- Конечно, - скоренько согласился Чайников.

- Кому еще известно? - строго спросил Кавалергардов.

- Никому. Честное слово.

- Хорошо. И никому не должно быть известно. Пока. Держите и не выпускайте, ничьи глаза не должны видеть до меня. Я скоро буду.

Глава шестая,

в которой события развиваются в нарастающем темпе

Кавалергардов, не заходя к себе, не сняв плаща к шляпы, направился прямо к Чайникову. От самой двери он шел к столу Аскольда с протянутой рукой, сгорая от нетерпения держать в своих руках повесть гения. Получив рукопись, Илларион Варсанофьевич тут же, не присаживаясь, едва лишь размотав шарф и сдвинув на затылок шляпу, вооружился очками и углубился в чтение. Аскольд невольно поразился редакторскому самообладанию, его трезвости и спокойствию. Что бы ни говорили о таких, как Кавалергардов, а для того, чтобы быть главным редактором, возглавлять такое большое дело, каким являлась редакция толстого литературно-художественного журнала, надо обладать характером, в любом положении чувствовать себя хозяином, которого во всех обстоятельствах не покидает самообладание.

Чайников смотрел на шефа и невольно думал о пережитом смятении, о столь различных чувствах, посетивших его так недавно. Ничего подобного с Кавалергардовым. Само воплощенное спокойствие и сосредоточенное внимание. Деловой подход - и ничего кроме. А ведь случай не рядовой, и шеф это, бесспорно, сознает.

И на этот раз Кавалергардов не изменил перенятой им у великого Некрасова привычке - пробежал глазами несколько первых страниц, затем сунул нос в самую середину и прочитал конец. В процессе чтения Илларион Варсанофьевич слегка шевелил пухлыми губами и произносил себе под нос нечленораздельное: "гм... гм..." и "да... да...".

С трепетом ждал Аскольд, пока Кавалергардов произнесет хоть что-нибудь членораздельное, понятное. И он произнес после некоторого раздумья:

- Да, гений. - Шеф сказал это спокойно, но веско. Опустился наконец в стоявшее перед столом кресло, снял шляпу, положил на стол перед Чайниковым, взъерошил свою жесткую шевелюру, позволив себе этот единственный внешний признак внутреннего возбуждения, и повторил: - Гений!

У Аскольда отлегло от сердца, он стал успокаиваться, с нетерпением ожидая дальнейших суждений или действий главного редактора. А тот на какое-то время впал в задумчивость, решая про себя что-то важное. Потом внезапно поднялся, схватил шляпу и рукопись и направился к выходу. Уже в дверях он кивнул Чайникову: "Ко мне!"

- Вещь небольшая, но емкая, - бросая в своем кабинете на диван плащ и шляпу, проговорил Илларион Варсанофьевич. Его теперь вроде бы прорвало, и он продолжал: - И заглавие емкое - "Наше время". Как раз то, что требуется. Гений, между прочим, потому и гений, что острее всех чувствует веление времени. Мастерство может быть и просто у талантливого или одаренного человека, а вот эпическое чутье, широта этакая - лишь у гения!

- Но повестушка-то не очень большая, может быть, и не эпического звучания, - попробовал внести трезвую ноту Чайников.

Кавалергардов подошел к столу и прочно уместился в своем редакторском кресле.

- Ну что вы такое бормочете? - посмотрел он с укоризной на Аскольда, как разочарованный учитель смотрит на безнадежного ученика.

Чайников пожал плечами - мол, вам виднее, я только так, предположительно, нисколько не настаивая.

Кавалергардов вызвал Лилечку и тут же приказал:

- Замов ко мне! И вот еще что: назавтра срочно созываем редколлегию. В обычное время. Явка всем обязательная. Каждому скажите, что вопрос наиважнейший. И больше ничего. Никаких комментариев. Обо всем узнают здесь. Все!

Явившиеся замы были опрошены:

- Текущий номер в графике?

- В графике, - заверили, как по команде, Петр Степанович и Степан Петрович.

- Придется ломать график, - отрезал, поднимаясь со стула Кавалергардов. Он кивнул на лежавшую на столе рукопись и пояснил: - Будем давать. На открытие.

- Августовский номер у нас открывается романом Артура Подлиповского "Сон и явь", - напомнил Петр Степанович.

- Знаю, - рубанул Кавалергардов.

- С продолжением в сентябрьском, - поддержал коллегу Степан Петрович и добавил: - Подлиповский категорически против сокращений, настаивает на разверстывании в трех номерах.

- К черту! Не хочет, пусть забирает и печатает где вздумается. Авось без него не пропадем, - демонстрировал непреклонную решимость главный.

Петр Степанович и Степан Петрович, округлив глаза, переглянулись, мол, как рубит.

- Гений, - ткнул пальцем в рукопись Кавалергардов, объясняя этим коротким словом все своим замам, - не чета Подлиповскому. Тут объективная оценка, - Илларион Варсанофьевич кивнул в сторону Чайникова.

Петр Степанович и Степан Петрович обратили вопрошающие взоры к Аскольду. И тот кратко пояснил:

- Машина открыла в самотеке. Единственный пока случай. Дважды проверял. Точно - гений.

Последние слова Чайников произнес как бы оправдываясь, - ничего поделать нельзя: объективно установлено - гений. А перед ним хоть кто посторонится.

- Успеем ли дать на обложке текущего номера рекламу? Скажем, в таком духе. - Кавалергардов воздел очи к потолку и, покрутив пальцем, продолжал: - Читайте в следующем номере масштабную эпическую повесть Акима Востроносова "Наше время" о делах и людях современной эпохи. В общем, в таком духе что-нибудь завлекательное.

Петр Степанович потянулся было к гениальной рукописи, но на нее опустилась тяжелая ладонь шефа.

- Экземпляр пойдет сейчас же на вычитку корректорам. Прочитаете в гранках. Дорог каждый час.

Начертав размашистым почерком в углу первой страницы "Срочно. В набор" и поставив свою подпись, которая состояла всего из четырех букв "ИКав" и волнистого хвостика, Кавалергардов вызвал Лилечку, вручил ей рукопись для немедленной отправки в корректуру и в срочный набор.

Петр Степанович и Степан Петрович попытались хоть на полчасика задержать гениальную рукопись и ознакомиться с ней хотя бы по диагонали. Но тщетно. Всегда точнейшим образом исполнявшая приказания своего шефа, Лилечка не позволила им этого. Замам пришлось знакомиться лишь с несколькими абзацами, которые они прочитали на ходу, пока неумолимая секретарша несла повесть в корректуру.

Из этих нескольких фраз Петр Степанович и Степан Петрович сделали вывод, что проза нового гения несколько традиционна. Замы попытались выведать более подробные сведения у Чайникова, но что мог сказать Аскольд Аполлонович, если и он рукопись не прочитал?

Уединившись, Петр Степанович и Степан Петрович осторожно поделились друг с другом соображениями о том, что как-то странно получилось, - никто, кроме умной машины, рукопись не читал, шеф, полагаясь лишь на свою ноздрю, объявил повесть гениальной, отправил в срочный набор и ломает готовый номер.

- По меньшей мере, - сказал Петр Степанович, - неоправданная поспешность.

- Я бы сказал, даже неуместная поспешность, - обиженно добавил Степан Петрович.

На более острую критику действий главного ни Петр Степанович, как первый зам, ни Степан Петрович, как просто зам, не решились.

А Кавалергардов в тот неспокойный день несколько раз давал о себе знать. Через час он позвонил Лилечке и справился, ушла ли рукопись в корректуру. Потом позвонил и Петру Степановичу, которого попросил не спускать глаз с корректоров и сделать все для того, чтобы сегодня же рукопись ушла в наборный цех и завтра же, в крайнем, самом крайнем случае, послезавтра, у него на столе непременно лежали гранки. В конце дня Кавалергардов позвонил еще и Чайникову и приказал ему приготовить врез к повести с краткой биографической справкой, раздобыть фотографию автора.

- Где же я ее возьму? - чуть не плача, взмолился Аскольд.

Но Илларион Варсанофьевич и слышать ничего не желал.

- Хоть из-под земли! - рявкнул он в трубку.

- Мы же никаких фотографий авторов до сих пор не давали.

- До сих пор нет, а на этот раз дадим.