Точно так же спасаются с тонущего корабля, который погружается в воду. Беда в том, что вода пребывает так быстро, что спасется лишь тот, кто сумеет выбраться в первые минуты, а остальные...
Их ждала незавидная судьба, но тигр от такого количества мечущихся в ужасе людей растерялся, сел на краю манежа и стал наблюдать за происходящим, видимо, пытаясь догадаться, отчего это зрители так всполошились.
Под ногами валялись сумочки, веера, растоптанные шляпки, перчатки. Идеальная ситуация для карманников. Ко всему прочему свет приглушили. Никто не подумал, что глаза тигра более чувствительны в темноте, чем глаза человека. Это еще больше усилило панику.
В этот самый момент Мазуров увидел человека, который, как ни в чем не бывало, сидел в третьем ряду и с интересом смотрел на манеж, будто там все еще продолжалось представление. Он улыбнулся, медленно махнул рукой тигру. Тот покорно двинулся в свою клетку. Много позднее Мазуров встретил этого человека в штурмовом отряде. Его звали Игорь Рингартен.
Происшествие в цирке попало во все утренние выпуски городских газет. Ночью их пришлось срочно переверстывать и заменять первую полосу, но владельцы потирали руки от радости. Они должны были выставить тигру столько мяса, что у того мог бы случиться заворот кишок от переедания, поскольку тираж газет мгновенно подскочил и утром их разбирали, как только что испеченные пирожки. Только наборщики всю ночь поминали возмутителя спокойствия недобрыми словами. Их вполне хватило бы, чтобы тигр издох от приступов икоты.
Репортеры взяли в оборот только что пришедшего в себя после пережитых волнений дрессировщика. Да, все-таки - болевой шок, сломанные ребра, синяки, ссадины и шишки, не обошлось и без частичной потери памяти, а как иначе объяснить то, что дрессировщик уверял всех, будто это именно он загнал взбунтовавшегося тигра в клетку. Помощники боялись говорить ему, что в то время, как тигр все еще сидел в раздумьях на арене, они оттащили недвижное тело своего наставника в безопасное место. Мазуров с некоторой долей удовольствия читал бойко написанные статьи, в которых, как это водится, всех пострадавших в давке и сутолоке отнесли к жертвам буйства тигра. Им настоятельно рекомендовалось потребовать компенсации от руководства цирка. Великолепные фотографии украшали первые страницы. Тигр застыл готовый к прыжку. Вот он подмял под себя дрессировщика. Вот он ломает сетку. Дрожь берет. Как и следовало ожидать, репортеры забыли написать только о том, как все было на самом деле. Ну да бог с ними.
- Ты оказалась права, - сказал Мазуров своей знакомой, когда волнения улеглись. - Я получил удовольствие от представления.
Спуск с парашютной вышки не мог заменить настоящих прыжков. Эта часть подготовки проводилась скорее для того, чтобы штурмовики не разучились приземляться и не забыли, как нужно отстегивать лямки, избавляясь от парашюта.
Игорь рванулся вперед, прыгнул на земляной барьер, а следующим шагом попробовал перемахнуть через яму шириной метра полтора, заполненную грязной жижей, которую вырыли прямо за барьером. Жижа доходила до поверхности земли, поэтому сказать какой глубины яма можно было только после того, как в нее угодишь. Игорь не стал это проверять. Сильно оттолкнувшись ногой, он приземлился по ту сторону ямы на обе ноги, но слишком близко к краю. Подошвы ботинок заскользили, он пошатнулся, стал сползать в яму, но во-время пригнулся, уперся руками в землю и, бросив тело вперед, сумел таки избежать падения. Он наткнулся на заграждение из колючей проволоки, а сразу за ними возникла мишень. У Игоря начинало перехватывать дыхание, отчего рука с пистолетом немного дрожала. Тем не менее он сумел всадить две пули в мишень, до того как она исчезла, и был уверен, что выбил как минимум 18. Он хотел упасть на землю, но увидел тонкую, почти сливающуюся с травой натянутую проволочку, конец которой был привязан к мине. Игорь едва не задел ее, а носок его ботинка отделяло от проволочки сантиметров двадцать. Он улыбнулся, быстро переступил через проволочку на полусогнутых ногах, стараясь не дотрагиваться до нее, хотя для того, чтобы мина взорвалась, необходимо было проволочку рвануть. Он тут же лег на живот, почти касаясь головой железных колючек - настолько мало было свободного места, достал кусачки и стал резать проволоку, расчищая проход в заграждении. Проволока оказалась жесткой. Как только Игорь перерезал ее, обрубленные концы со свистом распрямились, рассекая воздух, как кнут или сабля. Они были опасны и могли сильно поранить, поэтому приходилось быть особенно осторожным. И все же пару раз проволока коснулась его, один раз ухватив гимнастерку на плече, а в другой раз прочертив на щеке борозду. Порез был неглубоким. Проволока только разорвала кожу, но щека сразу зазудела и зачесалась. Кровь размазалась по лицу, смешиваясь с маскировочной краской.
Дальше располагалось бревно на подставках, по которому нужно было пробежать. Задача сама по себе несложная, если не учитывать, что поверхность бревна была настолько скользкая, что по ней трудно было сделать даже один шаг.
Строй перекладин, подвешенных на высоте двух с половиной метров над землей, но к этому препятствию руки уже успевали немного отдохнуть, а на нем отдыхали ноги.
Затем двухметровый щит, сбитый из обструганных досок. Он походил на кусок обычного забора, выпиленного из ограды какого-нибудь дома. Его выкрасили в зеленый цвет, но дождь, ветер и снег уже почти стерли краску, обнажив посеревшее, потрескавшееся дерево. Рингартен уцепился руками за его край, одновременно подтягиваясь, толкая тело вначале ногами, а затем и руками, так что он перемахнул через щит с такой легкостью, будто в подошвы ботинок вставили пружины.
Когда Игорь добрался до конца полосы препятствий, его сердце стучало так сильно, что казалось, сумеет пробить грудную клетку, вывалится из раны и повиснет, удерживаемое только жгутами вен. По ногам разлилась тяжесть, как будто в кровь впрыснули цементную крошку и теперь они уже перемешались и начинают медленно застывать. Тяжелое дыхание с хрипом вырывалось из груди. Горло саднило. Оно походило на жерло вулкана, из которого с минуты на минуту должна извергнуться лава. Рот пересох. На губах присохли хлопья пены. Если провести по ним языком, то можно почувствовать соль, похожую на следы испарившейся морской воды. Больше всего на свете Рингартену хотелось закрыть глаза (все равно, кроме мерцающих вспышек, он почти ничего не видел), присесть, а лучше полежать хотя бы несколько минут. Он знал, что этого будет достаточно для того, чтобы восстановить почти все функции тела.