Мазуров почувствовал себя плохо. Он оказался не у дел, был пока обузой и не знал, что ему делать дольше. Не хотелось тупо дожидаться возвращения пилотов с задания, да и произойдет это не раньше, чем через час. При этом приходилось учитывать, что настроение Семирадского должно ухудшиться, так как вряд ли все его подчиненные вернутся обратно.

Переход от полутемноты к свету был слишком резок. Когда Мазуров выбрался из блиндажа, ему пришлось прищурить веки. На летном поле царила суета. Несколько аэропланов появились из зарослей, два выруливали на взлетную полосу, один разгонялся, еще один был уже в небе и набирал высоту, начиная разворачиваться, чтобы дождаться, пока к нему присоединятся товарищи. Аэропланы отрывались от земли плавно, а затем резко взмывали вверх. Чтобы не терять время, пилоты шли на риск - они поднимались в небо друг за другом на небольшом расстоянии. Если с кем-нибудь случится неприятность и он не взлетит, то следующий за ним аэроплан вряд ли сможет избежать столкновения. К счастью, все обошлось благополучно. Через несколько минут эскадра исчезла в облаках.

Глава четвертая

В госпитале Мазуров привык к тому, что время, особенно днем, превращается в некое подобие тягучей, растопленной солнцем массы, а каждая минута многократно увеличивается в объеме, разбухая, как гниющий труп. Свыкнуться с этим он так и не смог. Впрочем, для пилотов аэропланов, улетевших на задание, время текло значительно быстрее. Капитан вспомнил грифельную доску в укрытии Семирадского. На ней была нарисована таблица, разделенная всего на две колонки: в левой - фамилии пилотов, а в правой цифры, обозначавшие количество воздушных побед. И та, и другая колонки носили следы множества исправлений.

В небе появилась черная точка, которая еще не успела обрести форму аэроплана. Он шел на посадку. Если бы это был человек, то его движения можно было бы описать как пьяные. Аэроплан то проваливался в глубокую яму, почти касаясь колесами деревьев, то вновь поднимался в небо, как мячик, который ударился о газон. Его корпус был измочален, как будто на него напали хищники, похожие на акул, - только их зубы могли оставить на фанере аэроплана такие страшные раны. Хвостовое оперение превратилось в лохмотья. Небольшими кусками оно отваливалось от корпуса, будто аэроплан метил дорогу, как делал это в сказке маленький мальчик, чтобы отыскать потом путь домой. Брезентовая обшивка слезала с бортов буквально на глазах, как старая кожа со змеи, но пока она еще не оторвалась и струилась следом за аэропланом, похожая на шлейф.

На земле суетились техники. Внешне они напоминали дружину, которая, нервно переминаясь с ноги на ногу, готовится отразить накатывающуюся волну неприятельской конницы. На всякий случай они разматывали пожарные шланги, подключали насосы к цистерне с водой. Поразительно, что аэроплан все еще держался в воздухе, хотя его аэродинамические свойства стремительно приближались к тем, которыми обладает этажерка. Видимо, от падения его удерживали только божьи молитвы. Наконец он грузно сел, словно его набили камнями, и почти сразу же остановился. Двигатель, работа которого напоминала кашель заболевшего гриппом человека, затих, но прежде чем прекратил вращаться пропеллер, к аэроплану подбежали техники. Пилот уже выпрыгнул из кабины. Похоже, он не был даже ранен. Все пули достались аэроплану. Бодрым голосом пилот давал указания техникам. Слова не долетали до Мазурова, но жесты лучше любых слов объясняли, что пилот хочет, чтобы техники побыстрее отогнали аэроплан с взлетно-посадочной полосы.

Вскоре стала понятна причина этой спешки. Едва техники подцепили тросом израненный аэроплан, будто рыбу на крючок, и автомобиль-эвакуатор поволок его к зарослям, над взлетно-посадочной полосой появился следующий аэроплан, пилот которого не стал дожидаться, когда освободится место для приземления.

Он летел очень низко. Двигатель работал настолько вяло, что различались лопасти винта. Пеший путник его вряд ли обогнал бы, профессиональный бегун мог с ним посоревноваться, а всадник оставил бы далеко позади себя. Уже над поляной, когда до земли осталось метра три, аэроплан развернуло, как от сильного встречного порыва ветра. Еще несколько мгновений он летел боком, а потом попробовал сделать мертвую петлю, заваливаясь вниз ставшим неимоверно тяжелым носом.

Лопасти избежали соприкосновения с землей. Наверное, аэроплан вышел бы из петли, но высота оказалась слишком мала. Синхронно рухнули стойки между крыльями, выдержали лишь те, что располагались по краям пилотской кабины, а потом хвост с хрустом вошел в землю, разбрызгивая вокруг куски фанеры. Аэроплан превратился в беспомощную муху, валявшуюся на спине. Легкая добыча для паука.

Из кресла, как чертенок из табакерки, вывалился пилот, перемазанный кровью, и повис на ремнях безопасности, похожий на тряпичную куклу. Под весом фюзеляжа оставшиеся стойки вначале прогнулись, а потом тоже треснули и сломались. Аэроплан осел на верхнее крыло, опали растяжки. Крыло вдавило голову пилота в плечо.

По аэроплану ударили струи воды, опутав его, как паутиной. Они хотели разогнать тонкие струйки дыма, потянувшиеся на свет из двигателя, отсечь огонь и не дать ему добраться до топливных баков.

Пилота окатило водой. Он очнулся, но соображал плохо, поскольку болевой шок у него не прошел. Когда к нему подбежали вымокшие до нитки санитары, он что-то бессвязно мычал, видимо, воображая, что оказался в тюремных застенках и сейчас его вновь начнут пытать. Санитары быстро высвободили пилота из пут ремней безопасности, осторожно, поддерживая вначале за пояс и плечи, а затем за ноги, извлекли из кабины, уложили на носилки и понесли в медпункт.

Тем временем техники утихомирили пламя. Но они понимали, что им понадобиться еще минут десять, пока удастся перевернуть аэроплан и убрать его...

Следующие два аэроплана сели один за другим с коротким интервалом, словно находились на показательных выступлениях, а их пилоты хотели произвести впечатление на высокопоставленных особ, которые в эти минуты наблюдали за представлением. Подпрыгивая на небольших кочках, они виртуозно увернулись от потерпевшего крушение собрата, объехали его стороной и скрылись в зарослях - каждый в своем стойле. Техники, проводив их взглядами, радовались хотя бы тому, что новых забот им пока не прибавилось. Но все еще не было аэроплана с нарисованным на корпусе мангустом, а это значило, что Семирадский с задания не вернулся.