Звали его Сева, но односельчане называли дурачком. Да и как иначе, если ходит он по селу, нику­да не торопится, никуда не рвётся. Другие мечтали выбраться, зацепиться в городе, чем больше го­род, тем лучше. Они учились, строили кое-какую карьеру. А те, кому не удавалось уехать, грели себя мыслью, что они всё-таки пытались изменить свою жизнь, а не сидели на пятой точке ровно.

Сева умом не блистал, но и инертностью не отличался. Перестроил деревянный родительский дом, завёл скотину да выращивал на огороде разные овощи. Был он молчалив и нелюдим. Кроме как с мамой ни с кем и не общался. Были у него романы, краткосрочные и не обременяющие. Каждую женщину Сева называл любимой, надеялся на крепкий брак и большую семью со множеством дети­шек, но каждый раз оставался наедине с мамой. Не помогало ни крепкое хозяйство, ни безупречный образ жизни. Никогда Сева не курил и не пробовал спиртного. Но он не мог дать всем этим женщинам того, чего они желали. А именно — возможность посмотреть большой мир и зажить той жизнью, какой им хочется, но которую они сами не могли себе обеспечить. Они уезжали, находили богатых и не очень мужей и забывали про непутёвого Севу, оставшегося в селе «крутить хвосты коровам», как пре­зрительно отзывались они о занятиях своего бывшего любовника.

Мать Севу ругала, называла балбесом, лупила свёрнутым в жгут полотенцем. Больше всего она нервничала, когда тот, закончив хлопотать по хозяйству, собирал небольшой рюкзак и оправлялся за три километра от деревни в заброшенный военный городок. Там, в покинутой пятиэтажке он оборудо­вал собственное жилище, свободное от косых взглядов и вечных материнских попрёков. Место, где он, пусть недолго, но чувствовал себя свободным. Но не это оглушающее чувство свободы манило Севу в старые казармы. Его увлекала придуманная им самим игра. Он представлял себя сторожем за­росшего травой аэродрома, ответственным за содержание взлётно-посадочной полосы, человеком нужным и даже необходимым. Потому и пропалывал пробивавшуюся сквозь асфальт траву, летом подметал, а зимой очищал от снега уходящую в даль полосу.

Как-то вечером обнаружил Сева в своём жилье двух непрошеных гостей, парня и девушку. Девуш­ка, маленькая и худенькая, жалась к стенке, опустив глаза и смущаясь. Парень оказался более разго­ворчив. Он назвал своё имя, Андрей. Представил спутницу, Полину. Сказал, что воспитывались они вместе в детском доме, полюбили друг друга, а когда пришла пора выпуска, оказалось, что нет у них жилья и идти им некуда. Андрея мать подбросила в дом малютки и имя её неизвестно. А дом Полины сгорел, когда пьяный отчим заснул с непотушенной сигаретой. Им обоим положено жильё. Андрей хо­дил в администрацию, а там руками разводят. Мол, рады, да нет в наличии свободных квартир. Мо­жет, комната? И комнат нет в подведомственном районе.

Махнул Сева рукой: «Живите!» Не моё это хозяйство. Так, захожу иногда, отдыхаю. Полина сразу быт обустраивать начала, на полу пёстрый коврик расстелила. В узкий, оставшийся после прежних хо­зяев, шкаф две чашки и пару тарелок поставила. Здесь же уместились и кастрюля со сковородкой, ложки и вилки. Вот и весь нехитрый скарб молодой семьи.

Андрей прибился к строительной бригаде, колесящей по округе в поисках заработка. Он считался в ней кем-то вроде мальчика на побегушках, «принеси-подай» и больших денег не зарабатывал. Только не было для него другой работы, тем более без регистрации. В свободное время обивал Андрей поро­ги администрации, всё бестолку. Нет жилья и не предвидится.

Мать Севы как про новых жильцов узнала, не поленилась, накинула старенькое пальто, сунула ноги в обрезанные валенки и поковыляла к военному городку. Там всплеснула руками, заохала: где это видано, чтобы люди в таких условиях жили, чай не средневековье. Да и морозы того и гляди гря­нут, а у молодых печечка крохотная. Что такой согреешь? Поворчала мать, отхлестал сына попавшей­ся под руку веткой за недомыслие, завязала в узелок вещи и забрала ребят с собой.

Сева с Андреем привели в порядок сарайчик в огороде, утеплили стены, сложили печку, кривобо­кую, но надёжную. «Тут живите!» - скомандовала мать Севы. Полина расплакалась. Что с неё взять, девчонка совсем. Подбежала обниматься, а Нине Ивановне нежности ни к чему, отталкивает. Выдума­ли тоже! «Спасибо»! Было бы за что! За сараюшку неиспользуемую да за ремонт копеечный!

А Сева всё на аэродром ходит.

- Зачем? - спросил как-то Андрей.

- Надо, - ответил Сева. - Зачем-то же его строили. Нехорошо бросать.

Смотрят односельчане на Севу, смеются. А Андрей подумал-подумал и пошёл как-то с ним вместе. Гребут они снег, расчищают полосу. Андрей всё понять пытается, чем притягивает друга это покинутое место.

Останавливается Сева, поднимает глаза в сияющее от солнечного света небо и говорит:

- Красиво как.

Андрей тоже наверх смотрит. Небо чистое-чистое, а далеко в вышине птица-самолёт движется. От серебристого бока яркий луч отражается. Никогда Андрей самолёта вблизи не видел, только так в небе. И Сева не видел, и Нина Ивановна, и никто в селе. А уж лететь на нём — несбыточная, почти невозможная мечта.

В январе, сразу после нового года, Полина сообщила, что ждёт ребёнка. Андрей нахмурился, пони­мая, как тяжело теперь придётся, но конечно же очень обрадовался. Сева тоже обрадовался, едва ли не больше отца. Нина Ивановна поворчала для проформы, а после сказала, что глупости всё и в вой­ну рожали. Справятся. А односельчане снова косточки перемывают: молодые совсем, без собственно­го жилья, без работы постоянной и без каких-либо надежд на будущее. Вырастет очередной голодра­нец. Будто их и так не хватает! Скорее уж чудо произойдёт в их глухом месте, чем выйдет из этой се­мьи что-то хорошее.

Чудо произошло третьего февраля. Потемнело небо, загудело. Соскочила с печи Нина Ивановна, перекрестилась и на улицу выскочила. Снаружи уже всё село собралось. Кричат, в небо пальцами ты­чут, а там — самолёт. Низко-низко летит и всё больше и больше снижается.. Прямо к старому аэро­дрому направляется. А люди следом бегут. Впереди — Сева с лопатой, позади — Нина Ивановна с соседкой ковыляют, друг друга поддерживают.

В чём же чудо? В том, что экипаж борта вспомнил о заброшенной взлётно-посадочной полосе на окраине леса. В том, что сумел посадить самолёт с неработающим двигателем и что Сева, прозван­ный дурачком, каждый день следил за аэродромом и расчищал снег.

И вот он стоит в стороне от односельчан и улыбается. Радуется не тому, что в итоге оказался прав, а тому, что приземлился самолёт точно на полосу, лишь чуть-чуть прокатившись вперёд и уткнувшись носом в наметённый сугроб. Тому, что не случилось самого страшного, катастрофы, и видится ему в этом не собственная заслуга, а нечто огромное и сверхъестественное. Не знает он, как и многие стоя­щие рядом, что чудеса делают сами люди. Иногда даже не подозревая об этом.