Передав царю слова госпожи Вирсавии, я спросил, правда ли, что он давал обещание и в чем оно состоит. Давид ответил: «Разве упомнишь? Мало ли чего обещает мужчина, лежа с женщиной».

У меня возникло скверное предчувствие, ибо Господь заповедовал: «С женою ближнего твоего не ложись, чтобы излить семя и оскверниться с нею». Однако Давид велел: «Ступай к Вирсавии и передай — когда кончится срок траура, она сможет жить во дворце и станет моей женой, только без излишней огласки, ибо об этом деле в народе и так слишком много пересудов».

По окончании траура Вирсавия переехала в царский дворец со всеми своими узлами и корзинами, сосудами, коврами, серебром, рабами и прислугой; Иерусалим только об этом и говорил, а также о свадебном торжестве, на котором она настояла, ибо дитя в ее чреве стало уже большим; Вирсавия шла под балдахином об руку с Давидом, переваливаясь с боку на бок, точно утка.

(— Но откуда вдруг такая слабость, почему царь во всем уступал госпоже Вирсавии? — удивился я.

Пожав пленами, Нафан ответил, что, познакомившись с царицей-матерью, я сам увижу, насколько у нее твердый характер.

— Значит, мой господин устроит эту беседу?

Нафан недовольно отмахнулся.

— Лучше перейдем к моей знаменитой притче, упрекам царю и моему пророчеству, да не такому, какое можно по дешевке получить у городских ворот от любого гадателя, а великому, истинному пророчеству.

И он вновь приступил к чтению.)

Сделавшись женою Давида, Вирсавия вскоре родила сына. Но было это злом в очах Господа.

И послал Господь меня к Давиду сказать:

«В одном городе было два человека, один богатый, а другой бедный. У богатого было очень много мелкого и крупного скота, а у бедного ничего, кроме одной овечки, которую он купил маленькой и выкормил, и она выросла у него вместе с детьми его; от хлеба его она ела, и из его чаши пила, и на груди у него спала, и была для него как дочь.

И пришел к богатому человеку странник, и тот пожалел взять из своих овец и волов, чтобы приготовить обед для странника, который пришел к нему, а взял овечку у бедняка и приготовил ее для человека, который пришел к нему».

Сильно разгневался Давид на того богатого человека и говорит мне: «Достоин смерти человек, сделавший это. И за овечку он должен заплатить вчетверо и за то, что он сделал это, и за то, что не имел сострадания».

Я говорю Давиду: «Ты — тот человек!»

Давид: «Так я и знал, что неспроста твоя притча. Признавайся, правда ли тебя послал Господь или ты сам все выдумал?»

У меня затряслись поджилки, но Дух Господень сошел на меня, и я смело молвил: «Вот что говорит Господь, Бог Израилев: „Я помазал тебя на царство над Израилем, и Я избавил тебя от руки Саула. Я дал тебе дом господина твоего и жен господина твоего на лоно твое, и дал тебе дом Израилев и Иудин; и, если этого-тебе мало, прибавил бы тебе еще больше. Зачем же ты пренебрег слово Господа, сделав зло пред очами Его? Урию, хеттеяни-на, ты поразил мечом аммонитян, а жену его взял себе в жены"“. Давид говорит: „Либо твоими устами и впрямь молвит Господь, либо ты наинаглейший человек по нашу сторону Иордана. Не ты ли участвовал в этом деле с самого начала? Что ж тогда молчал твой голос честный?“

Сердце мое замерло от страха, но Господь продолжал вещать через меня Давиду: «Да не отступит меч от дома твоего вовеки за то, что ты пренебрег Меня и взял жену Урии, хеттеянина, чтобы она была тебе женою. Вот, я воздвигну на тебя зло из дома твоего, и возьму жен твоих пред глазами твоими, и отдам ближнему твоему, и будет он спать с женами твоими пред этим солнцем. Ты сделал тайно, а Я сделаю это пред всем Израилем и пред солнцем». : Сейчас Давид прибьет меня, подумал я, и потеряю я место за царским столом, звание и доход. Но царь, преклонив голову, сказал: «Согрешил я, Нафан, пред Господом. Только Вирсавия больше виновата: сам не знаю почему, но я в ее руках словно глина послушная».

Тогда я помолился Господу, отчего Дух Господень опять сошел на меня и молвил Давиду: «Господь снял с тебя грех твой; ты не умрешь. Но как ты этим делом подал повод врагам Господа хулить Его, то умрет родившийся у тебя сын».

С этим Дух Господень отошел от меня. Царь же ничего больше не сказал; он сидел, глубоко задумавшись, поэтому я потихоньку удалился от него и пошел в дом свой.

(Глубоко вздохнув, Нафан отложил последнюю табличку. Я тут же вскочил, схватил его за руку и воскликнул:

— Великолепно! Поистине великолепно! Потрясающе!)

Благословенно будь имя Господа, Бога нашего, сотворившего человека по образу Своему, образу весьма многоцветному.

Прочитав документы из архива Иоава, я отнес их Ванее, который завел со мною беседу, чтобы узнать, удовлетворился ли я прочитанным. Я сказал, что документы очень важны для Книги царя Давида, ибо существенно восполняют трогательную и прекрасную историю любви царя Давида и госпожи Вирсавии, изложенную в Книге воспоминаний пророка Нафана.

— Любопытно, что он там понаписал? — сказал Ванея.

Я вкратце пересказал услышанное.

— А ты и поверил? — Ванея ухмыльнулся, показав свои зубы. — Не правда ли, смерть хеттеянина пришлась как нельзя кстати?

— Если отвлечься от некоторого преувеличения своей значимости, — сказал я, — то, похоже, господин Нафан весьма достоверно и подробно повествует о том, что видел собственными глазами и слышал собственными ушами.

— Это говорит лишь о том, — заметил Ванея, — что, кроме глаз и ушей, человеку хорошо бы употреблять на дело и мозг, которым наградил его Господь. Разве поведение Урии тебе не кажется странным? Сам посуди, он возвращается с войны. Долгое время он жил по-походному, позади четыре дня скачки, он устал, весь в пыли, зато полон жизненных соков — и тем не менее к жене не спешит, хотя она и вызвала письмом, которое ты видел сам. Диковинно, а?

— Да простит мой господин, но, думаю, имеется достаточно свидетелей тому, что Урия действительно ночевал у офицеров дворцовой стражи и не ходил домой.

— Какова же названная причина столь незаурядного воздержания?

— Она прозвучала довольно выспренно.

— А если Урия все-таки навестил Вирсавию?

— Когда же?

— До того, как предстал пред Давидом, являя свое благородство.

— Мой господин, видно, запамятовал, что Вирсавия посылала Давиду раба сказать, мол, согрела воды омыть ноги мужу и так далее, но тот далее не заглянул домой.

— Это еще ничего не доказывает, Тут Ванея, конечно, прав.

— Итак, допустим, Урия все-таки был дома, узнал от Вирсавии, что она беременна и кто виновник. Что бы он, по-твоему, сделал, Ефан? — Убил бы ее!

— Ой ли?

— Во всяком случае, отверг бы.

— Поставь себя на его место.

Я сразу же вспомнил о моем страхе потерять Лилит, которую царь хочет сделать наперсницей своей жены-египтянки.

— Мой господин намекает, что Урия решил смолчать и стерпеть обиду?

— Предположим, Вирсавия сказала мужу примерно так: «Урия, дорогой, сам понимаешь, мне не оставалось ничего другого, как покориться царю. Но теперь этот старый развратник отказывается от своего слова, он задумал представить дело так, будто дитя, которое я ношу, появится на свет от тебя, тогда мы ничего не сможем потребовать от царя. Однако если ты, любимый, будешь благоразумен и не придешь вечером домой, не ляжешь на супружеское ложе, то никто не усомнится, что дитя родится от Давида; тогда тебя возвысят на царской службе, станешь вельможей, будешь есть за царским столом, а маленький принц, который зреет во чреве моем, сделается со временем царем Израиля».

Пусть неохотно, но я не мог не отдать должное проницательности Ваней, тем более, что у него были свои уши в каждом уголке страны и сам он плел хитроумную сеть из бесчисленных нитей, а потому я сказал:

— Подобное предположение вполне объяснило бы высокопарные речи Урии и его столь подчеркнутую перед царем самоотверженность. Но неужели Вирсавия не предвидела, что, если Давида загнать в угол, он просто уберет Урию?