Олоферн. Novi hominem tanquam te! [37] Характер у него самоуверенный, речь заносчивая, язык острый, взгляд высокомерный, поступь спесивая, и весь облик — надутый, смехотворный и чванный. Он чересчур чопорен, чересчур франтоват, чересчур жеманен, чересчур неестествен и, по правде, если смею так выразиться, чересчур обыноземен.

Натаниэль (записывает выражение в записную книжку). Какой изысканный и оригинальный эпитет!

Олоферн. Уток его рассуждений выткан искусней, чем основа его доводов. Терпеть не могу таких фанатичных фантазеров, таких необщительных и натянутых собеседников, таких палачей правописания, которые вместо «кого» говорят «каво», вместо «конечно» произносят «канешна», а вместо «милость» мямлят «милась». Это мне так отовратительно (они-то бы сказали «отвратительно»!), что доводит меня почти до умалишенности, — ne intelligis, domine? [38] — то есть до безумия, до бешенства.

Натаниэль. Laus Deo, bone intelligo [39].

Олоферн. Bone? Bone вместо bene! Присциан получил пощечину, но ничего, стерпится!

Входят Армадо, Мотылек и Башка.

Натаниэль. Videsne, quis venit?

Олоферн. Video et gaudeo [40].

Армадо (Мотыльку, шепелявя). Эй, ссенок!

Олоферн. Quare [41] ссенок, а не щенок?

Армадо. Счастлив видеть вас, мирные люди.

Олоферн. Привет вам, воинственный муж.

Мотылек. Они оба побывали на каком-то словесном пиру и наворовали там объедков.

Башка. Да они уж давно на словесной помойке отбросами кормятся. Удивляюсь я, как это твой хозяин еще не сожрал тебя, приняв За чье-нибудь чужое слово. Ведь ты на целую голову короче такого словечка, как honorificabilitudinitatibus [42]. Тебя-то уж легче проглотить, чем вино с зажженной паклей на закуску.

Мотылек. Тихо. Перестрелка начинается.

Армадо (Олоферну). Скажите, monsieur, вы ведь из ученых?

Мотылек. Правильно. Он обучает мальчишек букварю. — (Олоферну.) А что получится, если «э» и «б» прочесть навыворот, подрисовав к ним рога?

Олоферн. Pueritia! [43] Если подрисовать рога, выйдет «бэ».

Мотылек. Бэ-э! И впрямь баран с рогами! — (К Армадо.) Видите, сударь, какой он ученый.

Олоферн. Quis, quis? [44] Что ты подразумеваешь под этим созвучием?

Мотылек. Назовите мне последний гласный звук, а я назову вам шестой, — вот и получите ответ.

Олоферн. Сейчас соображу. Я.

Мотылек. А теперь и я скажу: а, е, и, о, у, ы. Вы и есть баран.

Армадо. Клянусь соленой влагой Средиземноморья, отличный удар, меткий выпад остроумия! Раз, два, три — и попал в цель! Мой разум наслаждается таким неподдельным остроумием.

Мотылек. Которое ребенок, как рог изобилия, подносит старцу. Вот и получается старый рогоносец.

Олоферн. Что это за фигура? Что за фигура?

Мотылек. Рогатая.

Олоферн. Ты рассуждаешь по-детски. Ступай-ка лучше гонять кубарь.

Мотылек. Тогда одолжите мне ваши рога, а я сделаю из них кубарь и буду гонять ваш позор circum, circa [45]. Из рогов рогоносца выйдет отличный кубарь!

Башка. Да будь у меня за душой хоть грош, я б и его отдал тебе на пряники! Вот репарация, которую я получил с твоего хозяина. Возьми-ка ее себе, грошовый кошелек ума, голубиное яичко рассудительности. Ох! Если б небу было угодно сделать тебя моим сыном, хоть незаконным, — какого бы веселого папашу ты из меня сделал! Валяй, малыш! Ведь ума у тебя, как говорится, полная лядунка.

Олоферн. Тут запахло подпорченной латынью: он говорит — лядунка вместо — ad unguem [46].

Армадо. Ученый муж, praeambula [47]: удалимся от этих невежд. Скажите, не вы ли воспитываете юношество в общеполезном заведении, стоящем на вершине вон той горы?

Олоферн. Вернее, mons — холма.

Армадо. Это уж как вам заблагорассудится: пусть холма.

Олоферн. Воспитываю, sans question [48].

Армадо. Сударь, король соизволил и пожелал почтить своим вниманием принцессу в закатной части сего дня, которую невежественная толпа именует вечером.

Олоферн. Закатная часть дня, ваша милость, — выражение очень подобающее, соответствующее и равноценное для обозначения вечера. Это слово удачно подобрано и употреблено. Это мило и метко, смею вас уверить, сударь, смею уверить.

Армадо. Сударь, король — благородный человек и мой близкий, смею вас уверить, мой закадычный друг… Не стану распространяться о нашей с ним близости. «Прошу тебя, избавь меня от этих церемоний, прошу тебя, накройся!» И заметьте, все это во время неотложнейших и серьезнейших разговоров, которые имеют, поверьте мне, огромное значение… Но оставим это. Клятвенно заверяю вас еще и в том, что нередко его величеству угодно бывает опереться на мое жалкое плечо, играя своими королевскими перстами атрибутом моей доблести mustachio [49]. Но оставим это, любезнейший. Клянусь, я не басни вам рассказываю. Его величество оказывает немало особых милостей своему Армадо, воителю и скитальцу, повидавшему мир. Но оставим и это. Дело в том, — однако, любезнейший, я умоляю вас сохранить это в тайне, — что король желает, чтобы я развлек эту очаровательницу-принцессу каким-нибудь усладительным увеселением, зрелищем, спектаклем, пантомимой или фейерверком. А посему, сведав, что священник и вы, дражайший мой, не чужды вышесказанным импровизациям и внезапным излияниям веселости, пожелал я обратиться к вам, дабы просить вас содействовать мне в этом деле.

Олоферн. Сударь, советую вам вывести перед принцессой «Девять героев». Отец Натаниэль, поелику речь идет о времяпрепровождении принцессы в закатной части дня, об устройстве некоего увеселения для нее, в котором по воле короля и этого доблестного, достославного и образованного дворянина и мы должны принять участие, — лучше всего, мнится мне, будет представить «Девять героев».

Натаниэль. Но где же найдете вы людей, пригодных для этого?

Олоферн. Иисусом Навином будете вы сами; Иудой Маккавеем — я или этот доблестный кавалер; мужлан этот ввиду громадности своей корпуленции, или телосложения, сойдет за Помпея Великого, а паж — за Геркулеса.

Армадо. Прошу прощенья, сударь, но вы заблуждаетесь. Ведь паж ростом всего с большой палец этого героя; он меньше кончика его палицы.

Олоферн. Соблаговолите выслушать меня. Он будет представлять Геркулеса во младенчестве, и вся роль его сведется к тому, что он задушит змею. Я же на этот случай сочиню специальный аполог.

Мотылек. Славно придумано! Если кто-нибудь из публики начнет мне свистеть, вы всегда можете закричать: «Браво, Геркулес, ловко же ты душишь змею!», то есть обратить порицание в похвалу, а ведь это не каждый умеет.

Армадо. А как же быть с остальными героями?

Олоферн. Я берусь сыграть сразу трех.

Мотылек. Ах, трижды геройский кавалер!

Армадо. Угодно вам выслушать меня?

Олоферн. Прошу вас.

Армадо. Если дело у вас не пойдет на лад, разыграйте пантомиму. Соизвольте следовать за мной.