Обязанности секунданта при Мерлине исполнял Архимед. Секундантшей мадам Мим служила ворона, между тем как Геката, которой полагалось присутствовать при каждой такой стычке, приглядывая за тем, чтобы все совершалось по правилам, сидела на поставленной посреди огорода стремянке и осуществляла судейство. Это была спокойная, мускулистая дама, светившаяся собственным светом, похожим на лунный. Мерлин и мадам Мим засучили рукава, отдали верхнее платье на храненье Гекате, и Геката, чтобы с большим удобством наблюдать за боем, надвинула на брови защищающий глаза целлулоидный козырек.

При первом ударе гонга мадам Мим, не теряя времени, превратилась в дракона. Это был распространенный дебют, и Мерлину полагалось в ответ обратиться в грозу или что-то подобное. Вместо этого он сразу внес в поединок изрядную путаницу, став полевой мышью, совершенно незаметной в траве, и тяпнув мадам Мим за хвост, пока та озиралась по сторонам, ибо ей понадобилось целых пять минут, чтобы его обнаружить. Когда же до нее дошло, кто ее укусил, она тут же обратилась в разъяренную кошку.

Варт затаил дыхание, ожидая, кем же теперь станет мышь, -быть может, тигром, способным прикончить кошку, -- однако Мерлин просто-напросто превратился в другую кошку. Он стоял перед мадам и корчил рожи. Столь противное всем канонам поведение противника совершенно сбило мадам Мим с панталыку, и ей потребовалась целая минута, чтобы прийти в себя и обратиться в собаку. Она не успела еще завершить превращение, как на месте, занимаемом Мерлином, обнаружилась вторая собака, точь в точь такая же.

-- Отлично сыграно, сэр! -- воскликнул Варт, начиная понимать замысел Мерлина.

Мадам Мим обозлилась. Непробиваемая тактика противника выводила ее из терпения и требовала значительных внутренних усилий для сохранения душевного равновесия. Мадам понимала, что, лишившись его, она утратит способность к трезвой оценке происходящего, а вместе с нею и жизнь. Если при всяком ее превращении в свирепого зверя Мерлин будет превращаться в точно такого же, дуэль либо обратится в собачью драку, либо закончится патом. Ей следовало сменить тактику и взять Мерлина врасплох.

В этот миг ударил гонг, обозначив конец первого раунда. Бойцы разошлись по углам, секунданты, хлопая крыльями, охладили их разгоряченные лица, причем Архимед, покусывая Мерлина клювом, провел небольшой сеанс массажа.

-- Второй раунд, -- скомандовала Геката. -- Прошу секундантов покинуть ринг... Время!

Гонг пропел и два отчаянных мага снова сошлись лицом к лицу.

Отдыхая, мадам Мим разработала план. Она решила занять для начала оборонительную позицию и тем вынудить Мерлина перейти в наступление. Она превратилась в развесистый дуб.

Несколько секунд Мерлин в недоумении простоял перед дубом. Затем он с чрезмерной самоуверенностью, -- и как вскоре выяснилось, поспешностью, -- перекинулся в дымчатую лазоревку, вспорхнул и весело уселся на одну из ветвей мадам Мим. Пару мгновений дуб, казалось, кипел от гнева, но скоро гнев сменился холодной, как лед, яростью, и вместо ветки под бедной лазоревкой появилась змея. Пасть у змеи была разинута, птичка, собственно говоря, расселась аккурат на ее нижней челюсти. Челюсти лязгнули, однако за долю мгновения до того лазоревку, обернувшуюся комаром, уже отнесло в безопасный воздух. Впрочем, Мадам Мим мигом сообразила, что к чему, и теперь сражение пошло с ошеломительной быстротой. Чем быстрее атакующая сторона принимала очередное обличие, тем меньше времени оставалось ее противнику, чтобы выдумать форму, способную его защитить, так что теперь изменения происходили со скоростью мысли. Едва комар успел взлететь, как змею заменила жаба, чей пытливый язык, почему-то растущий не изо рта, а с самого краешка челюсти, уже стремительно раскручивался, норовя прищелкнуть его. Комар, ошалев от вражьего натиска, перешел в наступление: загнанный в угол Мерлин предстал перед жабой в образе цапли, способной ее проглотить. Но тут уже мадам Мим оказалась в своей стихии. Теперь игра пошла по нормальным правилам, и никто не успел даже глазом моргнуть, как жаба обернулась сапсаном, падающим цапле на спину со скоростью, равной двумстам пятидесяти милям в час. Бедный Мерлин, начавший утрачивать самообладание, торопливо преобразился в слона, -- выиграв этим ходом хоть малую, но передышку, -- однако безжалостная мадам Мим мгновенно переметнулась из сапсанов в аллои. Аллой крупнее слона настолько же, насколько слон крупнее овцы. Это такое животное вроде коня, но со слоновьим хоботом. Мадам Мим задрала хобот повыше, испустила пронзительный вопль, которого не постыдился бы и паровоз, и ринулась на задыхающегося врага. В тот же миг Мерлин исчез.

-- Раз, -- сказала Геката. -- Два. Три. Четыре. Пять. Шесть. Семь. Восемь. Девять...

Но прежде, чем прозвучало, присуждая Мерлину поражение, фатальное "десять", он, вытирая со лба пот, объявился в самой гуще крапивы. Он стоял средь ее стеблей в крапивном обличии.

На сей раз аллой не видел причины менять свой облик. Испустив еще один душераздирающий вопль, он бросился на стоящего перед ним врага. Мерлин сгинул за долю секунды до того, как на него обрушился хлещущий хобот, и миг все простояли спокойно, озираясь и гадая, где он покажется снова.

-- Раз, -- вновь начала Геката, но пока она продолжала считать, произошло нечто странное. Аллоя вдруг одолела икота, он покраснел, явственно вздулся, зашелся в кашле, покрылся сыпью, трижды споткнулся, выкатил глаза и грохнулся наземь. Он застонал, дрыгнул ногой и сказал: "Прощай навек". Варт закричал ура, Архимед заухал, трупоедка-ворона рухнула замертво, а Геката, сидя на стремянке, аплодировала так, что едва с нее не свернулась. Мастерский был удар.

Изобретательный маг последовательно обратился в целую вереницу еще не открытых микробов икоты, скарлатины, коклюша, оспы и весноватости, и мерзкая мадам Мим, подхватив все эти болести сразу, незамедлительно сдохла.

Глава 13 из первого варианта "Меча в камне"

(Действие ее происходит сразу после возвращения

мальчиков от Робина Вуда и перед получением сэром

Эктором письма от Утера Пендрагона.)

Лето все-таки кончилось, и теперь уж никто бы не стал отрицать явственного наступления осени. Довольно грустная наступила пора, в которую еще блистающему в безоблачном небе старому ясному солнцу впервые за многие месяцы не удается согреть тело, в которую по утрам и вечерам принимаются пошевеливать призрачными щупальцами туман, изморозь, ветер, и осенняя паутина, словно взбодренная мощью близкой зимы, начинает напоминать о себе среди охладелых тел, брошенных бравым летом. На деревьях еще сохранялись листья, еще зеленые, но то была уже свинцовая зелень старой листвы, слишком многое повидавшей с весеннего времени, времени веселых красок, казалось, миновавшего так давно, и как всякое счастье, так быстро. Одна за одной пошли овечьи ярмарки. При первом же сильном ветре со стуком попадали наземь спелые сливы, и там и здесь в прелестном солнечном свете, которому так скоро предстояло ослабнуть, зажелтели листья буков и дубов: одни -чтобы погибнуть скорой и милосердной смертью, другие -- чтобы и дальше мрачно цепляться за промерзшее дерево и бумажными скелетиками шелестеть под восточным ветром зимы, пока опять не придет весна.

Рука у Варта больше не болела, но из опасения попортить ее, пока она не залечилась окончательно, ему все еще не позволяли предаваться после полудня воинственным упражнениям под руководством сержанта. Вместо упражнений он уходил на прогулки, навещал веселую семейку из пяти чеглоков, выкликавших "кюи-кюи-кюи-кюи-кюи" и готовых теперь уже в любой день отправиться в дальний перелет, -- они и так задержались, -- и собирал огромных гусениц, прошедших все положенные метаморфозы и неуклюже ползающих в поисках удобного для окукливания места. Лучшим его трофеем стала толстая, абрикосово-сливовая гусеница пахучего древоточца, ныне без особого недовольства похоронившая себя под шелковыми нитями в ящике с рыхлой землей, который Варт держал рядом со своей кроватью. Три года ушло у гусеницы на то, чтобы достичь нынешних размеров, теперь ей оставалось пролежать, притаившись, еще целый год, прежде чем огромная, мышастая бабочка вылезет из своих старых доспехов и начнет накачивать кровь в прожилки расправляемых крыльев.