Не делая пока никаких выводов из этих открытий, Юстина естественным образом вспомнила о завещанном ей дневнике прабабки, которого до сих пор так и не видела. Двоюродный дед Томаш в свое время его припрятал – значит, надо поинтересоваться у дяди Людвика, сына Томаша, и его жены Гортензии. Минутку, ведь Гортензия на последнем фамильном сборище вроде бы что-то о дневнике сказала, да тут выступила Ядвига со своей сенсацией о внуке, и дневник вылетел из головы.

Вскочив, Юстина собралась было мчаться тут же на Служевец, но часы пробили три раза. Сейчас все соберутся на обед. Обед! А она на сегодня о нем не позаботилась. Что там предполагалось? Тефтели из вчерашнего мяса в бульоне. А суп? Суп какой?

Юстина принюхалась. По мощному запаху из кухни определила – луковый суп-пюре с пармезаном, к нему гренки. Отлично! Молодец Марцелина, сама сообразила. А на десерт… Кажется, говорили о яблоках, запеченных в тесте.

– Извини меня, Марцелина, – входя в кухню, покаянно начала Юстина, – совсем забыла про обед. Вижу, с супом ты сама разобралась, умница. И десерт будет?

– Так я уж и тесто поставила, яблоки в нем будут стружками, как пани любит, – отвечала очень гордая собой прислуга. – Что же касается супа, ничего особенного изобретать не пришлось: если готовятся блинчики или вареники, так к ним непременно или луковый, или томатный. Томат весь вышел, луковый готовлю. А за десерт пани мне вчера еще намекнула, дважды повторять нет потребности.

– Вы, Марцелина, просто наш ангел-хранитель, – убежденно заявила Юстина. – Может, насчет десерта я и намекнула, да тут же забыла. Голова у меня другим занята. А панну Доминику из Блендова вы помните?

Отвернувшись от сковороды, Марцелина чуть ли не с возмущением заявила:

– Да кто же ее не помнит? Еще девчонкой я у нее хозяйству училась, она до войны меня к себе взяла. Померла панна Доминика в двадцать девятом, к тому времени я овдоветь успела и к милостивой пани Барбаре нанялась, весь дом, почитай, был на мне, потому как милостивая пани всю жизнь в разъездах, по заграницам. Вот интересно, что же в своих бумагах панна Доминика понаписала? Были у нее свои секретные рецепты. К примеру, королевская мазурка. Эту сдобу вроде бы все знают, да у панны Доминики были особые приправы, она их в тайне держала, так, может, не унесла с собой в могилу эту тайну?

В голосе верной служанки прозвучал столь неприкрытый интерес к старинным рецептам, что Юстина устыдилась и твердо решила впредь при чтении записок не допускать кулинарных промахов.

– Обещаю все рецепты передать вам, Марцелина, они у панны Доминики отдельно выписаны, и очень аккуратно. Только прошу вас оставить в покое абрикосовое суфле, оно у панны Доминики лишь на двенадцатый раз получилось. И торт мокко, его кухонные девки взбивали шестнадцать часов беспрерывно, сменяя друг дружку…

– А пани могла бы и сама взбивать, все равно без дела сидите, – наивно предложила служанка, явно испорченная социалистической пропагандой, но сразу спохватилась: – Хотя нет, в вашем интересном положении не стоит, вот если бы его ногами натоптать, то другое дело, это тяжелым бабам очень даже пользительно.

В замке входной двери заскрежетал ключ, возвратилась Барбара Юстина позвала к обеду сынишку и, пока он добирался из палисадника, успела вручить Марцелине целую кипу разнокалиберных бумажек. И постаралась закодировать в памяти: обязательно выдать распоряжение насчет завтрашнего обеда, а то опять увлечется чтением и позабудет.

После обеда Юстина предложила мужу нанести визит родственникам.

Людвик, Гортензия и Дарек официально занимали в собственной квартире три комнаты благодаря тому, что Людвик со своими познаниями в лошадином деле стал официальным консультантом при ипподроме. Считалось, что он ведет научную работу, и это давало право на дополнительную жилплощадь. Он и в самом деле завел картотеку, располагал обильной справочной литературой и стал крупнейшим в стране специалистом по чистопородным лошадям. Дорота с Тадеушем занимали две комнаты, для чего пришлось оформить развод, разумеется фиктивный. Одна комната полагалась Гене, старой служанке. Поскольку над вторым этажом дома обвалилась крыша, весь этаж, до войны насчитывавший семь комнат, оказался непригоден для жилья и туда никого не смогли подселить. Вот так получилось, что полуразрушенная вилла оказалась заселенной только родичами.

Переступив порог, Юстина сразу взяла быка за рога.

– Дядюшка, я пришла за дневником прабабушки. Прошлый раз тетя сказала, что последняя воля – святое дело, так надо же ее наконец выполнить.

Кроткий дядюшка Людвик страшно озаботился и сконфузился.

– Правильно, дитя мое, ты совершенно права, дневник имеется, вернее, должен быть, ведь его еще до войны припрятал мой батюшка, твой двоюродный дедушка…

– И так хорошо припрятал, что никто после этого не видел, – недовольно пробормотала тетя Гортензия.

– Так вы не знаете, где он? – догадалась Юстина при виде смятения дяди и тетки.

– Почему же не знаем? – обиделся дядя Людвик. – Очень даже знаем. В сейфе лежит. В этом доме. Все время там и лежит.

– Так почему же вы мне его раньше не отдали?

Бедный Людвик поник окончательно.

– Да потому, дитя мое, что, откровенно говоря, не могу я этот сейф открыть.

– Я уж решил, что он пострадал, как и вообще ваш дом, – предположил Болеслав.

– Ты прав, сынок, пострадал…

– Ну так его и открывать не надо! – обрадовалась Юстина.

– Да нет,:– смущенно возразил Людвик, – он не разлетелся на куски, не лопнул, а вроде как в нем что заело. Я уж и так, и сяк пытался, никак не открывается. Мне очень неприятно…

– И все эти годы вы, дядюшка, безуспешно пытались открыть сейф?

– Ну да! – вспылил кроткий Людвик. – Я же не по сейфам специалист, а по лошадям. Вот если бы в нем какие материалы о лошадях были, я бы, может, и более энергично его открывал, хотя за успех все равно не поручусь.

– Боже, как я рада! – просияла Юстина. – Выходит, не моя вина… А я-то себя упрекала, что до сих пор не выполнила волю прабабушки. Сколько же лет прошло со дня ее смерти? Уже десять? Полагаю, пора бы и прочесть дневник.

И опять дядя Людвик целиком и полностью оказался согласен с племянницей.

– Конечно, я виноват, я должен был позаботиться об этом. Да ума не приложу, как взяться за дело. Обыкновенный слесарь вряд ли справится, надо, наверное, такого… с этим, как его… кислородным пламенем.

– Ацетилен может повредить содержимому сейфа, – авторитетно заметил Болеслав.

– Тогда и не знаю. Лучше всего было бы пригласить какого-нибудь профессионального взломщика, что по сейфам специализируется. Может, у вас найдется знакомый, еще довоенный?

– А послевоенный не подойдет? – удивился Болеслав.

– А у тебя есть послевоенный? – обрадовался Людвик.

– Опомнитесь, о чем вы! – перебила мужчин шокированная Гортензия. – Не хватает нам только уголовников приглашать.

– Надо найти слесаря! – энергично потребовала Юстина. – Не может быть, чтобы не осталось хороших специалистов!

– Наверное, есть, да я не мог найти, – оправдывался Людвик. – Кузнеца вызову, если надо, а вот слесаря…

Болеслав потряс головой, отгоняя жутковатый образ слесаря-медвежатника, и припомнил, что ведь имеет дело с самым разнообразным техническим персоналом, наверняка помогут найти нужного человека.

Все с облегчением вздохнули и уже спокойно посмотрели на предмет спора. Томаш завел сейф как раз незадолго до начала войны, должно быть, для того, чтобы хранить в нем акции и ценные бумаги. Наследники Томаша о сейфе забыли, им хранить было нечего, а об акциях компании по торговле древесиной даже вспоминать было неприятно. К тому же сейф не бросался в глаза, так как его почти целиком закрывало зеркало до потолка, от старости покрывшееся радужными разводами.

– Хорошо бы заодно и зеркало восстановить или совсем убрать, – оживилась Гортензия. – В нем уже ничего не видать.

– Ни в коем случае не выбрасывать! – возразила Дорота. – Нужно постараться отреставрировать, такого хрустального стекла теперь днем с огнем не найдешь во всей Польше. Я и то удивляюсь, как еще у вас сохранилось?