Штуковина была довольно большая (свисая с загривка владельца, она нижним краем била его при каждом шаге по голеням) и, судя по всему, весьма тяжелая – лицо и шея сгорбившегося Зигхаля приобрели багрово-красный оттенок, он пошатывался и даже постанывал от натуги. Впрочем, этот индивид здоровым цветом лица и твердостью походки никогда не отличался.

Славику он напомнил давние, полузабытые картинки из совсем другой жизни – политические карикатуры в «Правде» и в «Крокодиле». Лет пятнадцать назад именно так изображали на них измученный тяготами жизни западный трудовой люд: изможденное лицо, рваная одежда и на шее похожий хомут, украшенный надписями «ПЛАТА ЗА МЕДИЦИНСКУЮ ПОМОЩЬ», «НАЛОГИ», «ПЛАТА ЗА ЖИЛЬЕ», «ПЛАТА ЗА ОБРАЗОВАНИЕ». А сзади обычно шествовал буржуй в цилиндре, с сигарой в зубах, не отягощенный ничем, кроме необъятного брюха. Иногда надрывающийся пролетарий был чернокожим – тогда хомут символизировал долги развивающихся стран, почему-то не пожелавших встать на путь строительства социализма; паразит-эксплуататор в таком случае щеголял в шортах и пробковом колониальном шлеме...

Славик, стоя в дверях своего вагончика, еще смеялся над неожиданной ассоциацией, когда подошедший угнетенный труженик вскинул руку со звякнувшей кошелкой и замученно прохрипел обычное свое приветствие: «Зиг хайль!» Резкое движение нарушило хрупкое равновесие неустойчивой системы «Зигхаль – неизвестная фигулина» – инерция повела в сторону, накренила, Зигхаль нелепо взмахнул другой кошелкой и с трудом удержался на ногах.

– Зиг ха-ха-хайль! – откликнулся Славик, еще больше развеселившийся от такого бесплатного цирка.

Не всегда подобная манера здороваться встречала благожелательное или равнодушное отношение окружающих – не так давно Зигхаль дней десять не выползал на улицу, сдуру поприветствовав таким образом старичка-ветерана, удивительно для своих лет крепкого и опиравшегося на толстую и весьма увесистую палку...

Славик отступил вглубь вагончика; Зигхаль с ношей протиснулся боком и грохнул хреновину (судя по оттенку – бронзовую) на загаженный пол.

– О-о-ух! Едва допер это гуано...

Хотя Зигхаля по виду часто принимали за бомжа, он им не был – в кармане у него имелся засаленный паспорт, а в паспорте штамп о прописке; имелась и однокомнатная квартира в близлежащей хрущовке (как подозревал Славик, совершенно пустая и изрядно загаженная). Зигхаля можно было бы назвать бичом, что некоторыми расшифровывается как «бывший интеллигентный человек». Одним из атавизмов интеллигентности была манера произносить некоторые ругательства в книжно-научном варианте, режущем слух русского человека: «гуано», «кондом», «педераст»...

– Что-то давно тебя не видно... – равнодушно начал разговор Славик, даже не глядя на весьма заинтриговавшую его штуковину. Такому только покажи свой интерес – сразу заявит, что принес не сдавать на вес, а продать как вещь... Хотя и на вес, если это действительно бронза, потянет немало...

– Ха! Я на той неделе опять контору учредил, во!

– И сколько заплатили?

– Сквалыги попались, три сотни всего, правда с обхождением – стакан перед подписанием, стакан после – культура, блин!

Зигхаль на бумаге числился весьма состоятельным человеком. Уставные документы по крайней мере полусотни фирмочек с очень ограниченной, просто микроскопической ответственностью, – именовали именно этого индивида своим учредителем и генеральным директором. Почти новый русский.

Ну да, все правильно, на «Льдинку», если дружки помогли, как раз до вчера ему тех трех сотен и хватило... А сегодня начал шустрить на опохмелку... Где же он надыбал эту штуку и что она, собственно, такое?

А Зигхаль стал тем временем вываливать на весы содержимое рюкзака, рассортированное по трем драным полиэтиленовым пакетам: медь, латунь, алюминий. Сплющенные мотки трансформаторной проволоки, старые латунные вентили, мятая крышка от кастрюли – обычный джентльменский набор. Славик привычно проверял кучки металла магнитом, гонял гирьку по рейке и с ловкостью пианиста-виртуоза брал аккорды на видавшем виды калькуляторе. И столь же привычно обсчитывал, немного, процентов на десять – в итоге это только компенсировало ухищрения иных его клиентов, умудряющихся шпиговать сдаваемый утиль начинкой, и близко не лежавшей от цветных металлов...

– Банки! – тоном мажордома Букингемского дворца гордо объявил Зигхаль, водружая на весы громыхнувшие кошелки.

– Банки не берем, – проникновенно и сочувственно сказал Славик. – Если хочешь, возьму как лом четвертой категории...

Тут Зигхаль должен был обреченно махнуть рукой – эх, бери, дескать, не тащить же обратно... Но не махнул, аккуратно снял кошелки, поставил к стенке у себя за спиной и нагнулся за хреновиной...

Вот так, значит. Банки как лом тебя уже не устраивают... И куда же ты с ними пойдешь, любезный? К Филе небось... Ну, Филя... Придется...

Мысль Славик до конца не додумал – бронзовая штука, представлявшая по форме правильный пятиугольник, на весы не помещалась, пришлось подкладывать доску. Лежа в горизонтальной плоскости, она напомнила Славику другой символ ушедшей эпохи – пятиугольник с буквами СССР внутри – знак так называемого качества. Нельзя сказать, что меченые таким клеймом товары были заветной мечтой рядового советского потребителя. Славик, как многие другие, предпочитал в те времена вещи, украшенные не знаком качества, а простой и непритязательной надписью «Made un... «.

Пентаграмма , – вспомнил Славик иностранное слово. (Он ошибся – пентаграмма представляет собой самую обычную пятиконечную звезду, нарисованную так, как рисуют ее детишки – пятью пересекающимися линиями. Принесенная Зигхайлем фигура именовалась по-гречески пентагонон, или просто пентагон.) Но Славик не разбирался в таких тонкостях: пять углов – значит пентаграмма. И точка.

Пять сторон пентаграммы были толстыми, в руку толщиной, и тоже пятиугольными в сечении. Славик по привычке поднес к ним мощный магнит – черного металла внутри не было, наоборот, на какую-то долю секунды ему показалось, что штука отталкивает приближающуюся к ней руку с магнитом. Удивленно поднес еще раз – ощущение легчайшего сопротивления не появилось, видно и в самом деле почудилось...