Супруга толстячка — сухощавая, долговязая, словно виноградная тычина, женщина в подбитой беличьим мехом коричневой шерстяной ротонде,[10] с высокомерным взглядом, плотно сжатым ртом и гладкими густыми волосами, которые своим ровным черным цветом, маловероятным для особы под пятьдесят лет, навевали мысль о красителях, — была на несколько сантиметров выше мужа, что возможно, и обуславливало надменное выражение, никогда не сходившее с желчного, в болезненно красных пятнах, лица.

Их дитя, полгода тому назад отметившее свое совершеннолетие, выглядело более чем заурядно: несоразмерно вытянутая фигура, огромные руки и ноги, мешавшие, казалось, их хозяину, хотя молодой человек и обучался изящным манерам и искусству держать себя на людях, невыразительная физиономия, длинная шея — нередкий признак врожденной тупости, пустые глаза, близоруко щурившиеся из-за стекол очков, едва пробивавшиеся белесые усики, вялый, как у жвачных животных, вид. Короче, юноша принадлежал к тем ничем не примечательным, никчемным болванам, перед которыми, говоря языком математики, следовало бы ставить знак «минус».

Эта скучная мелкобуржуазная семейка вполне сносно существовала на двенадцать тысяч франков годового дохода, приносимого двумя полученными ею наследствами. Рантье ничего не делали такого, что могло бы привести к сокращению или росту капитала. Уроженцы Перпиньяна,[11] они безвыездно проживали в старом доме на улице Попиньер, протянувшейся вдоль реки Тет. Когда в префектуре или налоговом управлении докладывали о приходе сих бюргеров, то произносили: «Месье и мадам Дезирандель!» — а также: «Господин Агафокл Дезирандель!»

Прибыв на пристань, троица остановилась перед трапом, ведшим на борт «Аржелеса», не в силах решить весьма серьезный вопрос: сразу подняться на корабль или же в ожидании часа отплытия прогуляться не спеша?

— Мы пришли слишком рано, месье Дезирандель, — недовольным тоном проговорила дама. — Вы всегда так…

— Попридержали бы свои упреки, мадам Дезирандель! — ответил ей муж в том же тоне.

Не только при посторонних, но и наедине супруги обращались друг к другу не иначе, как «месье» или «мадам», что представлялось им аристократической изысканностью.

— Давайте устраиваться на судне, — предложил месье Дезирандель.

— За целый час до отплытия! — возмутилась мадам Дезирандель. — Нам и без того придется пробыть тридцать с лишним часов на борту парохода, который уже и сейчас ведет себя словно качели!

И правда, хотя море внешне было спокойно, «Аржелес» как бы приплясывал на зыби, от которой не смог защитить старую гавань даже волнорез длиною в пятьсот метров, возведенный в нескольких кабельтовых[12] от входа в бухту.

— Если мы даже на суше боимся морской болезни, — стоял на своем супруг, — то лучше уж вообще отказаться от путешествия!

— Неужто, месье Дезирандель, вы полагаете, что я согласилась бы на него, если бы не Агафокл!..

— Но раз уж согласились…

— То это вовсе не значит, что нужно забираться на судно раньше времени.

— Но ведь надо еще разместить багаж, устроиться в каюте и занять места в ресторане, как советовал Дардантор…

— А где он, этот ваш Дардантор? — сухо заявила супруга. — Его что-то до сих пор не видно!

Дама выпрямилась, окидывая взглядом дамбу Фронтиньян, но человека по имени Дардантор так и не обнаружила.

— Ну вы же знаете, — воскликнул месье Дезирандель, — он не может иначе!.. И появится здесь, как всегда, в самый последний момент! А то и вовсе опоздает!

— Неужели так случится и на сей раз? — встревожилась мадам Дезирандель.

— Все возможно.

— А почему он ушел из отеля раньше нас?

— Дардантор сказал, что хотел повидать своего приятеля, богача Пигорена, и обещал присоединиться к нам на судне. Держу пари, как только он окажется тут, то не станет топтаться на набережной, а сразу поднимется на палубу.

— Но пока его не видать…

— Надеюсь, наш друг все-таки не замедлит явиться, — высказал свое мнение месье Дезирандель, размеренным шагом направляясь к трапу.

— А как ты думаешь, Агафокл? — обратилась мадам Дезирандель к сыну.

Но ее возлюбленное чадо об этом ничего не думало — по той простой причине, что вообще ни о чем и никогда не размышляло. Да и к чему ему вся эта мореходная кутерьма: погрузка товаров, столпотворение на берегу, всегда предшествующее отплытию корабля, посадка пассажиров? Предпринять морское путешествие и повидать чужие края — такая перспектива не вызывала у бездельника радости, что было бы вполне естественно для его возраста. Ко всему безразличный, всему чуждый, апатичный, лишенный и воображения, и ума, Агафокл мог только плыть по течению. И когда отец сообщил ему о предстоящем путешествии в Оран, балбес только промычал в ответ «А!». Так же односложно ответил увалень и на сообщение матери о том, что месье Дардантор обещал сопровождать их в пути. То же самое «А!» протянул этот молодец, и узнав, что семья поживет несколько недель у мадам Элиссан и ее дочери, которых он не видел с тех давних пор, когда они останавливались проездом в Перпиньяне. Обычно междометие «а» может выражать радость, боль, восторг, сожаление или нетерпение. Но трудно было понять, что же оно означает в устах оболтуса — глупость ничтожества или ничтожество глупости?

В ту минуту, когда месье Дезирандель поставил ногу на трап, мать собралась спросить у Агафокл а, не останется ли он вместе с нею на набережной, но тот последовал за отцом, и мадам Дезирандель ничего не оставалось, как, смирившись, тоже подняться на борт.

Оба молодых друга, посмеиваясь, уже успели устроиться на юте.[13] Все это шумное оживление их очень забавляло.

Близился час отплытия. Наконец раздался резкий гудок, из трубы повалил более густой дым, матросы зачехлили желтоватой тканью грот-мачту.[14]

Большинство пассажиров «Аржелеса» составляли французы, в частности солдаты, возвращавшиеся в свою часть, размещенную в Алжире. Было также несколько направлявшихся в Оран арабов и марокканцев, которые сразу же, как поднялись на борт, пошли занимать места второго класса. На корме же собрались ехавшие первым классом. Им — и только им — предоставлялись ют, салон и ресторан в средней части парохода, куда вел красивый светлый коридор. Пассажирские каюты, примыкавшие к этим помещениям, освещались иллюминаторами с двояковыпуклыми стеклами. «Аржелес», понятно, не мог предложить такой же роскоши и комфорта, как суда Трансатлантической компании или Компании морского сообщения. Например, пароходы, идущие из Марселя в Алжир, обладают большим водоизмещением, большей скоростью и лучшим оборудованием. Но какие могут быть претензии, если речь идет о столь коротком плавании? И действительно, рейсы между Сетом и Ораном, при их не очень высокой стоимости, привлекали многих путешественников, которым к тому же разрешалось везти с собой солидные грузы.

На баке[15] устроилось человек шестьдесят, а число разместившихся на корме, похоже, не превышало двух-трех десятков. На склянках пробило половину третьего. Через полчаса «Аржелес» отдаст швартовы.[16]

— Ого, нас уже качает! — не удержалась от возгласа мадам Дезирандель, едва ступив на палубу.

Месье ничего не ответил. Сейчас для него куда важней было разыскать трехместную каюту и успеть занять три места за общим столом поближе к буфетной: отсюда разносят еду, так что можно будет первым выбрать самые лакомые кусочки.

Каюта под номером девятнадцать пришлась месье по душе. Она находилась ближе к середине судна, и в результате килевая качка здесь ощущалась не столь болезненно. Что же касается бортовой, то спастись от нее невозможно: она одинаково чувствуется что на юте, что на баке и довольно неприятна для пассажиров, у которых нет вкуса к этим убаюкивающим покачиваниям.