— Какой еще стенкой?

— Ну, он к брандмауэру впритык стоит, наш сарай, у него задняя стенка поэтому не деревянная, а каменная. И, представь себе, Трифонов у себя в сарае мою сумку нашел! И все на месте. Книги, косметичка. Только шоколадка пропала. И блокнот с телефонами цел.

— Ты хочешь сказать, — медленно начала я, — что этот твой маньяк закинул сумку на крышу сарая, а она провалилась вовнутрь? Так, что ли?

— Откуда я знаю, кто ее закинул? — удивилась Соня. — Может, мальчишки? Скорее всего, мальчишки.

— Мальчишки бы растребушили, — уверенно сказала я. — И, возможно, конфисковали книги. Там же у тебя фантастика, небось, была?

— Одна фантастика и один детектив, знаешь, эта тоненькая серия. Нет, только шоколадка пропала.

— Вообще тебе опять повезло. Представляешь, что было бы, если бы пропали ключи.

Я имела в виду, что у Соньки не дверь, а крепостные ворота. Она выходит в тупичок и с разгону ее не вышибешь, ногой тоже, размахнуться негде. Запирается на два доисторических ключа и один современный — так уж береглась проживавшая здесь бабка. Словом, эта комнатеха с частичными удобствами в сущности — неприступный бастион.

— А с чего бы им пропадать? — удивилась Соня.

— Ну, они же в сумке были?

— Нет, в кармане, вместе с кошельком. Чтобы не шарить впотьмах по всей сумке.

Тут мы стали разбираться — как так вышло, что я впервые об этом слышу. И оказалось, что Сонька, которая из больницы направилась жить к матери, только позавчера перебралась к себе, и мне просто в голову не пришло — а ключи-то целы?

— Шоколадка, говоришь, пропала? Значит, в сумке копались. Прямо во дворе, при лунном свете. А потом сумку вместе с содержимым со зла зашвырнули на крышу сарая — мол, снимай ее оттуда, как знаешь. И что же мог сексуальный маньяк искать в сумочке у химички? Спиртовку из кабинета — спирт выдуть? Или пузырек фенолфталеина — он же пурген?

— Интересно девки пляшут, по четыре сразу в ряд… — пробормотала я. Действительно, интересно пляшут сексуальные маньяки… Уж не в ключах ли тут дело?

И тут я поняла, что нужно немедленно пойти и осмотреть окрестности. Пожалуй, с моим новым дьявольским зрением я там увижу побольше, чем в прошлый раз. И уж во всяком случае, буду искать следы там, где они действительно есть, — в отличие от милицейского растяпы.

Раз уж я собралась продавать душу дьяволу за право вести это следствие, то пора бы и начать.

Наверное, на самом деле я танцую плохо. Я знаю все свои недостатки — жесткий прыжок, деревянные руки, маленький шаг. И прочая, и прочая. Подружка-балерина по моей суровой просьбе перечислила их все на одном дыхании. Правда, некоторое время спустя она перестала быть моей подружкой. Но недостатки остались при мне. И я так люблю танцевать, что это все уже неважно. Лишь бы зал был без зеркала. Если вдруг увидишь себя, корявую, это как обухом по лбу.

Зато я знаю про себя кое-что странное. Когда я встаю в арабеск, отвожу правую ногу назад и вверх до упора, разворачиваю колено, чтобы не висело, и вытягиваю его в струнку, выгибаю спину, откидываю плечи — ну, делаю все то, что балерина, танцующая Жизель, — то вдруг перестаю чувствовать под собой опорную ногу. Ее нет. Есть два крыла, есть что-то вроде птичьего хвоста-руля за спиной, есть ветер в глаза и в напрягшуюся грудь. Я чувствую, как он относит со лба несколько заблудившихся и не попавших в узел волосков.

Вот точно так же движутся в арабеске навстречу друг другу белые ведьмы в наивных веночках. Они продвигаются вперед маленькими прыжками, все, как одна. Это называется «прядающий арабеск». Когда я смотрю на них с балкона, а я люблю танцы виллис смотреть именно сверху, мне делается жутко. Словно пустилось в полет большое белое облако, взяло разгон и неумолимо идет над ночным миром, готовое разразиться молниями. Белое грозовое облако.

Этот дом на Киевской построили лет сто назад и потом несколько раз перестраивали. Сперва после первой мировой, когда он пострадал от бомбежки, потом после второй мировой. Его архитектор, наверно, в гробу переворачивается — так бедное здание изуродовали. Там в конце концов, сперва превратив огромные квартиры в коммуналки, стали из каждой комнаты делать отдельную квартиру, со своим входом, кухней и туалетом. География получилась совершенно безумная!

В такую комнату несколько месяцев назад вселилась Соня. Она называет это «квартирой», а я полагаю, что квартира — то, где есть ванная или хотя бы душ, а туалет примыкает к ним непосредственно, а не находится на пол-этажа ниже, запертый на замок, и не дай Бог потерять ключ!

Я и представить не могла, как тут жила немощная бабка, как она затаскивала сюда дрова из сарая, как ночью брела в этот невообразимый туалет. Еще я не понимала, что бабка делала, когда перегорала лампочка в люстре. Потолки тут, как во Дворце спорта. Если бы мне пришлось в наказание за свои грехи жить в этой «квартире», я бы соорудила второй этаж и увеличила свою жилплощадь вдвое.

До тренировки оставалось ровно столько времени, чтобы медленно и спокойно пройти тем путем, что и Соня в ту ночь, а затем повторить путь того мерзавца, той сволочи — если получится, конечно.

Вглядевшись, я нашла кровавый след, которого не заметил милицейский деятель, хотя это нужно было умудриться. Невооруженным взглядом я бы его ни за что не разглядела, но в том-то и дело, что дымчатый дьявол вооружил мой взгляд. Я отчетливо видела контуры подошвы и каблука.

Кроме всего прочего, у меня в сумке постоянно валяется сантиметровая лента. Раз в месяц я измеряю своих бегемотиц по всем параметрам — грудь, талия (если удается отыскать) и бедра. Надо видеть, как они поджимают животы!

Я старательно измерила след, чтобы потом выяснить размер. Возможно, это пригодилось бы.

Покрутившись, я нашла второй отпечаток — точнее, контур отпечатка. Это была тонюсенькая ниточка, испускавшая теплое свечение. Может, я даже и не глазами нашла ее, а какими-то неведомыми чувствами. След почти касался порога. Третий контур был уже за порогом. И я поняла, что теперь не собьюсь.

Вернувшись на то место под лестницей, где этот маньяк душил Соню, я принялась искать другие следы — ведущие не из подъезда в подворотню, а наоборот. Я хотела понять, откуда же он появился. Но других следов не было. Я задумалась — и вдруг поняла, в чем дело. Светящийся контур давала кровь. Сонина кровь. Это она ждала, пока явится кто-то с дьявольским зрением и с желанием узнать правду.