2.

- Доброе утро, - произнесла Вера Лим, делая глоток ароматного заварного кофе.

- Доброе, - ответил, широко улыбаясь о н, которого в этом доме называли Сашей. - А и впрямь, Верочка, какой сегодня замечательный денек... Ясный, солнечный, я так люблю такие зимние денечки... Налей мне тоже кофейку...

Он сел на угловой диванчик в маленькой кухоньке, вытянул ноги, и Вера налила ему кофе в миниатюрную чашечку. Он с удовольствием отхлебнул.

- Какой вкусный кофе, какой чудный запах от него, - произнес о н. - И этот запах мне постоянно что-то напоминает... Что-то хорошее, что-то из того мира... Не всегда, правда, напоминает... А вот в такие чудные зимние денечки, когда за окном мороз и солнце, а в доме так тепло и уютно...

Вера молчала, улыбалась нежно и пристально глядела на него, на этого мужчину, о котором она не знала ровным счетом ничего, ни его настоящего имени, ни того, откуда он взялся, ни каким было его прошлое... Он был весь здесь, в настоящем... В этом было и преимущество этой странной ситуации, но в то же время и какой-то серьезный изъян. У него не было воспоминаний, у него не было имени... Он был весь перед ней - высокий, красивый, совершенно седой мужчина с ясными добрыми голубыми глазами и густыми подстриженными усами. На левой щеке был небольшой, но довольно глубокий шрам...

Прошло уже около года, как этот человек жил у Веры Лим, в её двухкомнатной малогабаритной квартире на Выборгской стороне города на Неве. Знакомство их произошло при весьма пикантных обстоятельствах. Вера возвращалась с работы домой и вдруг увидела, как двое грязных бомжей остервенело бьют третьего, наиболее грязного. Именно в тот момент, когда она проходила мимо, его сбили с ног, и один из бомжей ударил лежащего ногой в грязном сапоге в лицо. Лицо залилось кровью, и лежащий глухо застонал. Вера Лим была женщина очень даже решительная, крепкого сложения, умевшая постоять за себя к тому же в свое время занимавшаяся восточными единоборствами. Она применила к озверелому бомжу ловкий прием, и тот грохнулся на снег. "У падла", - прорычал его товарищ и бросился на Веру. Но ещё один прием, и тот тоже на снегу. "Тихо вы, шакалы...", - произнесла Вера. - "Сейчас быстро спровадим вас в отделение. Я вам это мигом организую." - "Организовывай. Можно подумать, ночевать на улице лучше, чем в отделении...", - резонно заметил один из них. - "Ваши проблемы, людьми надо оставаться в любой ситуации", - ответила Вера и стала поднимать с земли того, кого они так яростно избивали. Тот стонал, держался руками за лицо. Она видела, как по его щекам текут слезы. "За что они меня, за что, что я им сделал?" - рыдал этот человек. - "За что?" - проворчал один из его врагов. - "Нечего в нашем районе побираться. Нас тут все знают, а то появился как снег на голову..." - "Не знаю я ничего, я просто есть хочу, я голоден..." - стонал человек с залитым кровью лицом. - "Ну да, а мы только что из "Астории", - уже смущенным голосом бурчал его соперник...

Но Вера не слушала их. Ей было очень жалко этого нелепого высокого человека, одетого в какую-то неопределенного цвета куртку, причем, вроде бы, женскую, в вязаную, нахлобученную почти на самые глаза шапочку с помпоном, с залитым кровью и слезами заросшим седой щетиной лицом. Она взяла его под руку и повела к себе домой.

Вере Лим шел пятидесятый год. Полгода назад Вера развелась со своим третьим мужем, и примерно в то же время её двадцативосьмилетняя дочь от второго брака уехала в Соединенные Штаты на постоянное место жительства. Она осталась одна в своей двухкомнатной квартире на Торжковской улице Санкт-Петербурга. На жизнь она не жаловалась, замуж больше не собиралась, мужьями была сыта по горло. Работала она в совместном предприятии в центре города, получала очень прилично, и ничего от жизни она больше не хотела, кроме достатка и покоя... Но она с детства была поборницей справедливости, и настрадалась от этого в жизни немало.

Высокий бомж был отправлен в ванную. Запах от него исходил весьма специфический, а на одежду было просто невозможно глядеть без содрогания. При электрическом свете облик бомжа стал ещё более жалким. Женская куртка с капюшоном, нелепая шапочка, рваные ветхие, спадающие с худого живота джинсы, черная от грязи рубашка, полное отсутствие нижнего белья, источающие зловоние желтые носки и два разных ботинка - один черный с рваной подошвой, другой - какой-то рыжий на огромной платформе, возможно, тоже женский только большого размера...

Брезгливостью Вера не отличалась, но запах был настолько специфичен, что у неё запершило в горле. Она потребовала от бомжа, чтобы он разделся. Он послушно выполнил её приказание, только джинсы не стал снимать.

- Идите в ванную, там найдете все, что нужно. Мойтесь как следует... А я вам принесу кое-какую одежду... От мужа осталось кое-что. Хоть ваши размеры, мягко говоря, не совпадают...

Бомж отправился в ванную и плескался там около часа.

- Как вы там? - спросила Вера. Ответом было какое-то сдавленное рыдание. Дверь не была заперта и Вера протянула туда старый мужнин халат, его плавки и носки...

... Через минут десять дверь ванной открылась, и бомж, облаченный в плавки, носки и халат вышел на свет божий...

Вера невольно приоткрыла рот от удивления, глядя на вышедшего из ванной мужчину. Он был очень красив, высок, строен, только седые волосы были всклокочены, да узкое лицо заросло седой жесткой щетиной. А так примерно метр восемьдесят пять росту, стройный, густые волосы, небесно-голубые глаза... Небольшой шрам на левой щеке... Несмотря на седину, ему, скорее всего, было не более сорока лет...

Бомж виноватыми глазами глядел на хозяйку гостеприимной квартиры, извините, мол, за доставленное беспокойство...

- Побрить бы вас еще, - прошептала Вера. - Но это потом... Голод-то вы, полагаю, утолить не успели, до помойки не добрались...

На эти слова бомж мог бы и обидеться. Но он не сделал этого, он продолжал виновато глядеть на Веру, и на тонких его губах под седой щетиной появилась едва заметная улыбка, не презрительная, не злая, а такая же виноватая, как и взгляд этих небесно-голубых больших глаз.

- Не добрался, - согласился он. - Эти... налетели... Они там бутылки собирают, а я видел, как туда один человек положил почти целый батон хлеба... Вот... жизнь какая...

- Садитесь, - предложила Вера. Бомж сел. При виде нарезки сырокопченой колбасы, сыра, свежего хлеба глаза его загорелись. Вера поставила подогревать жареную картошку с мясом. От этого запаха глаза бомжа загорелись ещё сильнее.

- Выпить хотите? - спросила Вера.

- А есть что? - сверкнул глазами он.

- Есть. Водка, вино...

- Водки бы выпил под такую закуску...

... Глядеть, как ест бомж было зрелищем не для слабонервных. Дрожащими руками он накинулся на колбасу и слопал её, не оставив Вере ни кусочка. Потом так же оперативно уничтожил и сыр, заедая все огромными ломтями свежего белого хлеба. И только насытив первоначальный голод, взялся за рюмку, в которую Вера налила водки.

- Подождите, - усмехнулась она. - Я тоже хочу выпить. С вами. Представились бы, что ли... Меня, например, зовут Вера. Вера Петровна. А вас?

- Меня-то? - растерянно спросил бомж. - Меня все называют Санькой. Но мне кажется, что это не мое настоящее имя.

- А настоящее-то как? - не поняла смысл его слов Вера.

- А не знаю, - развел руками бомж по кличке Санька и широко улыбнулся черными обломками зубов. Руки были красивой формы, но все в каких-то ссадинах и трещинах. Да и грязь с них сошла не до конца. А ногти - смотреть жутко... - Живу вот... И ничего не знаю...

- Как это так? Амнезия? Потеря памяти?

- Вот вот.. Точно, именно так. Полная амнезия, потеря памяти... Ничего не помню, ничего не знаю, ничего никому не скажу... Можно я выпью?

- Да можно, конечно... Ладно, за все хорошее, Александр...

Опрокинув рюмку в рот, Санька принялся пожирать остатки сыра с белым мягким хлебом. Делать это было довольно сложно, потому что передних зубов у него не было, торчали одни обломки. Вера выпила тоже, внимательно глядя на своего странного гостя.