– Она будет рядом с друзьями, – утешил хозяйку Джоб. – Ей наверняка хотелось бы быть там, где живете вы и где рождаются ваши дети. Это место покажется ей домом...

– Может быть, – прошептала Элеонора и вспомнила последние слова, которые Габи сказала Джобу. – Итак, теперь я осталась совсем одна, – с тихой грустью продолжила Элеонора – Теперь мне и правда придется справляться со всем самой. Так она мне и говорила... Ведь теперь я – женщина.

– Вы не одна, мадам, – запротестовал Джоб – У вас есть муж, а теперь еще и ребенок, и вся семья, и слуги....

– И ты, – проговорила Элеонора, безуспешно пытаясь улыбнуться.

– И я, – согласился Джоб с непонятным выражением лица.

– Ты для меня – большое утешение, Джоб, – вздохнула Элеонора – Достань мою гитару, и мы продолжим наши уроки, будет очень здорово, когда ты сможешь играть для меня.

В эти дни Роберт делал все возможное, чтобы помочь Элеоноре, он знал, как сильно не хватает ей Габи, и пытался разделить горе жены. Но Элеонора по-прежнему держала мужа на расстоянии. Зато она часто обращалась к Джобу, который всегда был рядом со своей госпожой, готовый утешить её и развлечь беседой. Казалось, того, что не мог дать Элеоноре Роберт, мог дать ей её маленький паж.

И снова пришло знойное лето.

– Я так устала от того, что меня разносит каждый раз, когда наступает теплая погода, – проворчала Элеонора, с неудовольствием глядя вниз на свой раздувшийся живот. – Мне слишком жарко даже для того, чтобы просто шить. – Она сидела в узорчатой тени, отбрасываемой ветвями деревьев. За три года их садик превратился в настоящий сад. Живая изгородь из роз была так густо усыпана цветами, что они казались розовым снегом, воздух был напоен их благоуханьем, смешанным с ароматом жимолости и левкоев. Здесь было приятно отдыхать.

– Пожалейте мужчин, мадам, – сказала Энис, она сидела на скамье рядом с Элеонорой, держа на коленях маленькую Изабеллу. Крошке недавно исполнился год, и она не проказничала, только когда спала. Сейчас, правда, девочка сидела спокойно, засунув в рот красную бусинку, которая висела у неё на шее на ремешке, предохраняя от дурного глаза, но скоро Изабелла опять начнет вертеться и требовать, чтобы её спустили на землю. Она только что научилась ползать и делала это с удивительной быстротой, похоже, страшно гордясь освоенным искусством.

Как же отличалась от неё другая дочь Элеоноры, точная копия матери, имя девочки тоже было Элеонора, но, чтобы не путать её с Элеонорой-старшей, малышку называли Хелен – за удивительную красоту. Хелен исполнилось два, и она была так спокойна и прелестна, что Энис даже волновалась за неё и порой бормотала себе под нос, что крошка, пожалуй, даже слишком хороша для этого мира. Сейчас Хелен примостилась на земле у ног матери, там, где её посадили, и так и останется на этом месте, пока её не заберут. Девочка совершенно не интересовалась ничем вокруг, зато явно была довольна жизнью и временами начинала что-то тихо мурлыкать.

– А почему надо жалеть мужчин? – спросила еще одна участница этого разговора, девочка по имени Анкарет, которой было одиннадцать и которую Элеонора взяла к себе в служанки, чтобы заодно обучить её хорошим манерам, приличествующим настоящей леди. Отцом Анкарет был богатый торговец шерстью из Йорка, приятель Морлэнда.

– Постриги-ка овец в такую жару, – кратко ответила ей Энис. – Не может быть ни более пыльной, ни более вонючей, ни более тяжелой работы.

– Я бы предпочла их дело своему, – отозвалась Элеонора. – Когда им становится слишком жарко, они могут залезть в речку и охладиться. А утомившись, могут прерваться и отдохнуть. Я же ничего этого не могу. Я все время должна таскать эту тяжесть! Похоже, я всю жизнь проведу в родах. И все впустую!

– О, мадам, – вежливо запротестовала Анкарет, – у вас такие прелестные дети.

– Три девочки, – пренебрежительно ответила Элеонора. – Одна за другой Мой свекор думает, что я делаю это нарочно, чтобы позлить его. Как будто кто-нибудь добровольно согласится пройти через такое!

– Вы должны благодарить Бога, мадам, что у вас есть три живые и здоровые дочери, – благочестиво укорила её Энис.

– Если ты будешь разговаривать со мной в таком тоне, я надеру тебе уши, рассердилась Элеонора. – Хоть бы Джоб поскорее вернулся – хочу послушать музыку. Что-то слишком долго его нет. Ведь он должен был доехать только до нижних полей и тут же вернуться. – А почему бы вам самой не сыграть для нас, мадам, – предложила Энис, надеясь чем-нибудь занять Элеоонору. – Пусть Анкарет принесет вашу гитару...

– Не смеши меня, девочка, – оборвала её Элеонора. – Лучше пойди погуляй с Изабеллой по саду– она уже устала сидеть. – Ребенок и правда начал вертеться у Энис на коленях.

– Никогда не видела такой непоседы, – начала нянька и вдруг воскликнула. – А, вот, наконец-то, и Джоб! По крайней мере, здесь Гелерт, а это значит, что где-то рядом и этот парень.

Гелерт вбежал в сад, подлетел к Элеоноре, приветливо помахал хвостом, облизал мокрым языком личико Хелен и, найдя у ног своей хозяйки клочок тени, растянулся на земле. Почти наверняка можно было сказать, что следом за псом вскоре появится и Джоб, с которым Гелерт никогда не расставался надолго. Таким образом пес сам решил, кому он служит.

– А, вот и вы, – радостно воскликнула Элеонора. – Что-то слишком долго вас не было. Девочку нельзя помногу держать на солнце – ей вредно. – Джоб вошел в сад, неся на плече маленькую Анну, старшую дочь Элеоноры. Анне уже исполнилось три года. Развитая и крупная не по годам, она была любимицей отца. У неё были светло-пепельные волосы, голубые глаза и хорошенькое розовое личико, и даже Морлэнд испытывал к ней какое-то теплое чувство, хотя всячески и старался это скрыть, чтобы кто-нибудь, упаси Бог, не подумал, что он простил её за то, что она не родилась мальчиком. Но в последнее время Морлэнд хворал и зачастую единственной, кому удавалось смягчить его и без того крутой нрав, ставший теперь из-за болезни просто невыносимым, была Анна, игравшая деду на цимбалах и распевавшая песни на йоркширском диалекте, которому научилась у слуг.

– Прошу прощения, если заставил вас волноваться, госпожа, – сказал Джоб, снимая Анну с плеча и опуская её на землю. – Мы доехали аж до загона для стрижки овец и некоторое время смотрели, как работают мужчины.

– Вам нужно было сразу же вернуться, – проворчала Элеонора. – Пойди сюда, моя маленькая. Фи! От тебя несет овцами! Энис, немедленно вымой этого ребенка – я ненавижу, когда в доме воняет, как в овчарне.

Энис и Джоб обменялись понимающими взглядами, послав их друг другу над головой Элеоноры. В последние недели беременности у неё всегда портился характер.

– Хозяин был там со стригалями, мадам, – объяснил юноша. – И он захотел, чтобы госпожа Анна чуть-чуть посмотрела, как они работают. Он сказал, что она дочь овцевода и должна знать, откуда берется шерсть.

Анна взглянула на красивое, рассерженное лицо матери, и с её личика сползла улыбка.

– Простите меня, мадам, – проговорила девочка. Элеонора увидела её удрученную мордашку, и материнское сердце тут же смягчилось.

– Ничего страшного, дитя мое, – ласково произнесла Элеонора. – Энис отмоет тебя, как только мы вернемся в дом. Посиди на травке и остынь, а Джоб споет нам песенку, не так ли, Джоб?

– Как прикажете, миледи, – ответил тот с изысканным поклоном, который предназначался всем трем женщинам. Джобу теперь было уже семнадцать, и он превратился в высокого, хорошо сложенного и красивого парня. Продолжая заниматься собаками и лошадьми, он стал мускулистым и крепким, а много танцуя, что входило в его обязанности пажа, он развил в себе изящество и легкость движений. Голос у него уже сломался; и теперь это был приятный легкий баритон. Рыжие волосы локонами обрамляли лоб и щеки Джоба, а его зеленая ливрея была специально выбрана Элеонорой, чтобы подчеркнуть цвет его глаз. Элеонора чувствовала, что из него получился паж, которым можно гордиться в любом обществе; что же до Энис, Анкарет и всех других девушек в доме, то они считали: Джоб просто слишком прекрасен, чтобы быть настоящим.