– Аминь, – хором откликнулись все собравшиеся, и тут же Энис поспешила забрать у старика ребенка. Она заметила, как по лицу больного пробежала тень нечеловеческой усталости, словно он до самого конца копил в себе силы для чего-то очень важного и теперь, когда последнее дело было сделано, силы его иссякли.

– Моя малютка, моя крошка, – шептала нянька, принимая ребенка из рук старика. Морлэнд проследил, как белый сверток выносят из комнаты, и закрыл глаза.

– Теперь оставьте меня, – прошептал он, и домочадцы тихо вышли, пока Уильям осторожно опускал своего хозяина на подушки. Дурас без приказания вернулся из своего угла и уткнулся в вялую руку Морлэнда.

Вскоре после полудня старик почувствовал такую боль, что Уильям дал ему опиума, даже не спросив разрешения у Роберта. После этого Морлэнд заснул, пробудился днем и опять задремал. На закате Дурас вдруг поднял морду и завыл, и тут же к нему присоединились все собаки поместья. От этого воя, слившегося в жуткий хор, у людей леденела в жилах кровь, а волосы вставали дыбом. Уильям позвал Роберта, а тот – священника, который уже давно был под рукой, чтобы прочесть заупокойную молитву. Эдуард Морлэнд так и не увидел, как погасли последние солнечные лучи этого августовского дня. Старику было пятьдесят два года...

Дурас не покинул своего хозяина даже в смерти. Старый пес издох той же ночью и был похоронен рядом с Морлэндом на семейном кладбище, которое виднелось из окон Микллит Хауза.

Торжества, которые при других обстоятельствах непременно устроили бы по поводу такого знаменательного события, как рождение и крещение наследника Морлэндов, теперь из-за траура по старику прошли тихо и скромно. Элеонора про себя думала: как это похоже на её свекра – умереть в самый неподходящий момент! Но тем не менее она плакала на похоронах, ибо он все-таки был христианином и отцом её мужа. Однако, как только Морлэнда опустили в могилу, все помыслы Элеоноры обратились к будущему. Теперь можно осуществить те мечты, которые она долго вынашивала, ни с кем не делясь и дожидаясь того времени, когда ей больше не будет мешать хозяин Микллита. Мнение мужа её не волновало: он всегда был готов ублажать её, а теперь, когда она родила ему сына, Роберт согласится на что угодно, лишь бы его обожаемая жена была довольна.

Элеонора боготворила своего сына и мечтала о его блестящем будущем. Как и старый Морлэнд, она хотела, чтобы мальчик вырос настоящим джентльменом, а это предполагало, что в доме должны быть заведены самые благородные порядки.

– Дело в том, – говорила она Роберту как-то вечером, когда они сидели у очага в большом зале, – что эта усадьба совсем не похожа на жилище знатной семьи. Это обычная ферма, правда, чуть-чуть получше, чем у других овцеводов. Стало быть, нам надо сделать с ней все возможное, пока не подвернется что-нибудь поприличнее.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Роберт, даже немного забавляясь решимостью жены.

– Ну, прежде всего, у детей должны быть свои апартаменты. Они не могут больше ночевать в одной спальне с нами – им нужно выделить несколько комнат.

– Но, дорогая моя жена, они же не наследники лорда, – попробовал мягко запротестовать Роберт. Дети людей его положения спали в одной комнате с родителями до девяти или десяти лет. Потом мальчики перебирались ночевать в зал вместе с арендаторами, в девочки продолжали спать вместе с отцом и матерью, пока не выходили замуж или по какой-нибудь другой причине не покидали родительского дома. Только отпрыски знатных особ имели в замках отдельные комнаты.

– Они – дети джентльмена, – резко оборвала мужа Элеонора. – И кто знает, кем в один прекрасный день может стать Эдуард. Как он, по-твоему, должен вспоминать свое детство: с гордостью или со стыдом?

– Ему нечего будет стыдиться, – ответил Роберт, И Элеонора решила, что муж сдался.

– Что ж, очень хорошо! – заявила она. – Старый зал наверху уже и так поделен на комнаты. Их можно будет очистить от всякого хлама и использовать как спальню, классную комнату и детскую. И нам понадобится больше слуг. Энис будет старшей нянькой при детях, пока Эдуард не подрастет настолько, что ему потребуется собственный гувернер. Значит, нам нужно хотя бы еще две няньки.

– Не сомневаюсь, что у тебя уже кто-то есть на примете, – насмешливо заметил Роберт. Элеонора проигнорировала его сарказм.

– У Энис есть две кузины – хорошие, тихие девушки, – сказала она. – Их зовут Мэри и Элис, они, естественно, тоже внучки старой Алисы, и им одиннадцать и двенадцать лет. Энис могла бы заняться их обучением – теперь она уже знает, как я это делаю.

– А как насчет Анкарет? Что получится из неё? – поинтересовался Роберт.

– Она станет моей экономкой, – ответила Элеонора. – Теперь мне нужно окружить себя более-менее родовитыми девушками – матери Эдуарда не должны прислуживать дочки каких-то там простых крестьян.

– Хорошо, поступай как знаешь, – вздохнул Роберт. – Если ты наберешь в дом девушек вроде Анкарет, соседи только станут к нам лучше относиться, а нам ведь понадобится много друзей, коли уж я начну сам продавать свою шерсть.

Элеонора взглянула на мужа и в восторге всплеснула руками.

– Роберт, ты решился? – воскликнула она. – Ты хочешь сделать то, о чем мы говорили?

– Все это еще надо как следует обдумать, – покачал головой Роберт. – У нас на ферме не так много людей, знающих грамоту. Да и положиться можно не на каждого. А если ты хочешь, чтобы, пока меня не будет, все дела здесь вели управляющие, они, по крайней мере, должны уметь читать и писать. И нам придется увеличить настриг шерсти, чтобы извлечь из всего этого хорошую прибыль. Чем больше у нас будет шерсти, тем выше окажутся и доходы.

– Естественно, – кивнула Элеонора. – Но что у тебя на уме?

– Нам надо будет прикупить земли и завести побольше овец. У отца припрятано много золота, и лучшее, что мы можем сделать с деньгами, – это расширить поместье. В графстве полно пустых ферм, десятки акров земли, на которые никто не заявлял своих прав с тех пор, как черная смерть унесла хозяев этих владений. Надо будет поездить по округе и посмотреть, не удастся ли нам прибрать к рукам какие-нибудь угодья.

– А если не удастся? – спросила Элеонора. Роберт только улыбнулся в ответ.

– Удастся так или иначе. Вряд ли кто-нибудь решится нам помешать, а если даже и так – у нас есть золото и влиятельные друзья. Мне придется написать лорду Эдмунду и попросить его покровительства. Учитывая, что я женат на воспитаннице милорда... – Он опять улыбнулся Элеоноре.

– Хотя бы это я принесла с собой, – покачала головой женщина.

– Потому-то тебя и выбрали, – просто ответил ей муж.

Вскоре послание было написано и отправлено. В нем Роберт сообщал о рождении Эдуарда и смерти Морлэнда, заверял в своей неизменной преданности и готовности служить лорду Эдмунду и просил не оставить высочайшей благосклонностью новое поколение семейства Морлэндов.

Ответ пришел где-то к концу ноября. Это было письмо, содержавшее уверения в добром отношении к Роберту и Элеоноре, а также поздравления и одновременно соболезнования. Вместе с посланием доставили и рождественские подарки для маленького Эдуарда. Самым роскошным из них был серебряный кубок с золотой ножкой, на котором были выгравированы охотничьи сценки: три джентльмена верхом на лошадях мчатся в окружении слуг за собаками, преследующими белого зайца, – комплимент матери Эдуарда. Еще Лорд Эдмунд прислал ярко-красного попугая в клетке, чтобы порадовать детей, и две чудесные костяные розы на оголовье уздечки – их Роберт отдал Анне: у той уже был теперь собственный пони, на котором девочка скакала почти так же хорошо, как и её мать.

Письмо заканчивалось кратким пересказом последних новостей из Франции, где во главе войск был поставлен знаменитый граф Уорвикский. Упоминалось в послании и еще об одном событии, представлявшем особый интерес для Элеоноры.

«Наш друг Ричард Плантагенет, герцог Йоркский, наконец-то отпраздновал свадьбу со своей кузиной Сесили Невилл, – говорилось в письме. – Для двадцатисемилетнего мужчины это отнюдь не ранний брак, но, насколько я понял, они были обручены чуть ли не с рождения, так что, вполне возможно, герцог считал, что торопиться некуда».