Элеонора обернулась и улыбнулась мужу.

– Как ты красива, – мягко сказал он. – Как роза.

– Милорд наконец-то научился делать комплименты, как настоящий придворный льстец, – так же мягко ответила Элеонора.

– Я тебе вовсе не льщу, – возразил Роберт. – Я и правда думаю то, что говорю. Я ведь знаю, что для тебя я всегда был каким-то получеловеком... – Элеонора подняла руку, желая запротестовать, но он схватил её пальчики и поцеловал. Супруги смотрели друг на друга, чувствуя, как между ними возникает какое-то странное притяжение.

То, что сказал Роберт, было правдой. Его любовь к жене всегда сковывала его мужской темперамент, и он так никогда и не стал для Элеоноры желанным возлюбленным. Все интимные отношения между ними прекратились после зачатия последнего ребенка, Гарри, то есть почти семь лет назад. С тех пор Роберт чаще отсутствовал, а когда все-таки появлялся дома, старая неуверенность в себе удерживала его от попыток приласкать жену.

– Ты же знаешь, что это правда, – проговорил он сейчас, по-прежнему держа её руку в своих ладонях. – Но точно так же ты знаешь: это не из-за того, что я не люблю тебя, – наоборот, все происходит так потому, что я слишком тебя люблю.

– Роберт... – начала Элеонора, сама толком не зная, что собирается сказать.

– Но глядя на тебя сейчас, здесь, я чувствую, как закипает моя кровь. Ты стала еще красивее, чем тогда, когда я увидел тебя в первый раз. Ты прекрасна, как сам Май.

Он привлек её к себе и нежно поцеловал – а вокруг них струился легкий ветерок, мягко лаская их лица; казалось, к коже прикасается бабочкино крыло... В те времена уединение было почти недоступной роскошью, и теперь оно подействовало на них, как глоток вина. Нежность в поцелуях Роберта уступила место страсти, и скоро его сильные пальцы уже добрались до шнуровки на платье Элеоноры. Это платье и жакет Роберта, брошенные на пол, и послужили сейчас супружеской постелью; Роберт, стараясь быть нежным, очутился сверху, лаская пальцами шею и грудь Элеоноры, посылая легкие, как мотыльки, чувственные сигналы её трепещущему телу.

Элеонора никогда не испытывала ничего подобно го. Никто еще не разбудил её бешеного темперамента; в душе она до сих пор оставалась девственницей. Но сейчас, когда Роберт ласкал и целовал её, она готова была сдаться. Плотина, надежно сдерживавшая раньше могучие потоки чувственности, начала рушиться под напором чудесной, сумасшедшей страсти, которая грозила захлестнуть Элеонору. На этот раз никаких сложностей не было; Роберт действовал как опытный, искушенный мужчина. Элеонора уступала ему и сжимала его в своих объятиях, тела и души супругов слились в полном единении, и они вместе скользили по волнам наслаждения, подобно двум пловцам, подхваченным стремительным потоком, все быстрее приближаясь к тому моменту, которого раньше никогда не могли достичь одновременно.

Потом Роберт нежно вытер бисеринки пота, выступившие на лбу у Элеоноры, а она, умиротворенная, чуть заметно улыбнулась мужу.

– Я так люблю тебя, – проговорил он.

– А я никогда не знала, – прошептала она, – как это может быть прекрасно!

Их окружала глубокая тишина весеннего полудня, который заключил супругов в свои объятия, – и они замерли там, словно крохотные мошки внутри прозрачного куска янтаря.

Ребенок, зачатый в эти странные, похожие на мечту минуты, родился в феврале тысяча четыреста пятидесятого года. Это был мальчик, и его назвали Джоном. Он появился на свет в стране, охваченной небывалой смутой. Война шла из рук вон плохо, несмотря на блестящие полководческие таланты лорда Эдмунда Бьюфорта – теперь герцога Сомерсетского. Тайный Совет отказался от услуг другого великого воителя современности – графа Йоркского. Он был назначен наместником в Ирландию, что было равносильно ссылке. Ричард сопротивлялся сколько мог, но все-таки очутился в Ирландии. Там он, впрочем, как всегда, проявил себя наилучшим образом, принеся стране мир и обзаведшись множеством друзей и сторонников.

В том же самом феврале Тайный Совет наконец-то сподобился разлучить весьма непопулярного в народе Суффолка, фаворита королевы, с его венценосной любовницей и предъявил ему обвинение в государственной измене. Но лорд Эдмунд вовсе не хотел смерти этого человека, так что в апреле Суффолк был отправлен просто в вечное изгнание. Однако нашлись люди, несогласные с этим решением. Корабль, увозивший фаворита в ссылку, был перехвачен в открытом морс. Суффолка жестоко обезглавили прямо на палубе, а его тело без всяких церемоний вышвырнули за борт, на Дуврские отмели. По требованию её Величества король Генрих приказал отыскать труп и устроить достойные похороны, что вызвало только еще большее недовольство в народе.

Любая война – дорогое удовольствие, а война неудачная особенно. Чтобы изыскать деньги, Тайному Совету пришлось повысить налоги. В июне того же года люди, которые особенно настрадались от сборщиков податей – нетитулованные мелкопоместные дворяне, – подняли восстание и под руководством некоего Джека Кейда пошли на Лондон, чтобы требовать отмены безбожных поборов. Восстание сравнительно легко подавили, но ходило множество слухов о том, что его поддерживал герцог Йоркский; особенно упорно об этом заговорили после того, как сам Кейд потребовал, чтобы герцогу Йоркскому было возвращено его законное место в Тайном Совете.

Й не успели английские графства успокоиться после всех этих потрясений, как герцог сам вернулся из Ирландии, собрал в приграничье армию и повел её на Лондон. Лорд Эдмунд Бьюфорт, воевавший в это время во Франции, был спешно вызван домой, чтобы справиться с новой угрозой, и двое людей, некогда бывших друзьями, встретились теперь как заклятые враги.

Роберт, очутившийся в это время в Лондоне, рассказывал потом Элеоноре, как это все происходило. И больше всего супруги спорили о том, представлял ли на самом деле Ричард Плантагенет серьезную опасность для венценосной четы.

– Неужели ты не понимаешь, что он никому не хотел зла? – горячилась Элеонора. – Ведь самое первое, что он сделал, – это поклялся в верности королю Генриху. – Но на самом-то деле у него и в мыслях не было исполнять приказы государя. А клятва – это просто жест, призванный успокоить противников Ричарда, – не соглашался с женой Роберт.

– Нет, это была настоящая клятва! Ты просто не знаешь Ричарда – он никогда не даст слова, которого не собирается сдержать. И он привержен короне. Ведь первая вещь, которую вдалбливают любому солдату, – это верность государю.

– Тогда зачем он привел с собой армию? – спрашивал Роберт. – Как-то это не вяжется с образом миролюбивого верноподданного, просто зашедшего к королю поболтать.

– Армия ему нужна была для того, чтобы устрашить своих врагов. Будь их воля, они вообще не допустили бы его появления в Лондоне. Особенно – королева! Вспомни, что сталось с несчастным герцогом Хамфри.

– Никем и никогда не было доказано, что его убили, – запротестовал Роберт. – Он вполне мог умереть своей смертью.

– И главное, в самый подходящий момент, – фыркнула Элеонора. – А вообрази, что герцог Йоркский вот так же удачно скончался бы где-нибудь на полпути между Уэльсом и Лондоном?

– Чтобы обезопасить себя, хватит личной охраны. Ричарду совсем не нужна была целая армия. Должно быть, он замышлял государственный переворот.

– Если бы он замышлял его, он бы его и совершил. Остановить-то его было некому. А что сделал Ричард? Поклялся в верности королю.

– И потребовал, чтобы его, герцога Йоркского, признали наследником престола вместо лорда Эдмунда.

– Но это же его право! Право по крови, истинной крови. Он – наследник по прямой линии, поскольку происходит от второго сына короля Эдуарда, в то время как сам король происходит всего лишь от третьего сына, а следовательно, является узурпатором, незаконно захватившим трон.

– С каких это пор кровь решала все? – быстро спросил Роберт. – Унаследовать трон по праву крови – еще не значит обеспечить твердую и справедливую власть. Побеждает сильнейший, а если монарх слаб, как, например, наш предыдущий король Ричард...