Но что будет теперь, когда Сомс и Джолион оба снова женились? Это вот очень интересно. Говорили, что Джордж держал с Юстасом пари, что маленький Джолион появится раньше маленького Сомса. Джордж такой комик! Рассказывали ещё, что у него было пари с Дарти, доживёт ли Джемс до девяноста лет, хотя кто из них держал за Джемса, неизвестно.

Как-то в начале мая заехала Уинифрид и рассказала, что Вэл ранен в ногу пулей на излёте и теперь выбыл из строя. За ним ухаживает его жена. Он будет чуть-чуть прихрамывать; но это даже не будет заметно. Он просит дедушку купить ему там участок земли и ферму, он хочет разводить лошадей. Отец Холли даёт ей восемьсот фунтов в год, они будут жить вполне обеспеченно, потому что Вэлу дедушка обещал давать пятьсот; что же касается фермы, он заявил, что не знает, ничего не может сказать; он не хочет, чтобы Вэл бросал деньги на ветер.

— Ну, вы посудите сами, — сказала Уинифрид, — должен же он что-нибудь делать.

Тётя Эстер высказала мнение, что дедушка рассуждает правильно, потому что, если он ему не купит фермы, то, во всяком случае, это ничем дурным не кончится.

— Но Вэл любит лошадей, — сказала Уинифрид, — это было бы для него таким подходящим занятием.

Тётя Джули заметила, что лошади очень ненадёжные разве этого не испытал Монтегью?

— Вэл совсем другой, — возразила Уинифрид, — он весь в меня.

Тётя Джули высказала уверенность, что голубчик Вал очень умный.

— Я всегда вспоминаю, — прибавила она, — как он однажды подал нищему фальшивую монетку. Дедушке это очень понравилось. Он сказал, что это доказывает большую находчивость. Я помню, он тогда говорил, что Вэла нужно отдать во флот.

Тётя Эстер поддержала её: разве Уинифрид не согласна, что молодым людям лучше жить на верный доход и не пускаться ни в какие рискованные предприятия в таком возрасте?

— Все это так, — сказала Уинифрид, — может быть, это действительно верно, если бы они жили в Лондоне: в Лондоне приятно ничего не делать. Но там, конечно, это ему надоест до смерти.

Тётя Эстер согласилась, что, разумеется, было бы очень мило, если бы он нашёл себе занятие, только такое, чтобы не было никакого риска. Конечно, если бы у них не было денег!.. Вот Тимоти тогда как хорошо поступил, что вышел из дела. Тётя Джули поинтересовалась, что говорит об этом Монтегью.

Уинифрид промолчала, потому что Монтегью только к сказал: «Подожди, пока умрёт старик».

Как раз в эту минуту доложили о Фрэнси. Глаза её так и сияли улыбкой.

— Ну, — сказала она, — что вы думаете об этом?

— О чём, дорогая?

— Да о том, что сегодня в «Таймсе»?

— Мы его ещё не видели. Мы всегда читаем его после обеда. А до тех пор он у Тимоти.

Фрэнси закатила глаза.

— А ты считаешь, что нам необходимо знать? Что же там такое было?

— У Ирэн родился сын в Робин-Хилле.

Тётя Джули чуть не задохнулась.

— Но ведь они только в марте поженились!

— Да, тётечка, правда, как интересно!

— Ну что ж, я очень рада, — сказала Уинифрид. Мне было жаль Джолиона, что он потерял сына. Ведь это мог быть и Вэл.

Тётя Джули, казалось, о чём-то глубоко задумалась.

— Интересно, — прошептала она, — что думает об этом дорогой Сомс. Ему так всегда хотелось сына. Это я по секрету знаю.

— Ну, он его скоро и получит, если ничего не случится, — сказала Уинифрид.

Тётя Джули посмотрела на неё восхищённым взглядом.

— Какое счастье! — сказала она. — Когда же?

— В ноябре.

Такой счастливый месяц! Но ей бы хотелось, чтобы это было пораньше. А то Джемсу уж очень долго ждать в его возрасте!

Ждать! Им было страшно за Джемса, но сами они так к этому привыкли. По правде сказать, это было для них большое развлечение. Ждать «Таймса», когда можно будет его прочесть; племянника или племянницу, которые зайдут навестить и развлечь их; известий о здоровье Николаев; о решении Кристофера, который собирается поступить на сцену; каких-нибудь новостей о рудниках племянника миссис Мак-Эндер; доктора к Эстер из-за того, что она очень рано просыпается; книг из библиотеки, которые всегда у кого-нибудь на руках; неизбежной простуды Тимоти; хорошего тихого дня, не очень жаркого только, чтобы им можно было погулять в Кенсингтонском саду. Ждать, сидя в гостиной, когда пробьют между ними часы на камине; в худых, узловатых, с синими прожилками руках мелькают спицы, волосы, подобно волнам Канута[85], укрощены и больше не меняют цвета. Ждать в своих чёрных шёлковых или атласных платьях, когда придворный этикет позволит Эстер облачиться в темно-зелёное, а Джули в темно-коричневое, ждать — медленно пережёвывать в старенькой памяти мелкие радости, и огорчения, и надежды крошечного семейного мирка, — так терпеливо жуют жвачку коровы на своём привычном лугу. А это новое событие, уж как его будет приятно ждать! Сомс всегда был их любимцем, он им дарил картины и чуть ли не каждую неделю навещал их, чего им теперь так не хватало, и он нуждался в их сочувствии Из-за этого несчастного первого брака. Это новое событие — рождение наследника Сомса — ведь это так важно для него и для его дорогого батюшки, чтобы Джемсу не пришлось умереть, когда все так неопределённо впереди. Джемс терпеть не может всякой неопределённости, да и разве он может быть по-настоящему доволен, когда у него нет других внуков, кроме маленьких Дарти? В конце концов самое важное — это своё имя! И по мере того как приближался день девяностолетия Джемса, они все больше беспокоились о том, какие меры предосторожности соблюдает Джемс, чтобы сохранить своё здоровье. Он будет первым из Форсайтов, который достигнет этого возраста и установит, так сказать, новую норму долголетия. И это так важно для них в их годы — в восемьдесят семь и в восемьдесят пять лет, хотя им вовсе и не хочется думать о себе, пока у них есть Тимоти, которому нет ещё и восьмидесяти лет. Конечно, за гробом нас ждёт лучший мир. «В доме отца моего обителей много»[86] — это было любимое изречение тёти Джули, оно всегда очень утешало её, напоминая ей о тех домах, на покупке которых так разбогател дорогой Роджер. Библия, разумеется, была большим подспорьем, а по воскресеньям в очень хорошую погоду они отправлялись утром в церковь; а иногда Джули прокрадывалась в кабинет Тимоти, когда она наверно знала, что его там нет, и клала ему на столик между книг раскрытое евангелие — он, разумеется, очень любил читать, потому что ведь он когда-то был издателем. Но она заметила, что Тимоти потом всегда бывал очень сердит за обедом. А Смизер не раз говорила им, что ей случается подбирать книги с полу, когда она подметает его комнату. Ну, конечно, всё-таки им казалось, что на небе вряд ли они будут чувствовать себя так уютно, как в этих комнатках, где они с Тимоти так давно живут ожиданием. В особенности тётя Эстер терпеть не могла думать о чем-нибудь утомительном. Всякая перемена или, вернее, мысль о какой-нибудь перемене — ибо перемен никогда никаких не бывало — ужасно её расстраивала. Тёте Джули, которая была предприимчивее её, казалось иногда, что это будет очень даже интересно; как весело было тогда, когда она ездила в Брайтон, в год смерти дорогой Сьюзен. Но, правда, все знают, что Брайтон очень приятное место, а ведь так трудно сказать, каково-то там покажется, на небе, так что в общем она, пожалуй, даже рада ещё подождать.

В день рождения Джемса, пятого августа, они ужасно волновались и посылали друг другу через Смизер маленькие записочки во время утреннего завтрака, который им подали в постели. Смизер должна пойти туда и передать от них привет и маленькие подарочки и узнать, как мистер Джемс себя чувствует и хорошо ли он спал накануне такого выдающегося события. А на обратном пути пусть Смизер зайдёт на Грин-стрит — это немножко не по дороге, но она потом может сесть в омнибус на Бонд-стрит (для неё это будет маленькое развлечение) и попросит дорогую миссис Дарти непременно заехать к ним, пока она ещё в городе.