— Чего?

— Бюста. С филфака. — Она вздохнула.

— Курить в твоем возрасте вредно.

— Да, сисек больших не будет.

Вдруг Слава представил себе Милу в своей комнате, и ему стало страшно.

— Давай, я тебе лучше денег вынесу.

— И много? — было видно, как она устала, казалось, на ступенях сидит старая-престарая старуха в своем разбитом корыте, — Неси…Я — Лихо Одноглазое, чумазое, — докурив сигарету, встала и вызвала лифт, — На улицу неси.

Растерявшись, Слава смотрел на закрытую дверь. Что-то ушло, было проглочено в длинную кишку и уносилось вниз, к анусу стеклянных дверей подьезда. «Я прямо как солитер, а острица убежала». В комнате брата был слышен разговор, и Слава захотел пройти к себе потихоньку, но задел вешалку, что-то упало.

— Что поздно? — Савватий грозно хмурился, стараясь уловить алкоголный запах. Слава неопределенно пожал плечами. — Проблемы?

— Нет.

— Экзамен сдал?

— Да. Слушай, денег дай.

— Я пойду, — из-за плеча брата выскользнула Анна, — Сав, проводишь? Славик, привет! Что задержался? Мы тут волноваться начали, — она завернулась в розовую кофточку.

— Деньги там, где им и положено быть. — Савватий распахнул дверь. — Ты моего прихода-то дождись, лады?

— Лады.

Румяный, смачный антрикот жирно скворчал по сковородке; покрытый взрывающимися пузырями, он напоминал что-то до удивления непотребное, страдания грешников в аду, наверное. Приятно было ощутить себя некоторым Люцифером — карающим возмездием за злые дела: от таких настроений текли слюнки и улучшалось попорченное было утром мировосприятие — все непонятно-тревожащие мысли куда-то улетучивались вместе с капельками жира. Поставив на стол пару сервизных тарелок, Слава разложил пищу себе и брату.

— Ты чего такой странный? — в прихожей брат сбросил обувь и прошел на кухню босиком.

— А ты чего без тапок? — Слава поднес ко рту первый кусок, но на минуту замер.

— Там, внизу у подъезда говно чумазое сидит, хамит. Проучить бы надо, — Савватий широко потянулся, так, что был слышен хруст позвонков, — Набежит сюда ворья этого…

— Ей ночевать негде… — в ответ на удивленный взгляд брата Слава положил недоеденный кусок на тарелку и выпалили одним духом, — однокурсник привел из общежития, ей негде жить, говорит, что из Питера, мне кажется, врет. Надо найти родителей и вернуть, ей лет одиннадцать-двенадцать… Милой зовут… — чувствуя себя полным идиотом, Слава был готов отстаивать неясную общечеловеческую правоту, но Савватий молчал, а потом просто расхохотался:

— Ладно, веди. Постелим в гостиной.

— Она наглая только очень, — тяжесть, лежащая на сердце целый день, почему-то не улетучилась, а даже наоборот, стала острее и мучительнее, как в фильмах, когда играют жуткую музыку в трагических эпизодах.

— Ты ей только скажи, если вшивая — обреем, — продолжая ухмыляться, Савватий быстро доедал ужин, — Да, мы с Анькой тут женимся, жить у них будем…

— Я понял, — внутренне приняв сказанное братом уже давно, Слава почти не обратил на его слова особого внимания. Не дождавшись лифта, перепрыгивая через ступеньки, мчался вниз и на втором этаже, поскользнувшись, упал на свернувшегося калачиком человека.

— Бомжи сраные, — готовый дать в морду вонючему пьяному отбросу общества, он развернулся и получил не сильный, но резкий толчок в грудь. Человек кинулся мимо него на улицу.

Небо еще не почернело до конца, а было вкусного свежесинего цвета — цвета тишины. Но здесь, внизу, синева переходила в полную тьму: огромный дом обнял двор ласковым полукругом, оберегая от шума и фонарей — только окна висят уютными квадратиками да абстрактные контуры деревьев слегка размечают темное пространство.

— Милка, — Слава обошел несколько раз вокруг песочницы и качелей. — Мила! — Звал не громко. Минут через десять ему надоело и он собрался идти домой.

— Слава? — Неясная тень уплотнилась на фоне полуразрушенной детской крепости, голос был тихий, испуганный и незнакомый.

— Ой, ооо-о-оо-о… — девочка кинулась к Славе и прижалась изо всех сил, всхлипывая и что-то бормоча. — О-о-о-ннн…

— Кто? — он попытался отстраниться, но Мила вцепилась в рубашку и расплакалась по-настоящему.

— Ооо-о-онннн х-х-хххх-ооо-телллл ууу-убить ме-меня… По правде хотел, — немного успокаиваясь, она противно всхрюкивала и, наконец, сморкнувшись на землю, смогла что-то обьяснить. — Ты представляешь, он на самом деле хотел меня убить только за то, что я сижу возле подьезда!

— Он что, за тобой погнался?

— Я спряталась, я умею. Как индеец!!! — еще раз сморкнувшись, Мила окончательно пришла в себя. — Деньги принес?

— Давай к нам ночевать.

— Давай, а то он меня чуть в подьезде не поймал: я решила, что ты уже не придешь, ну легла на ступеньку, картонки уложила. Надо было на чердак идти, а я тебя ждала, а он по лестнице спустился, а я спала… Хорошо, на картонке поскользнулся, я вырвалась, потом слышу — ты зовешь.

— Дура, это я был на лестнице, — Слава отпер дверь и втолкнул девочку внутрь, — вот мой брат, Савватий, — заметив, как она вся напряглась, он посмотрел на брата, тот улыбался, как кот, поймавший за хвост мышку:

— Славик, постели ребенку постель, а я пока ужином угощу, — Савватий нависал горой над девочкой, вжавшейся внутрь просторной кожаной куртки.

— Ну, убивай, ну…

— Поздно уже, спать пора, тебе на работу завтра. Сав, ты что, очумел совсем?

— Вот и пойди и постели ей, как я сказал, — он сгреб девочку за шкирку и втолкнул на кухню, — а мы пока побеседуем о вежливости и, ну ты меня понял?

— Ты на «понял» не бери, — с облегчением сбросив груз ответственности, Слава ушел в свою комнату. Брат просто шутил…

С кухни стали доноситься голоса — хоть и не должны были: звукоизоляция в квартире прекрасная, и если все равно что-то слышно — значит, там орут:

— … Этническая доминанта!..

— … Россия!..

— … Так прабабушка-то!..

— … Заткнись, говно! Сволочь!!!

— Что у вас тут? — Слава зашел на кухню как раз вовремя, чтобы вклиниться между девчонкой и братом, — Ты ему что сказала?

— А ничего, ну просто, если прабабушка по материнской линии была еврейка, значит — и он тоже считается еврей, и имя Савватий…

— Сучка! — Брат попытался вскочить, чуть стол не опрокинул, но наткнулся на Славу и остановился. Только дышал через стиснутые зубы. Мила успела проскользнуть в ванную и заперла дверь:

— …Библейское! Полотенце чистое есть?

— Отведи ее спать, — слова Савватий цедил с осторожной ненавистью. — Завтра выгонишь.

— Возьми зеленое, это мое, — Слава вдруг понял, что стоит посреди кухни совершенно голый. — М-да.

— Если ты собрался тащить это в свою койку…

— Нет, — Слава попытался обмотаться кухонным рушником.

— Не погань тряпку, ею посуду вытирают.

Увернувшись в последний момент от удара, Слава пропустил брата в его комнату.

— Спокойной ночи.

Утро оказалось совсем хмурым, Слава вспомнил, что брат будил его и что-то втолковывал, но время уже — одиннадцатый час, значит, предварительную явку на работу уже проспал… Глаза сами собой закрылись…Странно: лень была побеждена еще в далеком детстве открытой форточкой, зарядкой и холодным душем. Сейчас форточку кто-то закрыл. В ожидании непонятной опастности напряглось тело. Что говорил ему Савватий? Он уезжает? Уходит? Анька! Вспомнил, Савватия не будет недели две… Лениво откинув легкое одеяло, Слава, не торопясь, слез с кровати. Махнув пару раз руками вверх-вниз, чтобы разогнать застоявшуюся за ночь кровь, он направился в туалет, но вдруг остановился на пороге большой комнаты: на софе кто-то спал. Еще не совсем проснувшись, он непонимающе глядел на негритянские косички в пластмассовых кружочках, тонкий темный профиль на подушке, зажатый в кулачке маленький острый нож. Длинные ряды ресниц вздрогнули и раскрылись, покрытое витым узором лезвиие сдвинулось к подбородку, прижав пушистый серый плед.

— Э, привет. Ты кто? — тут Слава вспомнил.