А его дряхлый напарник подсчитывал выручку и напутствовал благочестивых покупателей:
- Никола в путь, Христос по дорожке!
Тут же пристроились молоденькая проститутка с детским лицом и стайка оборвышей.
Людская река приехавших, опрокинув лоток торговки пирожками, влилась в бушующее море площади.
По- заячьи жалобно кричал избиваемый толпой вор. Тощий господин выкликал приехавших делегатов съезда городов и земств. Некто собирал деньги на содержание убежища для престарелых артистов. Ругались извозчики в очереди за ордерами на сено. У здания бывшего Царского павильона, где теперь находился железнодорожный ревком, митинговали. Здесь шла запись добровольцев в Красную Армию.
- Девятый вал! - весело сказал Волжанин. - Дыбом Россия - только косточки похрустывают. Небось и не снилось Николашке, как держава по швам затрещит. - Глаза его под низко надвинутой на лоб бескозыркой возбужденно блестели. Он ощущал себя частью этой буйной, подчиняющейся каким-то неведомым законам стихии, ломающей на своем пути все и вся.
- Дела дней наших - поношение рода человеческого, - назидательно сказал старый монах. - Сказано в священном писании: «Аще обрящеши кротость, одолееши мудрость».
Волжанин похлопал ладонью по деревянной коробке маузера:
- Вот где, папаша, и кротость и мудрость. Все тута. Пулю молитвой не остановишь, а народ крестом на четверашки не поставишь.
- Тьфу, антихрист!
- Врешь, вышеозначенный, - сказал Волжанин. - Я не антихрист. Антихрист у нас на крейсере всего-то навсего матросом второй статьи службу проходил, а я, забирай выше, в лучших комендорах числился. Его за ненадобностью в семнадцатом в расход списали…
К матросу, покачивая бедрами, протиснулась проститутка. Улыбаясь густо накрашенным ртом, попросила закурить.
- Без работы, Машенька?
Она фыркнула:
- Кобелей всегда хватает. Угости вином, златозубенький.
Волжанин вздохнул:
- И рад бы в рай, да грехи не пускают!
- Денег нет, что ли?
- Деньги, Машенька, - навоз, - внушительно сказал матрос. - Дело не в деньгах, а в принципе. Вот переколем германцев, тогда и разложим с тобой пасьянс. Кокаина не будет, а спирта - море. Что спирт? Шампанское, мадера!… Все твое будет, Машенька. Хочешь - пей, хочешь - купайся, а нет - топись. Теперь для раскрепощенного народа ничего невозможного нет. А сейчас - нельзя: принцип. Пардон и извиняй. Подымай якорь и швартуйся покуда к поверженному в прах классу.
Проститутка, которой матрос понравился, хотела было что-то сказать, но, заметив в толпе солидного господина, стала поспешно к нему протискиваться.
Волжанин сдвинул на затылок бескозырку, потер прихваченные морозцем красные уши, с сожалением сказал:
- А все революционный принцип, товарищ Косачевский.
В моем кабинете нас уже дожидались Борин и Артюхин. После того как Волжанин переоделся (родственник дворника из деревни должен был выглядеть соответствующим образом), я еще раз проинструктировал его и Артюхина.
- Все понятно?
- А чего тут не понимать? - удивился Артюхин. - Не левшой сморкаемся, Леонид Борисович. Я бы и самоуком дошел. Оплошку не дам.
После их отъезда мне удалось наконец выяснить, что курьерский еще стоит где-то под Клином. Дорога была забита эшелонами беженцев и военнопленных, от которых уже скоро месяц, как разгружался Петроград.
Предварительно постучавшись, в кабинет вошел Дубовицкий. Он обладал удивительной способностью всегда появляться не вовремя. При виде начальника уголовно-розыскной милиции Борин встал: он привык уважать старших по должности.
- Сидите, сидите, Петр Петрович, - сказал Дубовицкий.
У него было изумленно-счастливое выражение лица: он никак не мог прийти в себя после неожиданного ареста похитителей жизнерадостного коммерсанта. Этому из ряда вон выходящему событию он посвятил целую страницу в отчете о проделанной за месяц работе.
- Я к вам буквально на минуту, Леонид Борисович, - благоразумно предупредил он. - Я только что имел телефонный разговор с архимандритом Димитрием. Патриарх и члены Поместного собора интересуются ходом расследования ограбления ризницы.
- Вы хотите сказать, что, по мере своих возможностей, удовлетворили их любопытство?
- Отнюдь нет, Леонид Борисович. Я только сказал, что этим занимаетесь лично вы. Он хочет с вами переговорить ж просил назначить ему время.
- Готов с ним побеседовать даже сегодня вечером.
- Тогда я, с вашего разрешения, ему телефонирую?
- Не смею вас утруждать, Виталий Олегович. Я сам переговорю с ним по телефону. А теперь прошу великодушно извинить меня.
Однако отделаться от Дубовицкого было не так-то просто.
- Еще один безотлагательный вопрос, - поспешно сказал он. - Я читал материалы по делу Бари, и у меня создалось впечатление, что похитители действовали, если так можно выразиться, под моральным влиянием анархиста Грызлова.
Борин насторожился и посмотрел на меня: кажется, он понял, из чего я собираюсь «шить паруса».
- И к какому же выводу вы пришли?
Он замялся:
- Как вам сказать? Чисто юридически на товарища Грызлова нельзя, конечно, возлагать ответственность за происшедшее…
- Почему же? Похоже на подстрекательство.
- Ну, учитывая, что товарищ Грызлов старый революционер… Может быть, имеет смысл поставить об этом в известность товарища Рычалова?
- Это я тоже беру на себя, Виталий Олегович.
- Очень вам благодарен, - с облегчением сказал Дубовицкий, которому, с одной стороны, не хотелось портить отношения с федерацией анархистских групп, а с другой - пренебрегать своим служебным долгом. Он предпочитал, чтобы и волки были сыты, и овцы целы, и совесть спокойна. - Премного меня обяжете, Леонид Борисович.
Вскоре после его ухода раздался наконец долгожданный звонок. Субинспектор с Николаевского вокзала доложил, что «товар» прибыл и благополучно передан с рук на рук».
- Сухов у вас?
- Никак нет, товарищ Косачевский. Сухов только что уехал к вам. Но у меня сидит петроградский товарищ. Желаете с ним переговорить?
- Пусть тоже приезжает сюда. Где сейчас интересующий нас объект?
- В здании вокзала. Завтракает в буфете первого класса.
То, что Мессмер не поехал сразу же к отцу, а отправился в буфет, показалось мне странным, но я не считал себя специалистом в психологии гвардейских офицеров и слишком мало знал о взаимоотношениях в семье Мессмеров.
- Когда-то в ресторане Николаевского вокзала была одна из лучших в Москве кухонь, - мечтательно заметил Борин. - Поваром там подвизался Деборг. Такие паштеты готовил - пальчики оближешь. Особенно ему удавался телячий: телятина, ветчина, шампиньоны…
- Ну, ежели Мессмер такой же гурман, как вы…
- Деборг давно уехал, - сказал Борин, - шампиньоны в Москве уже не разводят…
- Тогда будем исходить из того, что он навестил бывший ресторан по старой памяти. Ведь приходят же на могилу первой любви, дабы уронить слезинку и возложить букет роз.
Через пятнадцать минут снова звонок: Мессмер завершил свой скромный завтрак и взял извозчика.
- Да, жаль, - сказал я Борину, закончив телефонный разговор.
- Вы о чем?
- О телячьем паштете, разумеется, - объяснил я. - Если бы мы с вами познакомились пораньше, я бы обязательно посетил ресторан на Николаевском вокзале.
- Но может быть, не все потеряно, Леонид Борисович?
- Конечно. Я уверен, что в Москве еще будут разводить шампиньоны.
Борин, кажется, не разделял моей уверенности…
Распахнулась дверь, и в кабинет влетел возбужденный Сухов.
- Ну как?
- Во-первых, здравствуйте, - сказал я. - А во-вторых, сначала разденьтесь. Возражений нет?
Он смутился:
- Простите, Леонид Борисович. Здравствуйте.
Сухов стащил с головы припорошенную снегом ушанку, скинул пальто, положил на стол книги, видимо купленные в Петрограде. Я прочел заголовок верхней: «Драгоценные камни». Основательный подход к расследованию ограбления!