В сочетании с воззванием Поместного собора получалась довольно стройная контрреволюционная концепция, в которой каждый последующий пункт вытекал из предыдущего.

Люди, ставшие у власти, утверждала она, топчут православную веру, опоганивают народные святыни. И это вполне закономерно, так как сами они чужды православию. Они агенты германцев, которые уже сейчас чувствуют себя в Петрограде как дома. Для спасения Руси необходимо объединение всего народа под сению церкви. Церковь поведет русский православный народ на борьбу против внешнего врага и большевиков, мечтающих отдать Россию в вечное рабство своим хозяевам немцам. Так и только так можно спасти погибающую родину, свободу и православные святыни.

Церковь - монархисты - эсеры. По отношению к Советской власти все они проявляли трогательное единодушие и готовы были тут же протянуть друг другу руки. В этих условиях ограбление патриаршей ризницы было не только уголовным, но и политическим делом. Да, Рычалов не зря выделил так много времени для нашей беседы: ризница того стоила.

Слушал он меня с напряженным вниманием, иногда делал в своей записной книжке пометки. Когда я закончил, спросил:

- Как ты считаешь, похищенное можно реализовать в России?

- Переплавленное в слитки золото и серебро - наверняка. Мелкие камни - тоже. Что же касается крупных самоцветов… Сомнительно, чтобы кто-либо решился приобрести уникальный красный бриллиант из короны Никона, черные жемчужины-парагоны или, допустим, астерикс с посоха Филарета. Все они слишком хорошо известны. Но поручиться ни за что нельзя. Все зависит от того, в чьих руках оказались сокровища. Во всяком случае, надо будет принять срочные меры, чтобы похищенное не уплыло за границу. Сегодня же я постараюсь поставить в известность о случившемся все губернские розыскные милиции.

- Не постарайся, а сделай, - сказал Рычалов. - Воспользуйся телеграфом. Я договорюсь, чтобы дали вне очереди, правительственным сообщением: информация об ограблении и краткий список похищенного. Что же касается заграницы и помощи в розыске населения, то это мы обсудим завтра на президиуме Совдепа. Проект постановления я уже набросал. «Пункт первый, - прочел он. - Обратиться ко всем гражданам Российской Республики за содействием в розыске и возвращении похищенных сокровищ. Пункт второй. В зависимости от ценности той или иной найденной вещи установить вознаграждение до 500 тысяч рублей…»

Сумма вознаграждения явно не соответствовала ценности похищенного.

- Поставь миллион, - предложил я.

Рычалов поморщился. Он всегда осуждал мотовство и когда в шестнадцатом ведал партийной кассой, то выдавал деньги с таким выражением лица, что многие подпольщики предпочитали добывать средства где угодно и как угодно, но не обращаться к Бухгалтеру.

- Мы не ротшильды, Леонид!

- Знаю.

- И не рябушинские.

- Догадываюсь.

- Кто дал нам с тобой право растрачивать народные деньги? - Он окинул вопросительным взглядом комнату, словно пытаясь обнаружить этого безответственного гражданина, который раздает направо и налево подобные права. - Кто?

- Никто. Но сумма похищенного превышает 30 миллионов золотых рублей.

- Рабочий все равно откажется от вознаграждения.

- А не рабочий?

- Шестьсот тысяч, - вытолкнул из себя Рычалов.

- Деньги падают в цене с каждым днем.

- Ладно, восемьсот. Восемьсот - и ни копейки больше.

Но на этот раз мне удалось настоять на своем.

- Только учти, - сказал Рычалов, - что на президиуме Совдепа я эту дикую сумму отстаивать не буду. А теперь третий и последний пункт проекта: «Обратиться через комиссара иностранных дел ко всем странам с предупреждением о совершенном хищении национальных сокровищ и просьбой оказать содействие задержанием их в пограничных районах».

Третий пункт был составлен, разумеется, только для очистки совести: если ценности попадут за кордон, они навеки будут потеряны для России. И, словно прочитав мои мысли, Рычалов сказал:

- На капиталистов рассчитывать не приходится. Какая к черту помощь, когда они только и мечтают, как бы разделаться с нами. Ждут не дождутся немецкого наступления…

- Думаешь, немцы решатся?

- Скорей всего да. Армия нужна, Леонид, армия!

- Демобилизацию приостановить уже нельзя.

- Я говорю о новой армии, революционной.

Длинный, худой, он встал, молча прошелся по комнате.

- Ну, что будет завтра, узнаем завтра, а сейчас… Кто все-таки мог ограбить ризницу? Какие у тебя предположения?

Выслушав меня, он начертил на листе бумаги угол. Против одной стороны написал: «Уголовники», против другой - «Шкатулка» и поставил вопросительный знак.

- Итак, два предположения, или, как говорят правоведы, две версии. А третью ты исключаешь?

- Какую?

- Погоди, - сказал Рычалов. - Давай рассмотрим факты.

«Рассмотрим факты» - с этих слов он обычно начинал занятия в кружке, молотком вбивая в головы слушателей различные сведения, из анализа которых мог следовать лишь один непреложный вывод. «Во-первых… Во-вторых… В-третьих… В-четвертых… Следовательно…»

- Факт первый, - сказал Рычалов. - Ограбление произошло уже после распубликования декрета о свободе совести. Таким образом, в результате ограбления главный ущерб понесла не церковь, а трудовая Россия. Похищено народное достояние. Факт?

- Факт.

- Факт второй. Архимандрит Димитрий, на попечении которого находится бывшая синодальная ризница, человек как будто бы добросовестный, две недели не показывается там. А когда обнаруживается кража, архимандрит отнюдь не торопится сообщить о ней властям. Охотнорядцы уже знают об ограблении и даже пытаются устроить погром в связи с мнимой кражей церковных реликвий, а мы не знаем. Ты приезжаешь в Кремль - там корреспондент «Русских ведомостей». Кстати, ты зря его не допросил. Не мешало бы узнать, кто его поставил в известность о случившемся… А теперь третий факт. Помнишь заявление протоиерея Добронравова?

- Об окопах, что ли?

- Да, насчет того, что наступил конец отсиживанию и церковь должна выйти из окопов. Вот они и вышли… Крестный ход изо всех московских церквей «по случаю событий, угрожающих церкви и родине», всенародный молебен на Красной площади, союзы защиты святынь… И как ты мог убедиться из документов, которые я тебе дал прочесть, у церкви союзников хватает…

- Это все понятно.

- Против нас теперь используется все: каждая промашка, каждый инцидент. Выгодно в этих условиях для церкви с политической точки зрения «расхищение святынь»?

- Безусловно.

Соединив стороны угла жирной чертой, Рычалов начал заштриховывать получившийся треугольник.

- То есть ты хочешь сказать, что, возможно, никакого ограбления и не было?

- Да. Третья версия - инсценировка ограбления в политических целях.

- Сомнительно, - сказал я.

Рычалов удивленно посмотрел на меня: он не привык к тому, чтобы члены кружка из предложенных им посылок делали неожиданные для него выводы.

- В отличие от тебя, я хорошо знаю Димитрия. Он бы не пошел на подобное…

Рычалов развел руками:

- Война есть война. Но как бы то ни было, а эту гипотезу проверить следует. Надеюсь, тут у тебя возражений нет?

В этом я с ним был согласен.

- На Дубовицкого рассчитывать нельзя? - утвердительно спросил он.

- Дубовицкий - пустое место. Но хуже другое: уголовный розыск не имеет опорных пунктов ни на Хитровке, ни на Сухаревке. Как ни странно, я боюсь, что проверка версии относительно уголовников окажется наиболее трудной. Придется в основном действовать методом облав и повальных обысков.

- Да, жаль, что мы упустили то дело, - сказал Рычалов. - Обидно. Если бы мы тогда занялись всерьез, то не оказались бы в таком положении. Ведь само в руки шло…

Рычалов подразумевал события весны прошлого года, когда Москву обошло воззвание, составленное группой амнистированных уголовников. «Товарищи воры и грабители! - писалось в нем. - Мы живем сейчас, как травленые звери, принужденные насилием добывать себе пропитание или помирать от голода, ибо «честные» и сытые не допускают нас к честному труду… Товарищи, надо нам сообща обсудить наши дела и недуги, надо найти выход, создать свою организацию, свою газету, надо порвать с жизнью преступлений и травли». Воззвание заканчивалось предложением созвать митинг в Харитоньевском работном доме.