Квинт Энний

Анналы (Отрывки)

Музы, о вы, что Олимп попираете гулко стопами!
Музами греки вас называют – для нас вы Камены[1].
Песни мои широко по земле и средь дальних народов
Будут греметь.

[В первой книге своих «Анналов» Энний передаёт рассказ о легендарных основателях Рима – Ромуле и Реме – так, как впоследствии он был передан историком Ливием. Вот один из отрывков: Дева Илия видит вещий сон, в котором ей свыше ниспосылается откровение об её судьбе, сначала горестной, а затем славной, о двух её сыновьях – Ромуле и Реме. Ужасен и загадочен этот пророческий сон. Илия просыпается и взволнованным голосом рассказывает о грозном видении:]

Встала старушка; внесла рукою дрожащей лампаду.
Илия с плачем ей молвит, виденьем испугана грозным:
«Выслушай, дочь Евридики! родителя милой супруги;
Страшен мой сон! Смертельной тоскою сжимается сердце.
Берег реки неизвестной, пышною ивой одетый,
Кто-то прекрасный меня увлекает… потом одиноко
Там я блуждаю, сестрица; стопою неверной дорогу
Тщетно пытаюсь найти, призываю тебя, но напрасно.
Замерло сердце… Не видно пути… Куда же идти мне?
Вдруг родителя голос – он имя моё называет:
«Милая дочь! Сулит тебе рок несчастье в грядущем,
Но из этой реки твоё счастье сугубо воспрянет».
Так он сказал мне, родная, и вдруг от глаз он сокрылся.
Сердцем стремлюсь я к нему, но увы! его нет предо мною.
В горе к лазурному небу не раз простирала я руки,
В слёзной мольбе призывая отца, но напрасно молила…
Здесь я проснулась, в тревоге смертельной, покой свой
утратив.

[Далее, вероятно, идёт всё так, как изложено у Ливия, и первая книга кончалась славословием Ромула, в момент кончины ставшего богом:]

Сладкой тоскою их сердце пронзилось: царя славословят
Речью такой: «О Ромул божественный, Ромул – владыка,
Страх и блюститель отчизны, бессмертных славная отрасль.
Ты наш отец, ты родитель, божественной крови потомство,
Вывел на свет лучезарный ты нас из мрака забвенья.

[Там же (кн. I, ст. 55) Энний рассказывает о гадании Ромула и Рема, кому быть царём:]

Царскою властью прельстившись, безмерно престола желая,
Братья решают судьбу вопросить пернатых полётом.
Вот на холме Палатинском [2] с вершин его наблюдает
Рем со вниманием жадным; крылатого вестника ждёт он;
Ромул прекрасный тогда с высоты твердынь Авентинских
В той же надежде свой взор устремляет в безмолвное небо.
Ждёт и народ напряжённо, владыкой кто должен назваться.
Городу имя кто даст и будет он Рим иль Ремор.
Ждёт он, подобно толпе, устремившей на консула взоры.
Знак он подаст – и мгновенно арены затворы цветные
Настежь – и в бой полетят колесницы к победе желанной.
Так и теперь, в ожиданье безмолвном толпа цепенеет.
Братский тут жребий решался; и царский венец был
наградой.
Тою порою низверглась в Аид колесница ночная.
Радостным утром блеснуло на тверди дневное светило,
И понеслися с небес величавым слева [3] полётом
Стаи пернатых, в лучах утопая сверкающих солнца.
Трижды четыре священных спустилось вестника с неба,
К счастливым быстро местам они устремилися разом.
Видит Ромул, что стал он богам бессмертным любезен,
Царственный трон и земля – всё ему уж готово достаться.

[В третьей книге рассказывается о войнах с Пирром , в уста которого вкладываются следующие слова, по выражению Цицерона, «истинно царские и достойные потомка Эакидов» («Об обязанностях», 1, 12, 38). Римляне предложили разменяться пленными или получить за них выкуп. Пирр с достоинством отвечает:]

Злата не требую я, и выкупа мне не давайте:
Мы не торгуем, войну мы ведём, и жребий о жизни
Нам подобает железом решать, а не златом презренным.
Вас ли владыка-Судьба, меня ль пожелает возвысить.
Храбростью нашей решим. Теперь моё слово послушай:
Ваших героев, кого и счастье войны пощадило,
Должно и мне пощадить – я решил даровать им свободу:
В дар их примите, того и великие боги желают.
[Пирр предлагает римлянам мир, но его послам возражает цензор Аппий
Клавдий Слепой, упрекая сенаторов, готовых было уступить:]
Где же рассудок у вас, что верной стезёю доселе
Шествовал? О вы, безумцы! Зачем вы с дороги свернули?

[Война возобновляется, и римские воины-герои жертвуют собой за родину с восклицанием:]

В битве отважной за римский народ умереть я готовлюсь;
Я добровольно жертвой паду за отчизну святую!

[В книге XVIII «Анналов» Энний приближался уже к своим временам; он сам говорит:]

Ибо для нас недостаточно петь старинные войны…

[В рассказе об Истрийской войне[5] он описывает храбрость одного трибуна:]

Словно как дождь на трибуна отвсюду сыплются стрелы,
Щит прокололи, звенит вместе с ним от вражеских копий
Медный весь шлем, но не может никто поразить его тела;
Целые тучи он копий ломает и прочь сотрясает.
Тело всё покрывается потом в трудах его тяжких,
Некогда даже вздохнуть: стремительно снова и снова
Истряне стрелы бросают, ему не давая покоя.

[Энний во введении к главной части своей поэмы о Пунических войнах пишет:]

Писали другие поэты стихами
Теми, что Фавны когда-то и вещие люди сложили;
К музам они не взбирались в высокие дебри Парнаса,
В гладкий стих свою речь уложить до меня не старались[6].
Этой науки тайник мы первые вскрыли отныне.
вернуться

1

Камены – богини песен.

вернуться

2

Палатинский и, ниже, Авентинский – два из семи холмов Рима.

вернуться

3

Левая сторона у римлян считалась счастливой.

вернуться

4

Пирр, царь Эпира, ведший свой род от Ахиллеса (Эакид), пошёл на помощь городу Таренту, но после ряда побед был разбит римлянами.

вернуться

5

С жителями Истрии (на границе Иллирии).

вернуться

6

Судя по намёку Цицерона («Брут», 76), здесь Энний прежде всего указывает на поэта Невия, писавшего грубым «сатурновым» стихом про фавнов (демонов лесов).


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: