Летние приключения снова привлекли к Борису внимание парижан, и осенью столица ходила в “Труа боде” на Виана. Его признали как автора оригинальных песен, но совершенно не желали воспринимать как писателя. Не помогала даже рекламная кампания Коллегии патафизиков.

Сценическая карьера Бориса продлилась чуть больше года. Каждое выступление стоило ему такого нервного и физического напряжения, что сердечные приступы участились. В результате он надолго слег с отеком легких.

Виан много сотрудничает с фирмой “Филипс”, составляет каталог записей джаза, пишет комический рок-н-ролл — первый французский рок, становится заместителем художественного директора парижского филиала.

Что касается французского рока, то тут опять-таки не обошлось без мистификации. Композитор Мишель Легран привез из Америки новинку: рок-диски, по которым сходила с ума вся американская молодежь. Борису и его другу, молодому композитору Анри Сальвадору, новая музыка не понравилась: она звучала как пародия на джаз. Тогда они написали четыре комические песни с издевательскими названиями типа “Рок-н-ролл мопс” или “Рок-икота” и выпустили пластинку якобы по американской лицензии, обозначив Анри Сальвадора как Хенри Кординга, Виана как Вернона Синклера, а обладателя прав Жака Канетти как Джека К. Нетти. Сотрудники фирмы “Филипс” веселились от души. Кроме того, Виан сочинил очень популярную до сих пор во Франции песенку “Сделай мне больно, Джонни” (музыка Алена Гораге) и записал ее сам вместе с актрисой Магали Ноэль. Это была пластинка женского рока — в противовес мужскому, американскому. Рок у них получился очень эротическим и агрессивным, так что пластинка произвела шокирующий эффект. Канетти пришлось объясняться в высоких инстанциях.

Чем хуже Борис себя чувствовал, чем меньше времени у него оставалось, тем напряженнее он жил, расходовал себя. Новая работа не на шутку его увлекла, вдохнула новые силы, но все же в 1956 году всерьез встал вопрос об операции. Увы, во Франции искусственные клапаны на сердце тогда еще не ставили. Единственное, что можно было сделать, — это “беречь себя”. Борис не умел. К тому же сын Патрик успел вырасти и превратился в трудного подростка. Мишель отдала его отцу. Несходство характеров и привычек приводило к конфликтам. Неустроенность быта, теснота, неуверенность в завтрашнем дне не могли не угнетать Бориса.

Отношения с кино у Виана складывались сложно и неровно. Сценарии, которые он писал, так и не нашли своих режиссеров. Тем не менее в середине 50-х Борис снимается в фильме Анри Грюэля “Джоконда” и пишет закадровый текст к этому фильму. На кинофестивале в Туре (1957) фильм занял первое место, затем получил Золотую пальмовую ветвь в Канне (1958). К настоящему моменту от ленты сохранился лишь маленький кусочек, где Борис изображает учителя загадочной джокондовской улыбки. Тогда же его приглашает Жорж Деланнуа, и Виан играет кардинала в “Соборе Парижской Богоматери”. Затем он снимается у Пьера Каста в фильмах “Карманная любовь” и “Прекрасный возраст”. А в 1958-м про Виана снимают документальный фильм по заказу канадского телевидения (режиссер — друг Бориса Марсель Дельям). И наконец, в год своей смерти, Виан сыграет в полнометражном фильме Роже Вадима “Опасные связи”.

В сентябре 1957-го у Бориса случился новый отек легких. Урсула отказалась от работы и все время проводила у постели мужа. Они оба понимали, что жить Борису осталось немного. Январь следующего года по совету врачей они проводят на курорте в Гури, на берегу Ла-Манша. Наступает некоторое улучшение. Они возвращаются в Париж, снова принимаются за работу. Договор о взаимной независимости дает им возможность дышать свободно и не тяготиться семейными узами. Поэтому увлечение Бориса немецкой актрисой Хильдегард Нефф Урсула воспринимает спокойно.

С Хильдегард Виан познакомился, когда писал песню к фильму Ива Аллегре “Девушка из Гамбурга”, в котором Нефф исполняла главную женскую роль. Молодая женщина была талантлива, красива и невероятно похожа на Урсулу: цвет волос, прическа, волевой подбородок, очертания рта, легкий немецкий акцент. И тот же огонь во взгляде. Сходство поражало всех, кто знал обеих женщин. Роман недолго оставался тайной, тем более что Борис отправился вслед за Хильдегард в Берлин. Потом он, разумеется, вернулся, супруги выяснили отношения… и остались жить вместе, потому что Патриком занималась в основном Урсула. Борис про его выходки слышать уже не мог.

В январе Борис, как и год назад, лечился в Гури. Вернувшись в Париж, ушел из “Фонтана” (это был филиал фирмы “Филипс”), где с апреля 1958-го исполнял обязанности художественного директора. Продолжал переводить с английского, писал, снимался в кино. В апреле согласился на должность художественного директора в музыкальной фирме Эдди Баркле. В мае подготовил радиопередачу, посвященную Коллегии патафизиков и их “Тетрадям”. 11 июня отпраздновал на террасе в Сите Верон избрание нового Куратора Коллегии и продемонстрировал своим друзьям изобретенный им прибор для изготовления ордена Спирали (отличительный знак Сатрапов)…

…потом настало 23 июня. И сочиненная Вианом легенда настигла его. Она подкралась издалека, когда с Салливеном, казалось, было покончено.

Еще в 1948 году Бориса попросили написать киносценарий “Я приду плюнуть на ваши могилы”, он нехотя согласился, решив изменить роковое название, и заключил контракт. Фирма-заказчик сначала надолго исчезла, потом продала права другой фирме, которая, словно свалившись с неба почти через десять лет, предложила Борису перезаключить контракт и сохранить за фильмом название романа. Вторая фирма в свою очередь исчезла, и ей на смену неожиданно явилась третья. Виан взялся написать диалоги, но к сроку не успел; фирма стала угрожать иском. Это длилось довольно долго, пока 22 июня кто-то не сказал Борису, что фильм не только уже готов, но просмотр назначен на завтра. Виан успел предупредить, что хочет снять свое имя. Накануне у него так сильно стучало сердце, что Урсула, сидя в другом углу комнаты, отчетливо слышала его удары. Он не знал, идти ли. Урсула молчала. Он позвонил Мишель — та сказала “не ходи”. Борис пошел.

Просмотр начался около десяти утра в зале “Пети Марбёф”. Несколько минут спустя Борис уронил голову на спинку кресла и потерял сознание. Умер он по дороге в больницу, не приходя в себя.

Хоронили его 27 июня на кладбище в Виль-д ’Авре. Среди родственников и друзей, одетых в траур, ярким пятном выделялась фигура упрямой Урсулы: синий костюм, белый шарф вокруг головы, букет пунцовых роз. И совсем в духе виановских историй: могильщики объявили в этот день забастовку…

* * *

Что же было потом? Потом Коллегия патафизиков и несколько верных собрали, спасли и сохранили творческое наследие Виана, которое долгое время мало кому было нужно. Прошло лет шесть-семь, и лицеисты вдруг начали спрашивать друг друга: “Слушай, а ты читал “Пену дней”?” Потом прошло еще несколько лет, лицеисты стали студентами и во время майских выступлений 1968 года своим кумиром объявили Виана. С этого момента французы говорят о “виановском буме”. Вышел специальный номер “Магазин литтерер”, посвященный “вероятно, величайшему из мифов, который породила французская литература за последние двадцать пять лет”. Виана начали издавать в карманной серии. “Аксьон”, официальная газета студенческих майских выступлений, напечатала кое-какие неизданные тексты. Публикацию неизданных произведений взяла на себя также Коллегия патафизиков (“Досье” № 12). У Виана появились постоянные и серьезные издатели: Эрик Лосфельд, Жан-Жак Повер, Кристиан Бургуа. И масса исследователей: Ноэль Арно, Жак Бенс, Франсуа Карадек, Жак Дюшато, Филипп Божжио, Паскаль Ори и многие другие. В сферу массового интереса попала не только проза Виана, но и все, что он делал: пьесы, сценарии, песни, джаз.

О природе “виановского бума” рассуждать можно много. Сами французы склонны считать, что его причина — в появлении слоя населения, который называется “молодежью” и который воспринимает мир иначе, чем его “должны” воспринимать взрослые и серьезные люди. Теперь эта самая “молодежь” уже давно достигла зрелого возраста, но продолжает любить Виана. Новые поколения разделяют это пристрастие, тут антагонизмов не возникает. Так что, может, дело вовсе не в возрасте, а вообще в изменении человеческой психологии?