— Ты как хочешь, а мои родители в кафе придут!

Я лишь молча его поцеловала. Я вообще была благодарна ему за все: за проявленную самостоятельность, настойчивость, за то, что устоял перед напором моей мамы, в отличие от отца, за то, что он добыл для нас пусть крохотное, но отдельное жилье. В тот момент я его не просто любила, боготворила!

Со своими будущими родственниками — отцом и матерью Артема — мама познакомилась заранее. Они с папой съездили к сватам, которые жили в сельском поселке в тридцати километрах от города — и обговорили, кто сколько должен дать на свадьбу.

Темкины родители особого впечатления на мою Галину Аркадьевну не произвели. Она себе заранее их представила и сразу уверила себя, что не ошиблась. Их деликатность, не скандальность она приняла за приниженность. К тому же и старшие Решетняк не имели пресловутого высшего образования, а только среднетехническое: мама Темки была бухгалтером, а отец — механиком в совхозе.

Этого моей матери оказалось достаточно, чтобы тут же потерять к ним интерес. Вот бы Галина Аркадьевна удивилась, если бы узнала, как родители Артема мечтали о том, чтобы их сын стал инженером. У четы Решетняк было ещё двое детей — дочь и сын, старше Артема и уже имеющие семьи, которые получили высшее образование, и родители ощущали свою вину перед младшим за то, что он образования не получил.

Мне совершенно все равно, есть ли высшее образование у моего свекра и свекрови, потому что опять же, в отличие от многих моих подруг, я своих новых родственников полюбила с первого дня знакомства.

Моя мама не знает, — да и не надо ей о том знать, — что когда совпадали по времени моя сессия и Темкин рейс, я брала с собой обоих наших детей и ехала на автобусе в районный центр, где у меня теперь была другая мама. Как ни противилась моя родная мать, свекровь я тоже звала "мамой".

Свекровь называла меня Белой. У неё получалось так мягко, по-домашнему, с буквой "е", а не "э", как у моей мамы.

Обычно мама-свекровь видела меня в окно и выбегала к калитке, чтобы забрать детей. Я старалась приехать к вечеру и тем же автобусом уехать обратно.

— Мама, один денечек, — просила я, хотя она и так мне бы не отказала. — Сдам экзамен и заберу их.

Если у неё не было каких-то срочных отчетов или балансов, она успокаивала:

— Не спеши, пусть у нас побудут. Я отгул возьму. Мне, знаешь, директор сколько задолжал. Спасибо внукам, хоть отдохну.

Конечно, я представляла, какой с нашими двойняшками отдых, но мне было приятно, что она пытается помочь, не считаясь с собственными нагрузками.

А сейчас, размышляя об этом, я думала, что никак не решусь заговорить с Артемом о разводе потому, что отчетливо представляла себе, как расстроятся его родители. Наверное, и мой муж боялся того же. Ни он, ни я уже давно не ездили к его отцу с матерью…

Раньше Артем не пил. В общепринятом смысле этого слова. В компаниях на праздники он мог выпить наравне с другими, но если на следующий день ему предстоял рейс, он был весьма осторожен в возлияниях. А то и попросту от них отказывался.

Ох, как многим это не нравилось! Как часто даже при мне он слышал в свой адрес затертую фразу, что не пьет "або хворый, або падлюка". Находились такие, что громогласно интересовались, не закодирован ли он. И, не дожидаясь ответа, начинали рассуждать о том, что все равно это не навсегда, потому что бывших алкоголиков не бывает.

По-моему, эти выступления Артема не слишком задевали. Он веселился, когда его упрямство злило некоторых доброхотов: не пьешь — значит, не уважаешь?! И он отвечал словами Никулина из известной комедии:

— Уважаю, но пить не буду!

Каким счастливым вспоминается это время! Ведь было, было у нас семейное тепло! Был счастливый, довольный Артем, разомлевший после ванны, и с любовью оглядывающий меня и наших ребятишек, которые маленькими лазили по нему как львята по большому, отдыхающему после удачной охоты, льву.

Были полные любви ночи, когда он без устали ласкал меня и удивлялся, что любовь ко мне вовсе не тускнеет с годами, как пророчили опытные люди. И горячо шептал, что я — его единственная женщина на всю оставшуюся жизнь…

А в последнее время он слонялся по квартире — нашей квартире! — не пытаясь как прежде её обустроить. Ломались замки, текли краны, стирался лак с паркета, но Артем, казалось, ничего этого не замечал. Он не отказывался сделать по дому что-то, починить, покрасить, если я его просила, но выполнял лишь мои просьбы, сам не проявляя никакой инициативы, безо всякого энтузиазма.

Я раздражалась, злилась, свирепела — мы так мечтали об этой квартире, мы сами, без помощи родителей, накопили на неё деньги! Мы клеили обои и целовались, когда кончалась разрезанная на полоски стопка, чтобы здесь же, среди запаха бумаги и клея любить друг друга, забыв обо всем…

Веха за вехой, веха, за вехой… Стоп! Не слишком ли я увлеклась обвинениями в адрес Артема, разве виноват во всем только он? Артем стал пить, Артем ко мне охладел, Артем не занимается квартирой… Но я ни разу за все время не задумалась, а почему? Не переродился же он в конце концов! Полюбил другую?

Нет, другой у него не было. Говорят, жена все узнает последней, но я чувствовала, знала, не было! Стоит уточнить, я говорю именно о любви к другой женщине, но о том, что у него не было сиюминутных связей, с некоторых пор я утверждать не могла…

Но даже не в этом дело. Если бы я просто ревновала, просто подозревала, но в остальном не могла его упрекнуть. А в том, что все становилось ПЛОХО. Между нами появилось раздражение. Возможно, это только мое мнение: когда любящие супруги начинаются раздражаться в обществе друг друга, развязка близка. Если и не развязка, как развод, то полное охлаждение… Для меня в таком случае развод предпочтительнее.

Но я продолжала копать в своей душе: виновата мама, она подталкивала мои мысли к пониманию, что Артем мне не пара. Виноват Артем. Виновата ваша мама. А вы, Белла Решетняк, невинная овечка?

Нет, это я слишком глубоко копнула. С собой я ещё успею разобраться, а вот Артем… Пришел домой пьяный, как скотина. Где, скажите на милость, он сегодня до глубокой ночи шлялся?!

А ведь как раз сегодня меня навестила моя лучшая и единственная, по-настоящему близкая, подруга Татьяна. О приятельницах я не говорю. Одиннадцать лет назад мы с нею поступили в университет, учились в одной группе, и с той поры дружим. Она в курсе всех моих дел — или почти всех — я знаю все о ней. Таня успела выйти замуж и развестись. Сейчас она была в свободном полете и не очень печалилась, потому что муж ушел и оставил ей двухкомнатную квартиру…

Ну я и брякнула! Можно подумать, что только в квартире все дело. Просто уход бывшего мужа означал для подруги наступление в её жизни спокойного периода без семейных ссор и сцен ревности, которую в тех обстоятельствах могла не испытывать разве что каменная баба.

А Танькин муж сказал на прощание:

— Достала ты меня своей ревностью.

Мы с нею давно уже пришли к мнению, что в вопросах отношений пола логика мужчин, мягко говоря, странноватенькая. Если мужчина говорит, что жена у него неревнивая, значит, он имеет в виду то, что она не обращает внимания на его шашни. А если точнее, делает вид, что не обращает…

Вот и муж Татьяны отчего-то считал, что виновата в разводе всего лишь неуемная ревность жены, хотя она однажды застукала его с любовницей прямо у той в доме. И учинила скандал, который, по мнению мужа, затевать была не должна.

Дело происходило в новогодний вечер. Таня несколько отвлеклась на беседу с соседями по столу — праздновали большой компанией в кафе — а когда посмотрела вокруг, то не увидела в пределах досягаемости любимого мужа. Как и не увидела его молодой соседки по столу.

Татьяна кинулась к машине — та была на месте, под навесом у кафе, подпертая двумя легковушками прибывших позже гостей. Она вернулась в зал искомые товарищи по-прежнему отсутствовали.