— Всего лишь его начало, — поощрительно улыбнулась я, чувствуя себя куда уверенней, чем эта робкая дрожащая птичка. Может, оттого, что я все-таки жена одного из водителей; и, конечно, какие бы ни были между нами отношения, я уверена, что рядом с Артемом мне бояться нечего. Он — то самое надежное плечо, о котором мечтает каждая женщина. "И от которого ты жаждешь избавиться!" — добавила я мысленно.

— Я тебе сразу сказал: оденься! — услышала я недовольное ворчание и оглянулась — тот водитель, с кем в рейс поехала Люся.

Теперь она вернулась, одетая в джинсы и свитер, но после слов "своего" шофера как-то скукожилась. Чувствовалось, что он держит её в ежовых рукавицах. Отчего-то я решила, что дома он — тише воды, ниже травы, а здесь — ишь, гоголем ходит, млея от покорности своей любовницы. Что ж, как говорил поэт Юрий Левитанский, "каждый выбирает для себя женщину, религию, дорогу". Наверное, то же можно сказать и о женщинах. Чего это я взялась жалеть незнакомую мне прежде Люсю? Может, она — моральная мазохистка, и получает удовольствие, когда её унижают…

На площадке, кроме наших трех, расположились ещё две большегрузные машины. Эти приехали раньше, возле них полным ходом шло веселье и доносился визгливый женский смех.

— Видать, у парней удачный рейс, — кивнул в их сторону Артем.

Мы втроем — он, Люся и я — накрывали импровизированный стол. Люся резала овощи на салат, Артем вначале помогал мне разделывать мясо, а пока я его жарила, привычно шинковал лук. Когда-то мы частенько вместе готовили, и поскольку я из борьбы с луком всегда выходила побежденной, с красными, будто зареванными глазами, резку лука у нас брал на себя муж. Почему-то лук на него никак не действовал.

— Прав твой супруг, — шепнула мне на ухо Люся, — у корешей рейс такой удачный, что хватило и на плечевых.

"Проститутки дорожные!" — вспомнила я рассказ кого-то из дальнобойщиков; разумеется, рассказывал он не о себе, о ком-то из коллег-шоферов, но под яростным взглядом Артема осекся, так и не договорил до конца.

— У вас тоже бывают удачные рейсы, — сказала я скорее утвердительно, чем вопросительно.

Лицо Артема омрачилось. Вряд ли он надеялся, что в рейсе я ничего подобного не увижу, но мой намек воспринял как оскорбление.

— Я себя не на помойке нашел, — процедил он сквозь зубы и, резко поднявшись, отошел, чтобы уже больше мне не помогать.

Правда, и без него у нас помощников хватало. Я было достала из дорожной сумки примус "Шмель". С ним прежде мы выезжали на природу, на пикники. Когда-то для этих выездов у нас было все необходимое, включая резиновую надувную лодку и четырехместную польскую палатку…

— Белла, ты бы ещё спиртовку достала! — раздался у меня над ухом голос Палыча, нашего старшого, то есть. Командира каравана. Водители признали его таковым единогласно: он решал теперь все вопросы как со службами движения, так и снабжения машин самым необходимым, включая масло, бензин и помощь "аварийки". — На твоей мошке мы будем готовить мясо до утра. Спрячь свой примус подальше и скажи мужу, что пока он спал, более передовые путешественники давно изобрели кое-что поинтереснее. Вот, обрати внимание, на достижение шоферской мысли!

Он принес обычную паяльную лампу и сваренный из металлических прутьев треножник.

— Достижение! — громко фыркнул тут же появившийся Артем. Подумать только, я считала, что он куда-то ушел, а он слышал и видел все, что делалось возле меня. — Да ему сто лет в обед.

— Сто — не сто, а ты такой взять не догадался!

Да, старшой попал не в бровь, а в глаз. Какое там, догадался! Если уж на то пошло, этот "критик" и в моих сборах-то не участвовал. Разве прежде допустил бы он, чтобы я укладывала вещи без него, не проверив, взяла ли я все необходимое. Для нас обоих. Прежде он всегда заботился обо мне. Наверное, даже больше, чем я сама.

Теперь же, что он мог знать, придя домой под утро? Принимал на дорожку с друзьями? Или с подругами? От этих мыслей во мне опять стала закипать злость. Зачем вообще я поехала с ним? Разве в народе не говорят, что разбитого не склеишь!

— У Саньки есть такая, — пробормотал между тем мой супруг и опять отошел, чувствуя себя не в своей тарелке.

Пламя, вырвавшееся из паяльной лампы, взревело зверем, и довольный Палыч скомандовал:

— Тащите сковородку! Пять минут, и мясо будет готово.

Тут же за дело взялся кто-то из шоферов, а я с ножом в руке подошла к Люсе, чтобы помочь ей дорезать овощи. Впрочем, не только для этого. Некий вопрос вертелся у меня на языке.

— Как ты определила, что у шоферов тех машин женщины — плечевые? — спросила я у Люси.

Она взглянула на меня снисходительно.

— А разве ты не видела? Они перебегали из машины в машину голые. Думаешь, их жены стали бы так делать?

— Голые? Но зачем?

Я понимала, что выгляжу в глазах девушки наивной идиоткой, но мне уже было все равно: я хотела знать все. Все, с чем сталкиваются в рейсах шоферы-дальнобойщики.

— Чтобы времени не терять на переодевание, — однако терпеливо объяснила мне новая приятельница. — Они же, так сказать, на потоке. Шоферы домой. К женам торопятся. Рейс-то обратный!

— Наверное, ты не в первый раз едешь? — спросила я.

— Третий. Столько всего нагляделась, стыдно и рассказывать… А ты, конечно, в первый, — она посмотрела на меня в упор. — И ты — жена!

— Жена, — кивнула я, будто признаваясь в какой-то провинности. — А ты — нет?

— А я — любовница, — сказала Люся, но без злости и без ехидства, а скорее с грустью. — Женщина для души и тела, но не для паспорта.

"Зато я — женщина для паспорта, но не для души! — подумалось мне, как раз со злостью. — Так что неизвестно, кому из нас двоих хуже".

Вообще, зачем я задала Люсе свой дурацкий вопрос? Женщин — не жен всегда видно. Они в большинстве случаев и сами ведут себя так, что ещё больше подчеркивают разницу в положениях между ними и законными женами. Словно в соревновании участвуют с той, незримой, но законной. Словно хотят доказать всему свету, что уж они-то куда лучше: внимательней, находчивей, заботливей и так далее.

Но любовницы не в силах справиться с главным — своим раздражением от кажущейся им несправедливости жизни. Ведь они такие достойные, такие явно лучшие, но их избранник все медлит, не спешит расстаться с законной женой. Все кормит их обещаниями рассказать недостойной супруге о своей высокой и чистой любви…

— Знаешь, почему они называются "плечевые"? — вывела меня из задумчивости Люся.

— Знаю, — кивнула я.

Каждая из проституток работает на определенном отрезке дороги, на "плече". Отсюда и название. Только вот почему Люся все возвращалась к вопросу об этих девках? Хотела меня уязвить? На что-то намекнуть?

Но напрасно, наверное, она ждала от меня дальнейших расспросов. Уж если я что-то узнаю о Темке, то не от нее. Я не имела что-то против этой симпатичной девушки, но мы с нею стояли по разные стороны баррикад. Я, по крайней мере, пока принадлежала к клану замужних женщин, жен шоферов-дальнобойщиков. И не им, тем что разок-другой съездили с своими женатыми товарищами в рейс, противопоставлять себя нам!

Что я гоню? Как говорит мой собственный сыночек, мету пургу. Откуда во мне вдруг проклюнулись эти визгливые нотки?

Хорошо, что общими усилиями мы уже накрыли импровизированный стол, потому самокопание и обличение виновных временно отменялось.

Уютно скворчала сковорода с мясом. На захваченной кем-то из дома клеенке с веселыми "кухонными" узорами громоздились разносолы, собранные в дорогу все теми же женами. Некоторые водители, те, чья смена кончилась, позволили, как говорили сами, принять на грудь.

Мы быстро поужинали, но расходиться никто не хотел. У Люси оказался неплохой голос. Она охотно пела, а остальные ей негромко подпевали. С неба лился мягкий звездный свет, а наших сердцах царила умиротворенность.

— Как хорошо, — мечтательно произнес один из наших водителей.

Но в это время оттуда, где возле костерка разместились водители двух чужих фур, донесся хриплый женский смех, перешедший в истерический хохот. В сочетании с окружающей темнотой он походил на аккомпанемент к американскому эротическому триллеру, этакий похотливый, зовущий.