В МАГИЧЕСКОМ САДУ
Пошли, господь, свою отраду
Тому, кто жизненной тропой,
Как бедный нищий, мимо саду
Бредет по знойной мостовой.
К скамье у мраморной цистерны
Я направлял свой шаг неверный,
Но не дошел, но изнемог
И вдалеке упал на мох.
Там у бассейна в перебранке
Стояли стройные гречанки,
Я к ним взывал; мой стон для них
Был слишком чужд и слишком тих.
Вот боль затихла в свежей ране…
Но целый ад пылал в гортани!
Святыней для меня тогда
Была б студеная вода!
Я встать пытался, но напрасно.
Стонал, — все было безучастно…
И мне пригрезилось в бреду,
Что я в магическом саду.
Цветут каштаны, манят розы,
Порхают светлые стрекозы,
Над яркой роскошью куртин
Бесстрастно дышит бальзамин.
И, все ж, нигде воды ни капли!
Фонтаны смолкли и иссякли,
И, русла обнажив свои,
Пленяют камнями ручьи.
Я, мучим жаждой беспощадной,
К ручьям, ключам бросаюсь жадно,
Хватаю камни, изнемог —
И вновь упал на мягкий мох.
Что мне до всех великолепий!
Волшебный сад — жесточе степи!
Воды! воды! — и тщетный стон
Холодным эхо повторен.
10 февраля 1895
БУДНИ
В тусклых днях унылой прозы…
ТУМАННЫЕ НОЧИ
Вся дрожа, я стою на подъезде
Перед дверью, куда я вошла накануне,
И в печальные строфы слагаются буквы созвездий.
О туманные ночи в палящем июне!
Там, вот там, на закрытой террасе,
Надо мной наклонялись нажженные очи,
Дорогие черты, искаженные в страстной гримасе.
О туманные ночи! туманные ночи!
Вот и тайна земных наслаждений…
Но такой ли ее я ждала накануне!
Я дрожу от стыда — я смеюсь! Вы солгали мне, тени!
Вы солгали, туманные ночи в июне!
12 — 13 августа 1895
ПОДРУГИ
Три женщины, грязные, пьяные,
Обнявшись, идут и шатаются.
Дрожат колокольни туманные,
Кресты у церквей наклоняются.
Заслышавши речи бессвязные,
На хриплые песни похожие,
Смеются извозчики праздные,
Сторонятся грубо прохожие.
Идут они, грязные, пьяные,
Поют свои песни, ругаются…
И горестно церкви туманные
Пред ними крестами склоняются.
27 сентября 1895
ПЕРВЫЙ СНЕГ
Серебро, огни и блестки, —
Целый мир из серебра!
В жемчугах горят березки,
Черно-голые вчера.
Это — область чьей-то грезы,
Это — призраки и сны!
Все предметы старой прозы
Волшебством озарены.
Экипажи, пешеходы,
На лазури белый дым,
Жизнь людей и жизнь природы
Полны новым и святым.
Воплощение мечтаний,
Жизни с грезою игра,
Этот мир очарований,
Этот мир из серебра!
21 января 1805
ОДНА
«В этот светлый вечер мая…»
В этот светлый вечер мая,
В этот час весенних грез,
Матерь бога пресвятая,
Дай ответ на мой вопрос.
Там теперь сгустились тени,
Там поднялся аромат,
Там он ждет в тоске сомнений,
Смотрит в темень наугад.
Поцелуи, ласки, речи
И сквозь слезы сладкий смех…
Неужели эти встречи —
Только сети, только грех?
В тусклых днях унылой прозы,
Нежеланного труда,
Час свиданья видят грезы,
Светит дальняя звезда.
Неужели искру рая
Погасить и встретить ночь?
Матерь бога пресвятая,
Ты сумеешь мне помочь!
Ты услышишь, Матерь-Дева,
Горький девичий вопрос
И ответишь мне без гнева
В этот час весенних грез.
6 декабря 1895
ОДНА
«Нет мне в молитве отрады…»
Нет мне в молитве отрады,
Боже мой, как я грешна!
Даже с мерцаньем лампады
Борется светом луна.
Даже и в девичьей спальне
Помнится дремлющий сад,
А из киотов печальней
Лики святые глядят.
Боже, зачем искушенье
Ты в красоте создаешь!
В лунном немом освещеньи
Был он так дивно хорош.
Тихо склонялися клены,
С неба скользнула звезда…
Здесь перед светом иконы
Вся я дрожу от стыда.
Сжалься, отец правосудный,
Дай утешенье в тоске…
В лунных лучах изумрудный
Луг опускался в реке.
Шли мы дорожкой… и словно
Я отвечала «люблю»…
Боже мой, как я греховна,
Чем я свой грех искуплю!
21 апреля 1894
В ВЕРТЕПЕ
В сияющем изысканном вертепе,
Под музыку, сулившую канкан,
Я задремал, поникнув на диван,
И вдруг себя увидел в черном склепе.
Вокруг стоял мучительный туман, —
В окно неслось благоуханье степи.
Я встать хотел, — мешала боль от ран,
И на ногах задребезжали цепи.
И что-то вдруг так ясно стало мне,
Что горько я заплакал в полусне,
Что плакал я, смущенно просыпаясь.
Опять звенит приманчиво рояль,
Мой странный сон бледнеет, расплываясь,
По мне еще — кого-то — смутно — жаль…
1 февраля 1835
ЛЕТУЧАЯ МЫШЬ
Весь город в серебряном блеске
От бледно-серебряных крыш, —
А там, на ее занавеске,
Повисла Летучая Мышь.
Мерцает неслышно лампада,
Белеет открытая грудь…
Все небо мне шепчет: «Не надо»,
Но Мышь повторяет: «Забудь!»
Покорен губительной власти,
Близ окон брожу, опьянен.
Дрожат мои руки от страсти,
В ушах моих шум веретен.
Весь город в серебряном блеске
От бледно-серебряных крыш,
А там у нее — к занавеске
Приникла Летучая Мышь.
Вот губы сложились в заклятье…
О девы! довольно вам прясть!
Все шумы исчезнут в объятьи,
В твоем поцелуе, о страсть!
Лицом на седой подоконник,
На камень холодный упав,
Я вновь — твой поэт и поклонник,
Царица позорных забав!
Весь город в серебряном блеске
От бледно-серебряных крыш,
А там — у нее, с занавески, —
Хохочет Летучая Мышь!
27 сентября 1895
НОЧЬЮ
Дремлет Москва, словно самка спящего страуса,
Грязные крылья по темной почве раскинуты.
Кругло-тяжелые веки безжизненно сдвинуты,
Тянется шея — беззвучная, черная Яуза.
Чуешь себя в африканской пустыне на роздыхе.
Чу! что за шум? не летят ли арабские всадники?
Нет! качая грузными крыльями в воздухе,
То приближаются хищные птицы — стервятники.
Падали запах знаком крылатым разбойникам,
Грозен голос гудящего с неба возмездия.
Встанешь, глядишь… а они всё кружат
над покойником,
В небе ж тропическом ярко сверкают созвездия.
20 июня 1895