Утром быстро приладили вьюки, и караван тронулся вдоль реки Гутары. Широкая битая тропа постепенно поднималась в гору. Олени шли ходко. Только в одном месте задержались, когда замыкающий олень, обходя камень, порвал мешок. Посыпались по крутому косогору драгоценные сухари. Пришлось собирать их, ползая между камней, зашивать гнилой, подопревший мешок, снова вьючить оленя.
Кошурников всю дорогу с любопытством осматривал местность. Опытный глаз подмечал мельчайшие детали. Радовало, что долиной Гутары было довольно удобно тянуть дорогу.
"5 октября. Понедельник.
Наконец-то отправились по основному маршруту. Выехали в 12 часов дня по местному времени и остановились на ночлег в 6 часов вечера. Проехали 23 км, по словам проводника Александра Ивановича да и по-моему тоже.
Нижняя терраса реки поросла ерником, заболочена, налицо все признаки вечной мерзлоты. Чем ближе к Идену, тем беднее слой рыхлых отложений. Сверху все покрыто лесным мхом. Лишь на небольших отдельных участках можно встретить незначительные участки грунта, пригодного для земляного полотна. Во всяком случае, здесь следует ориентироваться на продольную возку земли при средней дальности до 1,2 км. Строительный камень есть на всем протяжении. Песок встречается на первой террасе. Качество - чистый, кварцевый, средне- и крупнозернистый. Строевой лес - лиственница - на всем протяжении".
- Не разбегутся? - спросил вечером Кошурников проводника, когда тот пустил оленей в листяг. - Без привязи-то, Александр Иванович, а?
- Оннахо, никуда не денутся, - ответил старик, не поворачивая от костра своего темного и неподвижного лица. Слово "однако" он, как все сибиряки, очень любил, но произносил его по-своему. - Мха тут мдого, оннахо...
- А спят они когда?
- Оннахо, никогда не снят. Это же не человек, - он кивнул на Костю Стофато, который устал за день и сейчас спал у костра.
Молодому инженеру явно не понравился этот доисторический транспорт. Всю дорогу Костя ерзал на олене, будто ему больно было сидеть, а один раз даже свалился с него.
На рассвете пошел густой снег.
- Ладно ли? - сказал проводник, который почти всю ночь бесстрастно курил у костра. - Не поедем, оннахо...
- Поедем. Верно, Костя?
Стофато ничего не ответил, пожал плечами.
Пока кипятили чай и вьючили оленей, выглянуло солнце, жаркое, как всегда в горах, и быстро растопило снег. Приток Гутары - река Иден стремительно сбегала с хребта. Везде тут был камень. Пенистые струи Идена пришлифовались к своему каменистому ложу и стремительно скользили вниз, к Гутаре.
Олени сейчас ступали осторожно, чтобы не поранить копыта об острые камни. По склонам тоже лежали сыпучие курумники, то и дело караван преодолевал неустойчивые и опасные каменные окаты. Как тут тянуть дорогу? Конечно, если только Иден имеет такую долину, то ничего. А вдруг каменные россыпи и вдоль Малой Кишты и вдоль Казыра?..
- Не шибко идет олень-то твой, - спокойно сказал проводник, и Кошурников вздрогнул. - Скоро он, оннахо, ляжет.
- Почему? - спросил Кошурников, почуяв неладное.
- Тяжелый ты, начальник, оннахо, - сказал Холлмоев.
Олень и вправду вскоре лег. Его подняли, но он снова лег через сотню метров.
- Не дойдет, - сказал проводник.
Тропа брала все круче. Кошурников шел пешком рядом с оленем и с волнением разглядывал рисунок хребта на горизонте. Вот он, этот Салаир! В Новосибирске начальник экспедиции пытался по темно-коричневым разводам десятиверстки зрительно представить себе контуры хребта. И сейчас он с удивлением и надеждой смотрел на горизонт - ему казалось, что он уже когда-то видел эти горы, и эту низкую падь впереди, и это серое небо, Срезанное полукружьем седла.
Где-то за седлом Идеи - Кишта караван поджидал Алеша Журавлев. Там же, в дремучей тайге, работала группа изыскателей, среди которых был друг и ученик начальника экспедиции Володя Козлов. Ребята, наверно, уже выяснили, можно ли пройти перевал тоннелем, - за день до отъезда Кошурникова из Новосибирска Козлов предупредил его по радио, что это окончательно станет ясно через две недели, а прошло уже три. Козлов умеет держать слово.
Только бы не отрицательный результат! А вдруг ребята делают напрасную работу? Мог же он ошибиться, послав их в это седло. И где гарантия, что не соврали старые карты?
Вот и перевал. Здесь особенно чувствовалось приближение зимы. Уже затянуло льдом озеро, из которого вытекала Малая Кишта, а снег плотно прикрыл скудный лишайник.
Этот нехороший признак недолго тревожил Кошурникова. Начальник экспедиции был счастлив сейчас. Десятки раз за свою жизнь он поднимался на перевалы, но никак не мог привыкнуть к этому - его всегда по-новому захватывало необъяснимое чувство торжества, и будто бы прибавлялось сил, и кровь будто бы становилась свежее и чище.
Он услышал, как охнул сзади Костя. Кошурников обернулся. Стофато замер на олене, будто изваяние, и смотрел безотрывно и жадно на панораму, что открылась с хребта. Небо раздвинулось вдруг, открыв необъятные дали. Глаз не задерживался на сизых вершинах у края небосвода, его тянуло вниз. Тайга, казалось, имела бездонную глубину. Темно-зеленая бездна притягивала и пугала. По ней бродили черные тени.
...Нет, бесспорно, это самое низкое седло Салаира. Неужели тут нельзя будет пробить короткий тоннель? Знать бы сейчас отметку в метрах! Ведь от нее зависит вся дальнейшая работа экспедиции, судьба варианта. Козлов уже, должно быть, определил отметку и теперь сидит в палатке, ждет меня. Но нет, это не такой парень, чтобы сидел сложа руки. Если слишком высокое седло, он бы уже двинулся навстречу. Но его нет. Где же он? Конечно же! Узнаю Володьку. Он получил положительный результат и не теряет даром времени - врубается в тайгу, тянет теодолитный ход к Казыру. Постой, а может, это только мои мечты? Но если так, то лучше Козлова никто не привяжет трассу к долине Казыра. Не придется брать его с собой, хотя бой он даст - только держись...
Кошурников тронул своего усталого оленя, обернулся к Косте:
- Первый раз на перевале?
- Первый, Михалыч! - Костя был возбужден. Он догнал Кошурникова, поехал рядом, не сводя глаз с глубокой долины. - Там Казыр, Михалыч?