Если молодые изыскатели заинтересуются сейчас, как работали их старшие товарищи на первой трассе военного времени, пусть, когда будут в Москве, зайдут в Центральный архив МПС, что на улице Обуха, и полистают в деле N_5 по описи N_143 отчет Сибтранспроекта за 1941 год...
Осенью 1941 года Кошурникова перебросили на изыскания дороги Сталинск Абакан, но вскоре отозвали оттуда и поручили более срочное и трудное дело - за зиму надо было наметить трассы по очень сложному рельефу в горах Хакасии. Железные дороги должны были подойти к тейским и абазинским железорудным месторождениям. Он писал из Абакана другу:
"Работаю продуктивно - днем в поле, ночами камеральничаю. Полностью освоил этот военный стиль. Косогоры снял хорошо, с любовью, трасса легла славно, хотя такого результата здесь не ждали. Вариант получается очень и очень конкурентоспособным - "назло надменному соседу"!"
Когда все расчеты были закончены, Михалыч начал борьбу за свой вариант. Он предлагал принципиально новое решение - перекинуть трассу на левый берег реки Абакан. К лету 1942 года отстоял этот вариант. Строителям теперь не надо было укреплять слабую правобережную пойму и сооружать два моста...
И вот требовательная радиограмма из Новосибирска.
Начальник Сибтранспроекта с нетерпением ждал Кошурникова и, когда он пришел, раскрыл дефицитную в то время пачку "Норда".
- Саяны, Михалыч, - сказал он, - как смотрите?
- Уговаривать собрались? - Инженер пустил над столом синий дым, глянул сквозь него на начальника. - Вариант к зиме нужен?
- Да. И прямо тебе скажу: мало кому это дело по зубам. Разжуешь?
- Будем еще о чем-нибудь говорить? - спросил Кошурников, вставая.
Начальник Сибтранспроекта ласково посмотрел на его непомерно широкую спину, вздрогнул, когда Кошурников шумно прикрыл за собой дверь, хотел было закурить, но вдруг рассмеялся - на столе было пусто, пачка папирос исчезла...
БЫЛО ИХ ТРОЕ
Мы пускались тогда в глубь азиатских пустынь,
имея с собою одного лишь союзника - отвагу; все
остальное стояло против нас...
Н.Пржевальский
Шел незабываемый сорок второй - тревожный, огневой год. Наш народ накапливал силы, чтобы сломать хребет фашистскому зверю. Стальной пружиной напрягся фронт к осени, когда вместе со всей армией под Сталинградом насмерть встали полки сибирских стрелков. Но Родине надо было, чтобы в это грозовое время люди шли не только на запад, к фронту, но и на восток - в горы и тайгу. И вместе со всеми разведчики будущего несли тяжелую ношу войны...
Было их трое.
Знакомясь с начальником, Алеша Журавлев чуть не охнул от боли.
Кошурников отступил на шаг, оглядел статного парня с ног до головы, уважительно протянул:
- Ничего!
- Что "ничего"? - спросил Алексей.
- У некоторых пальчики враз белеют, по неделе потом за гитару не берутся. А ты ничего.
- Какой там "ничего"! - Алеша рассмеялся. - Думал, копыта откину. Только с Костей вы так не знакомьтесь. Ладно?
Журавлева взяли в проектный институт перед войной прямо со студенческой скамьи. Студенты любили этого покладистого, немногословного парня. Умных разговоров он не переваривал. Стоило в студенческой компании затеять спор о жизни, любви, подвиге и прочих высоких материях, как Алеша протискивался к дверям, чтобы в общежитском дворе крутануть на турнике "солнышко" либо покидать двухпудовку. Лишь временами, когда переговорившие обо всем на свете друзья сидели обалдевшие, Алеша заводил к потолку глаза и произносил мечтательно:
- Эх, ребята! Встретиться бы лет через тридцать! Какая жизнь будет!
Дружить с ним было необременительно и просто, а в дружбе он оставался верным до конца. Может быть, поэтому ребята шли за ним гуртом, если ему надо было что-то провернуть, как говорится, по общественной линии.
Все знали упорство и какую-то странную скрытность Алешки Журавлева. Незадолго до выпускного вечера Выяснилось, например, что Алешка может летать на самолете. Вскоре после защиты диплома он пригласил друзей на аэродром:
- Пойдемте, корешки, со мной. Летать буду первый раз...
Диплом он получил обыкновенный, без отличия, но Алешку хорошо знали в изыскательских партиях, и сейчас Кошурников без звука взял его в трудный поход.
Другое дело Костя Стофато. Кошурников не вдруг раскусил этого узкоплечего парня, типичного горожанина. Главное, Костя ни разу не бывал в тайге, не хлебнул изыскательской жизни. Хорошо бы взять вместо него опытного геолога - Казыр в геологическом отношении был для Кошурникова сплошным "белым пятном". Но надежного специалиста сейчас не находилось. Экспедиции был нужен и сметчик для подсчета примерных затрат на строительство будущей дороги. Выбор пал на Стофато. Костя сам рвался в тайгу - одна камеральная работа ограничивает кругозор изыскателя.
Молодые инженеры еще не оперились, однако Кошурников не захотел в такое время, когда каждый человек был на счету, брать ни одного из своих учеников - все они сейчас расправляли крылья в самостоятельных полетах. Если б можно было захватить с собой Женьку Алексеева или Володьку Козлова!
С Алексеевым они побратались на памятных ангарских изысканиях. Что за время было! Братск тогда считался глухоманью. Но весной тридцать второго года нагрянули на Ангару пришлые люди - гидрологи, лесные таксаторы, изыскатели, геологи. Раскинули свои палатки москвичи и ленинградцы, по-хозяйски расположились сибиряки. По городу ходили слухи, что леса тут будут сводить, протянут с ходу железную дорогу и вроде бы даже собираются перегораживать Ангару у Падуна. Местные старики посмеивались - Ангару-то, однако, нипочем не остановить, - но охотно нанимались проводниками к этим веселым, бесшабашным пришельцам.
Поисковые партии экипировались в Братске и уходили в тайгу. Ни одному инженеру и технику в партии Кошурникова не стукнуло еще тридцати. Двадцатисемилетний начальник партии был, казалось, моложе всех - чаще других смеялся, предпринимал самые отчаянные вылазки в лес, быстрее остальных умел тратить деньги, а когда в поле изыскателей так свирепо ели комары, что можно было взбеситься, Кошурников, неподвижно замерший у нивелира, говорил: