Человек, который поспешно покинул комнату по щелчку пальцев Аарона, вновь появился с амфорой с вином. Это было vinum acrum[20] — сухое, слабое вино, в котором чувствовался сильный привкус железа. Сделав глоток, Василий, поморщившись, поставил чашу на стол рядом с амфорой.

Раздавшиеся во внутреннем дворике голоса привлекли внимание молодого человека. Он подошел к окну и обомлел: там расстилался огромный и прекрасный сад. Он был полон самыми разными цветами и деревьями. В центре был установлен фонтан, выполненный в виде широкой чаши. Струйки воды били вверх, достигая уровня окон первого этажа. Птицы необыкновенной окраски восседали на ветках среди пышной зелени. Время от времени, словно бы решив привлечь к себе внимание, они испускали громкие и не всегда благозвучные крики. Василию пришлось признать, что сады в Иерусалиме красивее антиохийских.

Тут в саду появился очень старый человек с неуверенной и медлительной походкой. Тяжело передвигая ногами, он опирался на руку молодой девушки. Догадавшись, что этот старик и есть великий Иосиф Аримафейский, Василий стал жадно рассматривать его. Лоб купца был на удивление широким, а глубоко посаженные глаза пылали умом и чувством собственного достоинства. У старика была красивая голова, и Василий почувствовал дрожь в пальцах — до того было сильно его желание прямо тут же взяться за инструменты и начать работу.

Он был так занят изучением внешности купца, что в первый момент не обратил внимания на его спутницу, а ведь она стоила пристального взгляда художника не меньше Иосифа. Небольшого роста, она была очень стройной. Белые длинные одежды доходили ей до самых сандалий. Волосы ее были черны как ночь и как нежное покрывало спадали на хрупкие плечи. Она была так внимательна к деду, так бережно поддерживала его, что Василию пришлось долго ждать, пока она поднимет глаза. Под широким разлетом бровей они были такими огромными и живыми, будто жили своей отдельной жизнью.

Голоса старика и девушки были громкими и такими четкими, что прекрасно доходили до комнаты, в которой стоял Василий. Прислушавшись, он понял, что эти двое вели нежный спор, который был им, видимо, давно привычен:

— Дорогое дитя, — говорил Иосиф, — ты становишься такой же тиранкой, какой была твоя бабушка. Нужно, чтобы я делал то-то и то-то или же наоборот, не делал того-то и того-то. Ну зачем так ругать меня всего лишь за то, что я хорошо поел сегодня утром?

— Ты ведешь себя, как непослушный мальчишка, — заговорила девушка высоким и приятным голосом. — Зачем, зачем ты опять съел огурец, ну скажи мне? Ты же прекрасно знаешь, что врач, который приходил осматривать тебя три дня назад, сказал, что ты должен быть осторожен в вопросах еды. Особенно он предостерегал тебя от огурцов. Тебе снова станет плохо, придется принимать лекарства, которые ты оставил, — сок пролески, побеги конопли…

— Да эти лекарства комом стоят у меня в желудке, — простонал старик. — Мне кажется, они способны убить даже дикую собаку!

— А теперь вдобавок ко всему ты еще хочешь встретиться с этим мастером, — продолжала девушка. — Почему это надо сделать прямо сейчас? Ты считаешь, что у тебя достаточно сил? Тебя никто не торопит. Он может и подождать.

— Девочка, по просьбе моего друга Луки он прибыл из самой Антиохии… К тому же есть причины, которых ты не знаешь. Я должен очень уважительно отнестись к этому человеку.

Тут же голос девушки выдал раздиравшее ее любопытство:

— А что это такое, дедушка? Неужели есть что-то такое, чего я не знаю? Сейчас ты мне расскажешь об этом. Сейчас. — Не дожидаясь ответа, она еще сильнее схватила старика под руку. — Я иду с тобой. И прослежу за тем, чтобы встреча не была продолжительной. Я же вижу, как ты устал и тебе нужны сон и покой.

Иосиф Аримафейский грустно покачал седой головой.

— Да, мне нужен сон, долгий сон…

Наконец Василий обратил внимание на девушку, отметил живость ее глаз, белизну ее кожи. Но неожиданно появившийся Адам-бен-Ахер оторвал его от созерцания.

— Она тебе нравится? — спросил он раздраженно.

Василий ответил осторожно:

— Да, насколько можно судить с этого расстояния.

— Ты находишь ее красивой?

— Естественно.

— Я так и думал. Я читаю это в твоих глазах. Интересно, как она оценит тебя. Это для меня гораздо важнее. — Дыхание Адама было шумным и прерывистым. Василий уже знал, что у караванщика это признак большого возбуждения. — Предупреждаю тебя, парень, — занимайся своим делом, и все. Понял? Все. И чтобы никаких светских бесед, кривляний и ужимок.

Василий медленно повернулся и посмотрел Адаму прямо в глаза:

— Не вижу причин, по которым я должен давать тебе отчет о своем поведении.

Казалось, сейчас Адам взорвется.

— Ну так я найду тебе их. По крайней мере, одну.

И все же нежная настойчивость одержала верх. Василию пришлось прождать не меньше двух часов, пока его не провели в спальню хозяина дома. На большой кровати посреди белоснежных простыней Иосиф казался маленьким и хрупким. Но тем не менее вид у него было свежий и отдохнувший. Рядом с ним на маленьком столе еще стоял поднос с остатками скромного завтрака и серебряный кубок с вином. Очаровательная внучка сидела рядом с дедом. Она бросила быстрый взгляд на Василия и явно удивилась молодости мастера. Она тут же смущенно опустила глаза.

— Да ты еще совсем мальчик, — произнес старик неожиданно низким и сильным для такого хрупкого тела голосом. Но он не стал дальше развивать эту тему, видимо, не считая ее очень уж важной. — Надеюсь, когда мой друг Лука покидал тебя, он находился в добром здравии?

— Путешествие из Антиохии в Халеб немного утомило его, — ответил Василий. — Он провел ночь в городе, отдохнул и отправился навстречу некому Павлу из Тарса, с которым он и собирается прибыть в Иерусалим.

Иосиф Аримафейский серьезно кивнул в ответ.

— Я написал Павлу письмо, в котором пытался отговорить его от этого путешествия. Не время сейчас… Увы, не думаю, что он придаст значение моему предупреждению. Он и сам чувствует опасность, но стремится ей навстречу. — Добрые глаза старика, окруженные бесчисленными морщинками, с теплотой смотрели на молодого человека. — Я вижу, ты принес с собой глину. Хочешь приняться за работу прямо сейчас? Что ж, я отдохнул и хорошо себя чувствую. Когда модель такая старая, как я, не стоит терять ни минуты.

И тут Василия охватила паника. Первые пробы ему всегда давались с трудом, были мучительны, а теперешняя нервозность могла лишь усугубить неудачу. Старик был явно неглуп и хорошо разбирался в искусстве. Что он подумает, если Василия постигнет неудача? Он наверняка решит, что мастер не соответствует нужным требованиям. Да, конечно, он теперь свободен, и документы, подтверждающие свободу, никуда не денутся, они надежно зашиты в пояс туники, никто больше не сможет превратить его в раба. Но неудача может навсегда лишить его такого прекрасного шанса и приговорить к неблагодарной и низкооплачиваемой работе обычного ремесленника.

Он присел на край кровати и с явным недовольством принялся за работу. В первый момент ему показалось, что самые неприятные предположения начинают сбываться. Он ничего не мог поделать с послушной глиной, и то, что выходило из-под его пальцев, не имело ничего общего с внешностью Иосифа Аримафейского. Вторая попытка оказалась более удачной. На этот раз явно обозначились благородный лоб старика и усталые от долгой жизни глаза. Молодой человек испытал огромное облегчение, ему даже показалось, что пальцы стали мягче и гибче. Он расслабился и полностью без остатка предался своей работе, в нем закипела страсть, свойственная всем художникам.

Он был так поглощен делом, что перестал прислушиваться к разговору старика и внучки. А говорили они о Павле и той миссии, которая должна была привести его в Иерусалим. В их беседе звучали и другие имена, но они все равно ничего не сказали бы Василию, потому что были ему незнакомы: Иаков, Филипп, Иуда. Старика заметно заботило, как встретят бесстрашного Павла в Иерусалиме. По вот неожиданно Василий заметил, что голоса смолкли, в комнате наступила тишина, а девушка больше не сидит рядом с Иосифом. А когда за спиной раздался голос, Василий от неожиданности даже вздрогнул и только потом сообразил, что девушка не вышла из комнаты, а все это время стояла у него за спиной и наблюдала за его работой.