— Здравствуй, сын мой, — приветствовал он его с улыбкой. — Я выслушал столько комплиментов в твой адрес! Иосиф очень доволен твоей работой… и тобой тоже, а малышка Девора уверена, что ты самый великий мастер на свете. И даже Аарон — человек, который редко бывает доволен и вовсе не склонен к восторженности, ничего не смог возразить отцу и дочери. Думаю, не стоит говорить, как я был рад услышать эти похвалы.

— Мне очень не хватало тебя, — сказал Василий.

— Правда? — Улыбка Луки стала еще более теплой. — С тех пор как мы с тобой расстались, я побывал во многих местах и повидал столько всего, что даже трудно себе представить. Когда-нибудь наступит день, и я напишу о своих путешествиях. И тогда, сын мой, мир узнает одну удивительную и прекрасную историю, — при этих словах настроение его изменилось, и он с грустью покачал головой. — Как только мы прибыли в Иерусалим, то разошлись в поисках убежища по самым надежным друзьям. Даже Павел согласился до поры до времени остаться в тени, хотя и без конца повторяет, что Господь не для того призвал его в Иерусалим, чтобы он прятался в Долине сыроварен, и я очень боюсь, что его ненадолго хватит. Наверняка терпение его скоро иссякнет, и он отправится проповедовать о своем откровении в каком-нибудь публичном месте. И что же произойдет тогда? Что сулит нам грядущий день? — Он устало склонил голову.

— Я видел из окна, что Павел пришел вместе с тобой. Он еще здесь? — спросил Василий.

— Да, уже два часа беседует с Иосифом Аримафейским. Советы нашего друга по-прежнему скромны и точны. И Павел сам понимает, насколько они справедливы в нашей критической ситуации. А я покинул их на время, чтобы повидаться с тобой, сын мой. Но время неумолимо, и мне пора возвращаться. Думаю, что тебя тоже скоро позовут к Иосифу. — Уже на пороге Лука остановился и обернулся к Василию: — Да, я говорил с Иосифом по поводу той рабыни, которая осталась в Антиохии. Он согласен выкупить ее и уже собирается отдать необходимые распоряжения.

Волна благодарности к этим двум старикам буквально захлестнула Василия. Он с нежностью подумал о своем благодетеле, который не забыл похлопотать о маленькой Агнесии, и о добром Иосифе Аримафейском, который обещал помочь маленькой рабыне.

— Спасибо тебе, спасибо, — пробормотал Василий. Глаза его наполнились слезами. — Мой долг растет буквально на глазах. Смогу ли я когда-нибудь расплатиться с тобой?

— Да, — ответил Лука, — и думаю, очень скоро.

Через несколько минут после его ухода в комнате появилась Девора. Это был ее второй визит к молодому человеку. Ее сопровождали те же слуги и рабы, что и в прошлый раз. Та же связка ключей позвякивала в руке. На губах девушки играла легкая, немного смущенная улыбка.

— Павел беседует с дедушкой, — объяснила она. — Они провели вместе все утро.

— Я слышал, что он пришел посоветоваться.

Девора не смогла сдержать легкого смеха:

— Может быть, у Павла и было такое намерение, но пока что за всю беседу дедушка не смог вставить ни слова. Говорит один Павел. — Тут Девора спохватилась и, чтобы развеять неприятное впечатление, которое производили ее слова, поспешно добавила: — Он был прекрасен. Мне разрешили остаться и послушать его. Меня совершенно захватило то, что он говорил. — На лице снова появилась улыбка. — Но разговор длится так долго, что, кажется, ему не будет конца… Думаю, что дедушка очень устал. Ну а ты, Василий, наверное, ты очень скучаешь? Томишься в нетерпении?

— Да, немного, — признался Василий.

— И я тоже. Но, знаешь, я ума не приложу, о чем с тобой хотел поговорить дедушка. Он отказался обсуждать этот вопрос со мной. Весь вчерашний вечер и все сегодняшнее утро я приставала к нему с расспросами, но он проявил удивительное упрямство. Он лишь улыбался в ответ и говорил, что это тайна. Я даже немного рассердилась, но это ничего не изменило.

— Но теперь ждать осталось недолго, Девора.

Девушка уже собралась было уходить, но, услышав эти слова, остановилась и вернулась. Прислонившись головой К косяку двери, она с благодарностью посмотрела на скульптора.

— А ты знаешь, что только что назвал меня по имени? Оно еще никогда не звучало так красиво. Воистину голоса у греков чище и нежнее, чем говор нашего народа.

— А может быть, дело в том, что твое имя само по себе красиво?

Девора колебалась.

— Возможно, мне не стоит говорить тебе об этом, но… я кое-что узнала. Этого достаточно для того, чтобы быть уверенной, что ты будешь счастлив, услышав то, что скажет тебе дедушка.

Василия позвали к Иосифу Аримафейскому только к часу дня. В большой комнате хозяина дома разговор еще не закончился, и не успел Василий приоткрыть дверь, как услышал серьезный голос Павла.

— Я не соглашусь ни на какой компромисс, Иосиф, — говорил апостол. — Я пришел в Иерусалим, чтобы донести до его жителей послание, послание для всех крепколобых вождей, которые так уверены в себе и своем месте среди народа. Именно они должны выдвинуть свои предложения и условия, а не мы. Нет, мы не должны заставлять кого бы то ни было безоговорочно принимать все до одного заветы из Закона Моисея. Да, мы — другое дело, мы рождены с ними, мы к ним привыкли и поэтому следуем им. Но язычникам они чужды, они даже боятся их. И это удаляет их от Христа. Если мы будем заставлять их делать обрезание, прежде чем стать одним из нас, то это отвратит их от нашего учения и они так никогда и не познают истинность веры в Иисуса. Нет, нет и нет, Иосиф, я должен быть твердым, я заставлю уважать решения, которые были приняты пять лет назад. Да, ведь именно тогда мне дали свободу действий. Мы должны преодолеть упрямство приверженцев древней церкви.

— А вот и молодой человек, о котором я рассказывал, — сказал Иосиф, кивком головы приглашая Василия войти.

Пройдя в комнату, Василий увидел Иосифа Аримафейского, который, как обычно, лежал в кровати. Лука и Девора держались немного поодаль. Павел, который сидел рядом с Иосифом, резко обернулся и бросил на подошедшего художника быстрый и пронзительный взгляд.

Василий даже вздрогнул. Он внимательно вгляделся в этого замечательного человека и был удивлен, насколько тот был старым. Волосы и борода Павла совсем поседели. В глубоких морщинах, которые сплели на лице свой причудливый узор, читались безмерная усталость и неисчислимые страдания. И еще одно поразило скульптора: повернувшееся к нему лицо совсем не было добрым. Казалось, черты его высечены из гранита, так они были суровы. Такое лицо никого не могло оставить равнодушным. И увидевший его однажды наверняка не мог забыть уже никогда. Глаза, устремленные на собеседника из-под густых прямых белых бровей, имели необычный серебристый — лунный оттенок и обладали какой-то непонятной, но всеобъемлющей силой, это завораживало каждого, кто заглядывал в них. Василию было достаточно один раз увидеть этого человека, чтобы понять, что никто не только из присутствующих, но и вообще из его знакомых, не мог с ним сравниться.

Иосиф подал голос:

— Я уже говорил вам, что остался очень доволен той работой, которую выполнил для меня этот молодой человек. Но есть еще кое-что, о чем я не говорил вам. — Иосиф обернулся и указал на глиняный бюст, стоявший на небольшом пьедестале рядом с его кроватью: — Не ради этого я просил Луку отыскать для меня мастера. Ему предстоит сделать еще одну вещь, гораздо более важную и значительную. Настолько важную, что мне необходимо быть уверенным в мастере, который за нее возьмется. А это, — он вновь указал на бюст, — всего лишь доказательство. Он так великолепно справился со своей работой, что теперь я совершенно уверен, что он способен выполнить то великое дело, которое ждет его в будущем. К тому же я подверг его другим испытаниям, потому что ловкости в работе и таланта тут недостаточно. Я должен был убедиться в его моральном облике, в его верности, терпении, честности и доже смелости. Не говоря ему ни слова (а насколько мне известно, он ни о чем не догадывался), я установил за ним наблюдение и вот сегодня могу с уверенностью заявить, что этот молодой человек устраивает нас во всех отношениях.