Весь вечер и до кино, и после, когда они прогуливались по Бродвею, ему тоже хотелось кричать, как Кабирия в фильме Феллини: "Смотрите, с кем я иду! Я иду с Давыдычевой! Тамара рядом со мной!"

Но в тот июньский вечер появление их вместе не осталось незамеченным. Только закончились выпускные вечера в школах, прошли экзамены у студентов, молодежь бурлила, предвкушая долгие летние каникулы, и они встретили многих своих друзей и знакомых, им приходилось раскланиваться направо и налево. И опять Рушана поразило: никто не удивился, что он появился на Бродвее с Давыдычевой. После кино, гуляя по парку, Рушан спросил, не хочет ли она на танцы. Но Тамара вдруг сказала неожиданно:

-- И на танцы хочется пойти, но еще больше хочется побыть с тобой, ведь ты завтра уезжаешь, и об этом знают многие, знала и я. Нам не удастся и двумя словами перемолвиться, будут подходить прощаться с тобой. Я не хотела бы, чтобы наш единственный вечер прошел на печальной ноте, не хочу, чтобы постоянно напоминали о твоем отъезде. Давай уйдем из парка, свернем с шумного Бродвея на тихую улочку и погуляем, нам ведь есть о чем поговорить?

Этот вечер, проведенный с Тамарой, Дасаев как ни силился, не мог воспроизвести хронологически, он тоже дробился на десятки частей, и каждая в воспоминаниях выстраивалась в нечто трогательное и грустное, и вряд ли вмещалась в объем одной ночи. Прогуляли они до рассвета, до гудка алма-атинского экспресса. Запоздалое свидание напомнило новогоднюю ночь, та же неожиданность, то же волнение, те же признания, объятия, жаркие поцелуи и даже слезы.

Прощаясь, они верили в свое счастье, надеялись, что все недоразумения, страдания -- позади.

Много позже, когда увлечение поэзией естественно приведет его к живописи и он откроет для себя мир импрессионистов, Рушана поразят работы Клода Моне, его знаменитый Нотр-Дам в разное время суток, при меняющемся свете дня, причем взгляд всегда из одной точки. Вот тогда, наверное, он и определит свое отношение к трем очаровательным девушкам: Резниковой, Нововой, Давыдычевой, ибо исходной точкой, как и у Клода Моне, здесь была любовь. Как прекрасен Нотр-Дам утром, в полдень, на закате солнца, при одинаковости композиций, ракурса, но каждая работа является неповторимым творением, так и его "романы" освещены одним светом -- любовью. И он никогда не унизил ни одно из своих чувств, что было, то было, и даже короткая летняя ночь, проведенная с девушкой с улицы 1905 года, заронившей в его сердце любовь, осчастливившей его таким редким даром природы, осталась с ним на всю жизнь. И подтверждением тому мог служить один жестокий факт.

В молодые годы, в минуты отчаяния, когда казалось, что любовь навсегда покинула его, ему однажды пришла мысль уйти из жизни. Но он не мог уйти, не попрощавшись с теми, кого любил. Он написал письмо, где благодарил их за те давние минуты радости, счастья, что они успели дать ему, и что жизнь для него без них потеряла смысл. И кончалось послание одинаково, словно под копирку: "Прощай, я любил тебя..." У него не оказалось под рукой только нового адреса Давыдычевой, и пока он наводил справки, мысль о самоубийстве потеряла остроту. Выходит, он обязан жизнью той девочке с улицы 1905 года. Удивительно, а ведь тогда он еще не был знаком с любовными посланиями знаменитого Жана Кокто...

А ты сегодня ходишь каясь,

и письма мужу отдаешь.

В чем каясь? В близости?

Едва ли... одни прогулки и мечты.

Ну, это для тех, кто любит заглядывать в замочную скважину, и как лишнее подтверждение, что в поэзии есть ответы на все случаи жизни. Поэтому ему всегда хочется сказать всем и каждому: "Любите поэзию!"

Так случилось, что никого из тех, кто посещал знаменитые вечера в двух железнодорожных школах в конце пятидесятых годов, не осталось в Актюбинске. Жизнь всех разбросала по стране, у многих и корни оборвались навсегда. Наверное, чаще других бывал в родных краях Рушан. Не забывал заглянуть на улицу 1905 года и на улицу Красная, там давно живут чужие люди, которые охотно впускали его в дом, где, конечно, уже ничто не напоминает о давних, счастливых днях, разве что неохватные стволы тополей за окном и давно одичавшие кусты персидской сирени.

Иногда он говорил себе: все, в последний раз. Но любая прогулка в очередной приезд заканчивается у дома на улице 1905 года. Что это? Память сердца? Рушан знал, что она училась в Оренбурге, в пединституте, знал даже, где Тамара снимала комнату -- на Советской, 100. И однажды он заехал в Оренбург и пришел в эту квартиру. Хозяйка легко припомнила очаровательную девушку, некогда квартировавшую у нее.

-- А вас я не помню,-- промолвила она огорченно. И когда он признался, что никогда прежде не бывал здесь, грустно подытожила: -- И вы, значит, любили ее, Тамару...

Видимо, из-за одиночества или по какой другой причине она усадила его пить чай и за столом сказала:

-- Знаете, она всегда переживала, сомневалась -- любят или не любят ее. Хотя поклонники у нее были, и все ребята видные. Но она хотела какой-то непонятной любви, чтобы любили только ее и до гроба... Вы один пришли сюда через столько лет, а ведь она квартировала у меня пять лет, и никто не искал ее следов. Значит, вы любили ее сильнее всех...

Переделкино, май, 1990г.