Броском возвращаю Хасану винтовку и надеваю броню на майку. Нужно бы уделить немного любви, но сейчас нет на это времени. Я могу чувствовать, как на нас движется дерьмо. Кровь кипит, готовая к битве. Я собираюсь прикончить этого чертова ублюдка Абдула. Он покойник... только еще не знает об этом.

Чувствую маленькую ладошку на своей руке и дыхание Рании на шее. Прижимаю ее ближе одной рукой.

— Прячься, Рания. Я буду в порядке.

Она поднимает на меня взгляд - карие глаза на мокром месте, как горячий шоколад со светлыми разводами.

— Прошу, Хантер. Идем со мной. Давай уйдем. Их слишком много. А ты один. Я... прошу. — Она прижимается теплыми мягкими губами к моим. Ее следующие слова - шепот. — Ты нужен мне.

Я лечу вниз, в глубину своей души из-за ее признания. Я нужен ей? Искушение. Убежать так легко.

Но фактически, я знаю еще кое-что. Они нас поймают. Я не могу бежать. Я мог устроить им засаду, бороться с ними лицом к лицу. Сражаться до последнего. Дать Рании шанс. Я не рассчитываю выбраться живым, но я чертовски постараюсь. Да.

Не знаю, что ей сказать. Я в боевом режиме. «Заткнись», — это грубо. Но я больше не Хантер. Я капрал Ли, Морские Силы США. Всегда верен, суки.

Опускаю взгляд на нее и заправляю выбившуюся за ухо.

— Все будет хорошо. Обещаю.

Она морщится и пятится от меня.

— Тогда иди. — Кажется, она зла. — Глупые мужланы. Им бы лишь кулаками помахать.

Разворачивается и бежит, исчезая по ту сторону мечети.

Хасан смеется.

— Она боится за тебя, Американец. Она зла на меня за то, что я стал солдатом. — Его взгляд стал жестоким и вызывающим. — Я убил много таких, как ты.

Я моргаю.

— Просто держи ее в безопасности.

Он фыркает:

— На этот раз я так и поступлю, — а потом он исчезает вслед за ней.

Я, наконец, один. Осматриваюсь в поисках лучшей точки. Там, недалеко от аллеи - остатки автомобиля, въехавшего в здание на углу. Укрытие и убежище. Хромая, я прячусь там, мучительно присев. Могу видеть дорогу в обоих направлениях, а аллея позади меня не заканчивается тупиком. Мне нужно лишь ждать.

Вот. Темное лицо под красно-белой куфией. Я жду. Пальцы сжимаются на курке при виде ружья у него в руках, но я жду. Когда появляются все, скрываюсь в засаде. Два, три... шесть... десять. Идут одной линией. У меня нет гранат, только винтовка и три магазина патронов. Они останавливаются, столпившись у мечети. Вижу Абдула, шагающего среди скопления вооруженных солдат.

Сейчас.

Тра-та-та. Я сажаю два красных пятна на их груди. Абдула я не достал, он пригнулся и побежал, как только прозвучали выстрелы.

Тра-та-та... тра-та-та... тра-та-та. Больше пятен; красная жизнь брызжет на пыль. Они пока что не могут видеть, откуда я стреляю, поэтому продолжаю. Раненная нога горит, здоровая - удерживает мой вес, напряженная, готовая толкнуть меня, когда они увидят разрывы с моей стороны.

Они падают как мухи. Я не промахиваюсь. На улице их так много, целая толпа. Они думали, что сами будут сидеть в засаде, и не предполагали обратного поворота событий. Спасибо, черт возьми, Хасану за предупреждение.

А потом они видят меня. Или, может, видят вспышки выстрелов от моего М-16. Я ныряю за ржавый корпус автомобиля, прислушиваясь к металлическому стуку и звону столкновения пуль с машиной, пули свистят прямо над ухом. Я аккуратно перемещаюсь, меняя позицию. Грудь горит, все еще заживающие мышцы не готовы держать винтовку, но выбора мне не дают.

Тра-та-та-та-та... тра-та-та... Слишком чертовски близко, чтобы я чувствовал себя комфортно, проскакивают несколько пуль, застревая в ржавом, почерневшем металле. Время двигаться. Я поднимаюсь на ноги и бросаюсь назад, стреляя в группу арабов. Они разбегаются в стороны в поисках окон или дверей. Двигаюсь вдоль аллеи, врываюсь в случайную дверь и вылезаю из окна, игнорируя толпящихся мать, детей и пожилую бабулю в углу. Грубо падаю на землю, с проклятиями пытаясь восстановить дыхание.

Перекатываюсь на живот, задыхаясь и паникуя, пока легкие борются за освобождение. Слышу глухой звук выстрела совсем рядом с лицом, поэтому ползу прочь, поднимаю винтовку, нахожу вспышки разрывов и стреляю. Ранен, но не убит.

Потом я слышу самый желанный звук из всех в жизни: ответная стрельба М-16 где-то недалеко. Морпехи. Я снова стреляю, окрашивая в алый торчащий из-за стены локоть.

Тра-та-та-та.

Там, с востока. Теперь берет верх треск АК, выстрелы отдельных винтовок смешиваются в какофонию. Кажется, я слышу четыре винтовки. Один взвод. А потом слышится «пила» - короткие прерывистые очереди. Я мог бы заплакать от облегчения. Встаю на ноги, но снова пригибаюсь, когда над ухом свистят пули, напоминая мне, что я на открытом пространстве. Я чувствую горящую рану на обнаженной коже руки: пуля прочертила красную линию. Мне нужно связаться с взводом.

Огибаю угол, но тут же спешу назад. Группа тряпкоголовых... Я чувствую приступ вины из-за расистского оскорбления при мыслях о Рании… Группа повстанцев во главе с Абдулом. Они окружают дверь, много крича и тыча винтовками, но никто не стреляет.

Мне нужно вытаскивать поспешный перевод из головы:

— Отдай ее, Хасан!

— Нет! Ты дьявол, Абдул!

— Последнее предупреждение, парень...

Они загнали Ранию и Хасана в угол. Долбаное дерьмо. Что делать? Я меняю магазин и выглядываю из-за угла, чтобы посчитать. Семеро и Абдул.

М-16 разрываются в паре сотен метров отсюда. Ему отвечают АК, которых перекрывает «пила», а потом слышится прекрасный звук М-203, выстрелившим гранатой, и следом - приглушенный грохот взрыва. РПГ, свист, взрыв. Совсем недалеко и в нашем направлении.

Я должен все исправить. Не могу позволить этому говнососущему Абдулу положить руки на Ранию. Облизываю губы, вдыхаю раскаленный воздух, потираю ноющую раненную мышцу бедра, желая, чтобы все это закончилось, чтобы я все еще держал мягкое сладкое тело Рании обнаженным рядом со своим в серой тьме рассвета.

Не время, придурок.

Показавшись из-за угла, открываю огонь, по горизонтали размахивая стволом и опрометчиво стреляя против всего, чему нас учили. Расстреливая этих ублюдков. Заставляя их посмотреть сюда.

Пуля со свистом крошит каменную стену. Думаю, это привлечет их внимания. Ожидание... ожидание... падаю на колени, разворачиваюсь и стреляю. Брызжет кровь, Абдул вопит, выкрикивает приказы. Нужно убить его к чертям. Умри, жопоголовый.

Крики на арабском, ругательства и оскорбления доносятся до меня, и я понимаю, что последнюю свою мысль выкрикнул.

Осталось трое и Абдул. Они, согнувшись, крадутся сюда и стреляют. В одной руке у Абдула АК, запасной вариант перекинут через плечо той перевязанной руки, на которой не хватает пальцев. Но проклятье, даже при этом он довольно точен. Я отступаю, понимая, что одному против четырех мне не выиграть.

Они прячутся за углом, когда я ныряю в дверной проем, крепко прижимаясь плечом к потрескавшемуся дереву. Сомневаюсь, проглатывая свой страх, затыкая боль, но зубы сжаты так сильно, что начинает болеть челюсть, а по лицу бегут струйки пота вместе с кровью оттуда, куда попали осколки камня от выстрелов.

Глубоко вдыхаю, выхожу из-за угла и стреляю, снова мгновенно прячась. С одним покончено. Они ломятся назад в укрытие. Снова выхожу, веду ответный огонь, выжидаю... мельком вижу тело выглядывающего мужчины, с уродливыми дырами, убираю его и снова скрываюсь.

Новый магазин, последний.

Мое дыхание переходит в хрюканье. Я задыхаюсь. Боль побеждает.

Я, черт возьми, не могу сдаться. Сжимаю зубы и подавляю стон агонии.

Вижу, как из дверного проема с винтовкой наперевес выглядывает Хасан. Он в полуприсяде выходит на улицу, повесив винтовку на плечо, но, не убрав ее в ожидании цели. Я выглядываю, и он видит меня; я указываю на тупик аллеи, где ждут Абдул и последний мужчина. Он кивает. Я поднимаю два пальца и хлопаю по плечу, чтобы указать на ранг, хоть и не уверен, что он поймет. Впервые этот жест использовала Рания. Хасан пожимает плечами и тоже поднимает два пальца. Я притворяюсь, будто отрезаю пальцы, потом сжимаю руку в кулак, и Хасан понимает.