Ближайшими нашими соседями справа были так называемые "левые социалисты-революционеры". Они в общем и целом готовы были поддерживать нас, но в то же время стремились создать коалиционное социалистическое правительство. Правление железнодорожного союза (так называемый Викжель), центральный комитет почтово-телеграфных служащих, союз чиновников правительственных учреждений, — все эти организации были против нас. И на верхах нашей собственной партии раздавались голоса в пользу необходимости так или иначе прийти с ними к соглашению. Но на какой основе? Все перечисленные руководящие учреждения прошлого периода внутренне изжили себя. Они находились приблизительно в таком же отношении ко всему низшему персоналу, как старые армейские комитеты — к окопной солдатской массе. История провела глубокую трещину между верхами и низами. Беспринципные комбинации из этих изжитых революцией руководителей вчерашнего дня были обречены на неизбежное крушение. Нужно было твердо и решительно опереться на низы, чтобы вместе с ними преодолеть саботажничество и аристократические претензии верхов. Мы предоставили левым с.-р. продолжать безнадежные попытки соглашения. Наша политика состояла, наоборот, в противопоставлении трудящихся низов всем тем представительным организациям, которые поддерживали режим Керенского. Эта непримиримая политика вызвала трения и даже некоторый раскол на верхах нашей собственной партии. В Центральном Исполнительном Комитете левые социалисты-революционеры протестовали против суровости мер новой власти и настаивали на необходимости компромиссов. Они встретили поддержку со стороны части большевиков. Три народных комиссара сложили свои полномочия и вышли из состава правительства. Некоторые другие партийные деятели принципиально солидаризировались с ними. Это произвело огромное впечатление в интеллигентских и буржуазных кругах: если большевиков не победили юнкера и казаки Краснова, то, теперь совершенно ясно, Советская власть должна погибнуть в результате внутреннего разложения… Однако массы совершенно не заметили этого раскола. Они единодушно поддерживали Совет Народных Комиссаров — не только против контрреволюционных заговорщиков и саботажников, но и против соглашателей и скептиков.

Когда после корниловской авантюры господствовавшие советские партии сделали попытку загладить свое попустительство в отношении контрреволюционной буржуазии, они потребовали ускорения созыва Учредительного Собрания. Керенский, которого Советы только что спасли от слишком тесных объятий его союзника Корнилова, оказался вынужденным пойти на уступки. Созыв Учредительного Собрания был назначен на конец ноября. Условия складывались, однако, к этому времени таким образом, что не было никакой гарантии того, что Учредительное Собрание будет действительно созвано. На фронте шла глубочайшая разруха, дезертирство возрастало со дня на день, солдатские массы угрожали целыми полками и корпусами покинуть окопы и двинуться в тыл, опустошая все на своем пути. В деревне происходил стихийный захват земель и помещичьего инвентаря. Несколько уездов были объявлены на военном положении. Немцы продолжали наступательные действия, взяли Ригу и угрожали Петрограду. Правое крыло буржуазии открыто злорадствовало по поводу опасности, угрожавшей революционной столице. Из Петрограда эвакуировали правительственные учреждения, правительство Керенского собиралось переселиться в Москву. Все это делало созыв Учредительного Собрания не только гадательным, но и мало вероятным. С этой точки зрения октябрьский переворот представлялся спасением Учредительного Собрания, как и вообще спасением революции. И когда мы говорили, что дверь к Учредительному Собранию ведет не чрез Предпарламент Церетели, а чрез захват власти Советами, мы были вполне искренни.

Но бесконечное отсрочивание созыва Учредительного Собрания не прошло бесследно для этого учреждения. Провозглашенное в первые дни революции, оно появилось на свет по истечении 8 — 9-месячной ожесточенной борьбы классов и партий. Оно явилось слишком поздно, чтобы иметь возможность играть творческую роль. Его внутренняя несостоятельность предопределялась одним фактом, который сперва мог казаться незначительным, но который в дальнейшем получил огромное значение для судьбы Учредительного Собрания. Главной по численности партией революции в первую эпоху была партия социалистов-революционеров. Мы уже говорили выше об ее бесформенности и пестром социальном составе. Революция неизбежно вела к внутреннему расчленению тех рядов, которые выступали под народническим знаменем. Все больше отделялось левое крыло, ведшее за собой часть рабочих и широкие слои крестьянской бедноты. Это крыло попадало в непримиримую оппозицию к мелко- и средне-буржуазным верхам партии социалистов-революционеров. Но косность партийной организации и партийных традиций задерживала неизбежный процесс раскола. Пропорциональная система выборов покоится, как известно, целиком на партийных списках. Так как списки были составлены за 2 и за 3 месяца до октябрьского переворота и не подлежали изменению, то левые и правые социалисты-революционеры фигурировали вперемежку под знаменем одной и той же партии. Таким образом, к моменту октябрьского переворота, то есть в тот период, когда правые социалисты-революционеры арестовывали левых, а левые примыкали к большевикам для ниспровержения министерства с.-р. Керенского, старые списки сохраняли всю свою обязательность, и на выборах в Учредительное Собрание крестьянские массы вынуждались отдавать свои голоса за списки, где в первых рядах стояло имя Керенского, а далее имена левых, участвовавших в заговоре против Керенского. Если месяцы, предшествовавшие октябрьскому перевороту, были временем непрерывного полевения масс, стихийного прилива рабочих, солдат и крестьян к большевикам, то внутри партии социалистов-революционеров этот процесс выражался в усилении левого крыла за счет правого. Между тем, в партийных списках социалистов-революционеров на три четверти господствовали старые деятели правого крыла, успевшие совершенно израсходовать свою революционную репутацию в эпоху коалиции с либеральной буржуазией. К этому надо прибавить еще то обстоятельство, что самые выборы происходили в течение первых недель, следовавших за октябрьским переворотом. Весть о перемене сравнительно медленно расходилась кругами из столиц в провинцию, из городов по деревням. Крестьянские массы отдавали себе во многих местах крайне смутный отчет в том, что происходило в Петрограде и в Москве. Они голосовали за "землю и волю", за своих представителей в земельных комитетах, в большинстве случаев стоявших под народническим знаменем, но тем самым они голосовали за Керенского и Авксентьева, которые распускали земельные комитеты и арестовывали их членов. В результате этого, получился тот невероятный политический парадокс, что одна из двух партий, распускавших Учредительное Собрание, именно левые социалисты-революционеры, прошла по общим спискам с той партией, которая дала большинство Учредительному Собранию. Эта фактическая сторона дела дает совершенно ясное представление о том, в какой мере Учредительное Собрание отстало от развития политической борьбы и партийных группировок. Остается рассмотреть принципиальную сторону вопроса.