— К войску! — отчаянно крикнул кто-то из новгородцев.

— К войску! — заорал Омеля.

Размахивая колом, он кинулся к воротам и с маху высадил их плечом.

Вдогонку бегущим ушкуйникам взметнулись стрелы.

В стан новгородцев добежал Зашиба Волос. Он перекрестился и упал на снег. На брови у него запеклась кровь.

— Измена, — прошептал он и вдруг завопил тонко и отчаянно: — Спасайтесь!

Омеля очнулся ночью. Ему привиделось, что он в жаркой бане и в полушубке в ней сидеть нестерпимо. Он стал сбрасывать полушубок и очнулся от боли.

Перемигивались низкие звезды. Омеля не мог понять, где он. Вспомнил Савку. И подумал: «Замерзаю».

На глаза наливалась дремота и не хотелось шевелиться. Свинцовая тяжесть была в затылке, ныла нога и бок. Из него торчала стрела. Омеля выдернул ее с мясом. И побрел, зажимая рану.

Ему казалось, что идет он очень долго. Где-то лаяли собаки, шумели люди.

Омеля поднял голову.

На взгорье маячила зубчатая стена частокола.

…Югры торжествовали победу.

К костру перед домом князька привели белого коня и привязали к столбу. Он стоял копытами в серебряных блюдах. Его забили и пили теплую кровь, хлестнувшую фонтаном из шеи. Подали Савке в голубой чаше. Он с омерзением отстранил чашу и вдруг увидел, что она тоже серебряная, с чеканной фигурой птицы. Он взял чашу и выпил кровь.

— Ты друг, — хлопал его по плечу князек. — Что желаешь, бери. Соболей бери, все бери. Югра дружбу платит.

Савка показал на чашу.

Князек покачал головой.

— Шкурки бери. Святой металл — нет. Это — светлый металл Торума, смотрящего за людьми.

Он показал на небо.

Савка подумал: «У них вроде нашего: есть в церкви казна, да не твоя. Поцелуешь позолоту на иконе и облизнешься».

Князек велел привести Якова и рыжего Ждана. Их и еще девять лучших мужей новгородских держали в плену в тесном лабазе. Князек не хотел больше крови. Он отпустит новгородцев. Они должны рассказать в своей земле, что югры смелы, сильны и не будут никому платить дань. Руки Якова были перекручены узкими острыми ремнями. Вокруг него боязливо щетинились югорские копья.

— Войско ушло. И ты иди, — сказал князек Якову. — И этот пусть уходит, — указал он на Ждана.

— Мне некуда идти, — ответил рыжий. Он еле стоял, держась за плечо. Яков взглянул исподлобья на князька и увидел рядом с ним Савку. Тот был в югорской одежде с монетами на груди. Яков рванулся, в грудь ему уперлись копья. Савка попятился.

— Кровь наша на тебе, Савка, — тихо сказал Яков.

— Это друг, — обнял Савку князек.

— Не отпускай Якова, — в отчаянии зашептал ему Савка. — Он соберет в Новгороде новое войско и вернется.

Князек отмахнулся: воевать — доля черных людей, а сильные должны уважать друг друга. Пусть уходит Яков Прокшич.

— Я сделал для тебя добро, — задергал Савка князька за рукав. — Теперь ты сделай для меня. Убей Якова.

Шаманка Тайша сощурилась и захохотала.

— Последнюю волю исполни — покажи золотого бога, — попросил Яков.

Князек подумал и кивнул.

Яков, сын кривого Прокши, был убит. В дальней пещере у ног золотой бабы с монетами вместо глаз. Остальные девять пленников и рыжий Ждан были отпущены.

Савка заторопился в дорогу. Князек его не удерживал.

Прошел в городище слух: какой-то огромный русский бродит ночью вокруг жилищ, губит людей и коней, не дает проходу никому. И будто ростом он выше кедра, а глаза у него, как два костра. Югры накрепко закрывались на ночь и даже собак держали в домах. Кое-кто нашептывал, что от Савки пришла такая напасть.

Но князек не хотел слушать наветы. Савка принес ему победу, он наградит и проводит Савку с почестью. По его наказу несли югры серебро — чаши и блюда затейливой восточной чеканки. Несли меха: куньи, соболиные, рысьи, беличьи. Валили и валили к ногам Савки. Тот жадно хватал их, шкурки мягко скользили меж пальцев — темные, пятнистые, дымчатые.

Вдруг Савке показалось, что шелестят они: «Кровь наша на тебе… Кровь наша на тебе…»

Савка отшатнулся.

Ночью он не спал. В доме было темно. В углу кто-то шелестел. Савка в ужасе прижался к стене и сжимал рукоятку ножа. Его трясло, было трудно дышать, грудь сдавил холод.

Казалось, невидимые тени подкрадывались к Савке.

— Кто здесь, кто? — закричал он.

Было тихо. Тени неслышно двигались. Двигались на Савку. Они были вокруг, они тянули к нему руки.

— Предатель, — прошептал кто-то из угла.

— Прочь! — завопил Савка.

Он обезумел от страха: метался, бил ножом воздух. А тени плотней и плотней сходились вокруг него. Весь дом полон ими. Савка распахнул дверь. За ним на четвереньках выполз окровавленный человек. Лунный луч упал ему на лицо, и Савка узнал рыжего Ждана. Савка метнул в него нож и помчался по дороге.

Ему казалось, что рыжий гонится за ним.

Сверкали его глаза. Глаза Якова, глаза Омели.

Ночь ревела и крутилась.

Ревели звезды, ревела земля.

Савка выбежал за город и отпрянул назад. Перед ним стоял Омеля. Стало тихо-тихо. Только шумное дыхание Савки было похоже на шелест льда. Омеля вдруг начал расти, расплываться. Ледяная рука схватила Савкино сердце и сжимала сильней и сильней. Он отчаянно закричал и рухнул.

Омеля не склонился над Савкиным телом. Он плюнул и пошел прочь.

Было тихо. Темнела зубчатая стена частокола…

Спутаны на земле дороги. Протоптали их люди. Пути племен и народов ищи по могильникам, именам рек и погостов. И по легендам. Мертвые первыми обживают новые земли. За ними идут живые.

…Сказывают, закружил леший черноглазую красавицу Дню. Отворачивал скалы, хвастая золотыми ручьями и алмазными речками, рассекал молнией землю, показывая озера черного масла и башни белого мрамора и зеленого малахита. У него были длинные до ступней руки и волосатое лицо с оттопыренными ушами. Пожелал лесной хозяин, чтобы стала Дия его женой. Девушка не могла сказать слова и только трясла головой: «Нет, ни за что».

Заскрипел лесной хозяин кривыми зубами, схватил Дню за руки, она закричала. И вышел из тайги на крик нездешний детина. Схватился он с лесным хозяином, зажал его в могучих объятьях и бросил оземь. Разбился леший на мелкие брызги. А детина ушел на гору, где стоял потемневший крест, и присел на камень у обрыва. И было в его глазах столько тоски, что солнце стало черным, как уголь. Где упиралась нога богатыря, и сейчас остался след его ступни длиной с матерого волка. И названа та гора Полюдовым камнем, потому что был этот добрый богатырь родом из новгородской земли и пришел на Урал за полюдьем. Пришел и остался.

Говорят, чтобы не пролилась больше кровь из-за даровых сокровищ гор, завалил он их камнями. Ведь только пропитанная потом земля родит хлеб, только трудом добытый самоцвет развеселит сердце.

Завалил он сокровища, и сам окаменел.

Спутаны на земле дороги. Протоптали их люди. Обжили они землю. И всюду встретят они тебя хлебом и солью, если не тень меча, а дружески протянутую руку увидят они у своих окон.