Бетси наклонилась, чтобы подать ей руку.

– Оставь его в покое, Сьюзен. Я знаю твоего отца.

Недовольная беспорядком, в котором находились вещи Сьюзен, она положила их на пол и начала аккуратно складывать.

– Он любит тебя. – Она взглянула на рассеянную Сьюзен, сидевшую в нерешительности между двумя рубашками.

Бетси указала ей на голубую и продолжила разговор, не прекращая начатого дела:

– Он будет очень скучать по тебе. Но ему нужно время. Похоже, в твоем отъезде он видит единственное преимущество: на какое-то время Билли будет выкинут из твоей жизни. Но, с другой стороны, Лос-Анджелес далеко. И люди, с которыми ты будешь иметь дело, не совсем ему по душе.

Глаза Сьюзен увлажнились, когда она поглядела на мать. Она чувствовала трещину между ними, которая постоянно расширялась. На миг она представила себе, что родители прилетают в Лос-Анджелес навестить ее. В памяти еще не стерлась картина щедрого дома Кит и Джорджа и стиль богатой жизни, к которому она приобщилась там. Это было прекрасно, восхитительно, но родители никогда бы не смогли понять и принять его. Что она хочет? Чего же в действительности ждет? Казалось, наступило отрезвление, и теперь Сьюзен содрогнулась, сознавая, что ее затягивает водоворот противоречий. Деньги? Может быть. Но если это все, что ей нужно, то почему она испытывала чувство стыда и смущение. Деньги соблазняли, и было бы ложью сказать, что это не так. Но необъяснимым образом эти мысли заставляли ее чувствовать себя неуютно.

Сьюзен почувствовала на своей голове успокаивающую руку матери.

– Я думаю, ты должна ехать. Не обращай внимания на нас, – настаивала она. Ее лицо с морщинками и мешками под бледно-голубыми глазами выглядело усталым. – Я буду очень скучать по тебе, – сказала она сдавленным голосом. – Но со мной будет все в порядке. И с отцом тоже.

С благодарностью глядя на мать через пелену слез, Сьюзен взяла ее руки в свои и так держала их. Прощание оказалось в тысячу раз тяжелее, чем она могла себе представить, и эти чувства разрывали ее душу на части.

Печаль была неизбежна.

И все же она так рада уехать.

Тори надеялась, что Тревис будет отговаривать ее от переезда, что он, в конце концов, получит этот проклятый развод и женится на ней.

Но такого счастья она не дождалась.

Всего через три коротких дня она будет сидеть в самолете, прощаясь с Атлантой и приводя тем самым в исполнение угрозу, которой пугала Тревиса в течение многих лет. Она поставила ультиматум и проиграла.

«Определенно проиграла», – думала Тори, выбрасывая свидетельства его любви в уже полную мусорную корзину под столом, неуверенно задерживаясь на каждом из них и вспоминая то, что с ними связано.

Она сидела в своем кабинете и занималась уборкой стола, готовясь к отъезду. Правый верхний ящик стола почти весь заполнен богатством, накопленным за три с половиной года: аккуратно разложенными знаками внимания от Тревиса, с которыми она была не в состоянии расстаться.

Там были его записки, фотографии; сувениры.

Вот к чему она стремилась всем сердцем: разобраться со своей жизнью, привести в порядок кабинет и убраться из города. Тревис же вел изнуряющую кампанию, направленную на то, чтобы сломить ее. Всю неделю он посылал разные вещи: экстравагантные цветочные композиции, большие мягкие игрушки, глупые антикварные безделушки, идиотские телеграммы.

Цветы, уже не вмещавшиеся в кабинете, заняли всю приемную и холл.

Он не мог понять, почему она разрушает то, что считается совершенными отношениями. У них было общение, юмор, нежность и секс, который не утратил своего значения и по прошествии почти семи лет.

Он считал, что Тори совершает смертельную ошибку, выбрасывая на свалку все, что у них было общего, из-за отсутствия какой-то надежности своего положения.

Брак. Что, черт побери, в нем такого значительного?

Доверие, любовь, желание, общение – не было ли это все более важным, более долговечным, чем ничтожный клочок бумаги? Тревис провел с Тори больше времени, чем со своей женой, и искренне верил, что одна из причин этого то, что их не связывали узы брака.

На глаза Тори попалась фотография, на которой они с Тревисом; обнявшись, заклеивали большую табличку «ПРОДАЁТСЯ» табличкой «ПРОДАНО» перед домом в котором они вместе купили квартиру всего год назад.

Такое приобретение само по себе было большим обязательством. Тори рассматривала это как важный шаг в правильном направлении. Тревис, со своей стороны, смотрел на это как на выгодное вложение капитала, который всегда можно вернуть.

Ему нужны были ясно различимые пути отхода.

Тори достала фотографию из ящика, не пытаясь удержать неожиданно подступившие слезы, и опустилась на стул, думая о том, что все это похоже на один бесконечный дурной сон. Она так остро ощущала пустоту, что чувствовала себя совершенно больной. У нее болел живот, мускулы ныли. Она чувствовала себя так, будто у нее грипп, а в действительности все дело в том, что ей тридцать лет и она одинока. И у неё нет никаких перспектив для достижения той цели, которой, как она внезапно поняла, просто необходимо достичь.

Брак и дети – основа Америки. Почему она казалась себе алчной, желая этого? Почему думала, что это трудно получить? Потому что ей был нужен не только брак и дети, но еще и Тревис.

Совершенно потеряв самоконтроль, Тори уронила на стол фотографию, ставшую мокрой от слез, и принялась пристально ее разглядывать. Она смотрела на волнистые каштановые волосы Тревиса, испытывая желание запустить пальцы в эту густую шевелюру. Она взглянула на его глаза и уловила милый дьявольский блеск, который всегда присутствовал в них и всегда заставлял прощать, когда она решала больше не делать этого. Она вспоминала воскресенья, когда он приносил завтрак в постель на подносе, украшенном цветами, будил ее, затем нес на руках в душ и незабываемо любил ее. Они жили вместе так долго, как будто были уже женаты. Если бы не желание иметь детей, Тори пожертвовала бы законным браком.

Стук в дверь прервал ее мысли.

Секретарь, Кора Эн, полная сочувствия, стояла в дверях, новые старушечьи очки сидели на кончике носа. Кора Эн работала в компании еще задолго до Тори. Она была похожа на старую наседку, но все любили ее. Тори проследила за взглядом секретарши, которым та окинула комнату: книжные полки из хромированного металла и стекла опустели, картины были сняты со стен, ковер из хлопка свернут и связан в рулон.

– Сегодня он уже звонил раз тринадцать, а сейчас всего лишь, – Кора Эн посмотрела на элегантные золотые часы на своем широком запястье, – двенадцать часов. Хорошо еще, что он перевелся в Пич Три, а то бы сидел на моем столе.

Тори взглянула на мигающую красную лампочку на телефоне и почувствовала, что ее решимость начинает убывать. В течение последних двух недель она находила в себе силы отказываться разговаривать с ним по телефону, настояла, чтобы он переехал на три недели, за которые она приведет все в порядок и завершит дела на работе.

Она снова бросила взгляд на телефон, обдумывая свое желание взять трубку и поговорить с ним.

– Что вы собираетесь делать? Неужели не хотите видеть его до отъезда?

Тори кивнула. Она боялась увидеться с ним. Она дала себе обещание и не хотела нарушать его. И все же, несмотря на свое решение, чувствовала, что рука тянется к телефонной трубке. А вдруг он передумал.

Кора Эн зарылась носом в душистый букет роз, вдыхая их аромат.

– Даже мне становится жалко его, – призналась она. – Он сказал, что снова был на приеме у психиатра, и тот прописал ему валиум, и что он похудел на двенадцать фунтов.

Тори посмотрела на нее удивленно.

– Он рассказал все это вам?

– Удивительно, но он мой лучший друг. – Кора Эн убрала карандаш из-за своего уха. – Очевидно, он не предполагал, что вы действительно доведете это дело до конца. Откровенно говоря, милая, никто из нас не думал.