Злости или ярости не появилось. Антон просто лежал и ждал, когда человек закончит справлять нужду. Воспоминания, которые разблокировал Манохин, раздавили Фридмана. Оказалось, что вообще ничего больше неважно. Ни в чем нет смысла.

- Я тебе говорю, - сказал пьяный голос, и послышался звук закрываемой ширинки. - Смысла нет.

- Ну как нет? - спросил второй, он звучал чуть менее пьяно. - Есть. Во всем есть какой-то смысл, брат.

Подняться Фридман нашел силы только тогда, когда вокруг посинело. Выбрался из груды жухлой листвы за железной лавкой, огляделся. Он оказался в озябшем парке образца начала века. Тусклые глаза фонарей, на улицах никого еще нет. Куда и зачем идти? Ответа нет. Точнее, есть, конечно, но... нет. Дышать тяжело, но хочется закурить.

В приемной стоматолога было светло и приятно пахло. Аквариум гудел тихо, но если вокруг тишина и еще если прислушаться - страшно надоедал. Ларин перелистал все автомобильные журналы, затем журналы с красивыми женщинами и часами на обложках, и теперь очередь дошла до медицинских.

«Ваши зубы - залог успеха» - гласила надпись над головой приятной блондинки в белом халате. Ларин усмехнулся.

- И действительно, - сказали справа. Ларин едва не вздрогнул, из-за чего немедленно разозлился на себя. Рядом, оказывается, сидела женщина за тридцать, неаккуратная, но красивая. На ней была неопределенного цвета кофта и черные штаны, обтягивающие не такие уж и аппетитные формы.

- Какое отношение зубы имеют к успеху?

Чтобы ответить что-нибудь и не нагрубить, потребовалось полминуты.

- Ага, - бросил Ларин и потер щетину.

- Главный миф капитализма, - продолжала женщина, - знаете, в чем он состоит?

Пригнулась, и зачем-то перешла на полушепот:

- Ты можешь заработать столько, сколько хочешь. Понимаете?

- И?

- Что «и»? Это вранье. Бедные беднеют, богатые богатеют. Так работает капитализм.

От неловкой необходимости ответить избавила открывшаяся дверь. В приемную вышла девушка в короткой юбке.

- Ларин! - сказала, а после, поискав глазами, добавила: - Цезарь Ларин. Проходите, пожалуйста.

Зуб заныл. Ларин коротко кивнул капиталистке и пошел в кабинет врача.

- Какое интересное у вас имя, - бросила девушка, пропуская Ларина вперед, - иностранное?

- Ага.

- Здравствуйте.

Низенький лысеющий мужчина в халате широко улыбнулся. В кабинете пахло хлоркой и кварцем, хотя, казалось бы, будущее и все такое.

- Проходите! Садитесь, пожалуйста.

Врач вколол обезболивающее и боли не стало. Разве что странно, подумал Цезарь, что какой-то мужик копается у тебя во рту.

- Ну вот и все! Два часа не кушать, хорошо?

Врач был похож на робота. В детстве Ларин ненавидел всех врачей, а зубных и подавно. Он плохо переносил любую боль и поэтому заставлял себя ее испытывать. Отец говорил - Неси ремень, сучонок! - что человек растет, только переступая через себя. Наркоз, кажется, еще не перестал действовать - стоя в пробке напротив большого развлекательного центра, Цезарь увидел в толпе Фридмана. Опять. Другого Фридмана.

Безумец, который, словно кролик, трясся от страха в каталажке - одно, а людей с железными руками не бывает... Конечно, это наркоз. В первый момент Фридман даже хотел выйти из машины и догнать "двойника" (брат-близнец, ага), но быстро одернул себя.

***

В кабинете Цезаря ждал Димка. Настроение у Цезаря по пути в участок стало хорошее (за исключением, конечно, но это наркоз), и потому ругаться он ни с кем не хотел: ни с племянником, которому сто раз говорилось, что никаких «вопросов» дядя решать не будет, ни с секретарем, который под страхом смерти не должен был никого пускать в кабинет в отсутствии хозяина.

- Привет, Димон! Как дела?

Цезарь походя хлопнул племянника по плечу, обошел стол и сел на свое место.

- Зачем пожаловал?

Димка был похож на алкоголика, которому стыдно, но сейчас все равно (опять) придется просить милостыню.

- Дядя Цезарь, тут серьезное дело. Мне просто пойти больше не к кому. Я помню, вы...

- Да говори уже, не юли. Чего нужно?

Димка быстро облизнул пересохшие губы.

- Лана пропала. Вы помните Лану, дядя Цезарь? Моя девушка, я вас знакомил.

- Конечно, помню.

Цезарь улыбнулся, дай, думает, ткну в то, что феминисткам помощь мизогинов не нужна, но Димка, осмелев, перебил:

- Так вот, - быстро облизнул губы, шмыгнул носом, - уже четыре дня ни слуху ни духу. Я помню, вы говорили, что меньше трех суток состава преступления нет или... ну, в общем. Четыре дня. Один раз получилось дозвониться - и какой-то гул, голоса какие-то... Никто из общих друзей не знает, где она. А она, она же еще психолог, работает в церебральном комитете, там, знаете, там есть центры психологической помощи типа анонимных алкоголиков.

- Гештальт-терапия, - зачем-то вспомнил Ларин.

- Ага, точно. А вы... Дядя Цезарь, помогите мне, пожалуйста, ее найти. Вы мне поможете?

Цезарь помолчал, переваривая информацию.

- Где она живет? Может, просто не хочет с тобой говорить - да и все дела. С родными связь поддерживаешь?

Димка сжал и разжал дрожащие пальцы.

- Нету у нее родных, дядя Цезарь. Сирота она. Дом закрыт, говорю же. Соседи ее не видели четыре дня.

- Заявление написал?

- Что?

- Что «что»? Заявление написал, спрашиваю? Или сидел, меня ждал? Чтобы я что?

- Да какое заявление, дядя Цезарь?

Димка нервно усмехнулся.

- Вон у вас на столе валяются эти заявления. Нашли кого-то?

Цезарь помимо воли глянул туда, куда кивнул племянник. С обратной стороны стола лежал почти чистый лист бумаги. Шапка, слово «Заявление» и половина первой строчки.

- Ты не выкобенивался бы, дружок. Садись и пиши. Вон в принтере бумагу возьми.

- Дядя Цезарь, ну помогите вы мне. У вас же эти там всякие штуки есть. Ну, пеленгаторы типа, или как там называется? Ну, когда можно определить местоположение по чипу или телефону.

- Заявление пиши, Димка. Дальше моя работа. Уяснил?

Когда Дима ушел, Ларин закурил, развернул кресло, сел и тупо уставился в окно на осиротевшую аллею. На улице порядочно похолодало буквально за несколько дней. Того и гляди зарядит дождь. В голову следователя лезли шаманы и капитализм, а еще страшно хотелось спать. Ладно, решил он в какой-то момент, хватит мокнуть. Встал, открыл дверь и позвал дежурного.

- Да, Цезарь Геннадьевич.

- Так, найдите мне Анастасию Манохину - раз. Приходила пару недель назад, что ли... Сын самоубийца. Плюс, подожди, Светлана Метелкина. Девяносто второго года. Пропала тоже. Родственников нет. Приходила...

И тут до Цезаря дошло. Приходила она вызволять Антона Фридмана, который а) какого-то лешего приснился Ларину еще до того, как они встретились; б) был обвинен Анастасией Манохиной в том, что якобы причастен к смерти ее несовершеннолетнего сына.

Скользкая рыба в груди подала признаки жизни.

- Цезарь Геннадьевич?

Какого рожна я у него... Ларин не знал, что именно можно подумать дальше. Почему я не спросил у несчастного чокнутого парня, зачем он заставил, скорее всего, неизвестного ему мальчишку выйти в окно? Ларин усмехнулся. Не нужно поддаваться эмоциям.

- И еще тот парнишка, который близнеца искать пришел, помнишь? Фридман. Проверь, есть ли дела, и найди мне всех троих. Сегодня. Сейчас.

- Так точно, Цезарь Геннадьевич.

Ларин пытался вспомнить, о чем он думал раньше, утром у стоматолога, но не смог. Хотел сам выехать на место, но опять напомнил себе, что нельзя, имеется в виду больше нельзя, так просто поддаваться порывам. Нужно ждать. Ходить туда-сюда по кабинету, курить и ждать. Работают ребята быстро, скорее всего, дело и выеденного яйца не стоит, и придет опять купить того "черного" вина, чтобы успокоиться...

***