Не потому ли он все тащит нужное и ненужное в свой дом-нору, что чужой он на этой Земле? Может, предки жили в ином мире и передали по наследству человеку тягу к вещам? Отними все, что дала современному человеку цивилизация, оставь его голого один на один с природой, и он погибнет…

Ну а первобытные люди, которые ходили в шкурах и с дубинками охотились на мамонтов и пещерных медведей? И они были гостями на Земле, иначе обходились бы, как и все земные создания, тем, с чем появились на свет…

А над головой плывут и плывут белые облака. На вид такие тяжелые, громоздкие, ничто их там, в небе, не держит, а вот не падают? Сколько удивительного вокруг! Вон ползет по изогнутому стеблю цветка квадратный изумрудный жук. Сколько в нем всего заложено! Один его знакомый, молодой ученый, сказал, что любая двигающаяся козявка гораздо сложнее устроена, чем самая умная машина, когда-либо созданная человеком. Обычно говорят, мол, это природа потрудилась, чтобы создать совершенный организм. А как она его создала? Ведь у природы нет ни мозга, ни рук-ног. И все-таки она за миллионы лет сумела создать такое множество уникальных организмов, что и подумать страшно… Да и часто ли над этим задумываются? Думали ли они, мальчишки, когда разоряли в лесу муравейники? Для насекомых это было стихийным бедствием: как они суетились, вытаскивали из кладовых желтоватые яйца, куда-то тащили их – так во время пожара и люди хватают в горящем доме самое ценное и тащат наружу…

Для муравьев разорение их дома – катастрофа, а для них, ребят, это было развлечением. Ладно, муравейник разорили они, еще несмышленыши, а сейчас сами люди хотят разорить всю Землю. Каждый день пишут в газетах, показывают по телевидению, как накапливают империалисты разрушительное современное оружие. Одни люди накапливают, а другие всячески противятся этому. Сейчас все знают, даже дети, что в третьей – атомной – мировой войне ни победителей, ни побежденных не будет. Будут гигантская радиоактивная пустыня, руины, мрак и холод. Человеческая цивилизация погибнет.

От этих тяжких мыслей Андрея даже озноб прошиб, он поднялся с лужайки, отряхнул с джинсов травинки и вышел на дорогу. Не прошел он и двух километров, как снова увидел плавно сворачивающую с шоссе проселочную дорогу. Видно, по ней редко ездили – колеи заросли высокой травой и вездесущим осотом, ветви берез и осин сцепились над ней, кустарник с обочин карабкался на самую середину. Андрей зашагал по старой дороге, – может, снова выведет к озеру и можно будет выкупаться. Но дорога привела не к воде, а в покинутую людьми небольшую деревню. Еще крепкие дома с заколоченными окнами и дверями выглядели уныло, как могилы на кладбище. Плетни опрокинулись, калитки распахнуты, некоторые гнили на земле. Зеленая травянистая стена надвигалась на деревню, собираясь ее поглотить. От бора тянули свои колючие ветви молодые елки, березняк, а ольховые кусты уже упирались в полусгнившие ступеньки крылец. Что Андрея поразило, так это крапива – она вольно разрослась вокруг домов, забила другие растения, тянулась вдоль покосившихся, с проломами заборов, даже вскарабкивалась на ступеньки. Помнится, в Андреевке он утром просыпался от журчащих песен скворцов, а здесь тихо. Кое-где на деревьях видны черные скворечники, но не заметно, что они заняты. Вот так штука! Даже птицы предпочитают селиться в скворечниках рядом с живыми людьми… Андрей зашел в один дом без дверей. Сразу бросилась в глаза огромная русская печь с заслонками и с застарелой копотью над черным зевом. С потолка свисал матерчатый шнур с засиженной мухами электрической лампочкой… Андрей подошел к бревенчатой стене, щелкнул черным выключателем, но свет не загорелся. Щелястый кухонный стол в углу, на полу клочки пакли и мышиный помет, на подоконниках будто кто-то рассыпал металлическую стружку – это валялись мертвые мухи. У печи ухват и длинная кочерга с деревянной отполированной ручкой. Удручающее впечатление производит брошенный дом, нежилой дух витает в помещении, в углах – пыльная паутина без пауков, на гвозде в кухне желтеет забытое сито.

Андрей поднял с пола букварь, сдул пыль, полистал. Над картинкой расплылось чернильное пятно. Ребенок держал эту книжку в руках, старательно заучивал буквы… Почему жители покинули деревню? Старики умерли, а молодые не пожелали сюда возвращаться? Скорее всего так и было. Андрей много слышал про заколоченные дома в дальних деревнях, но вот своими глазами увидел впервые…

Захотелось поскорее уйти отсюда. Незримые тени витали над заброшенными избами, пахло тленом и запустением.

В Андреевку он пришел к вечеру. Над вокзалом разлился розовый закат, вершины сосен и елей пылали огнем, за широкой багровой полосой спряталось солнце. На скамейке под вишней сидел Федор Федорович и читал «Известия». Округлая пластмассовая коробка от очков лежала на худых коленях. Увидев внука, он снял очки с большого, с горбинкой носа, отложил газету.

– Вот пишут про свадьбу в Грузии, – кивнул на газету Казаков. – Богатые родственнички подарили жениху и невесте «Жигули» и двухэтажную дачу из шести комнат с дорогой обстановкой. Что у них, денег как грязи?

– Цветы возят на продажу, сейчас некоторые разбогатели, как крезы, – заметил Андрей.

– Кто же это такие – крезы? – полюбопытствовал Федор Федорович. Хотя он и многое знал, но не считал для себя зазорным спросить, что ему неизвестно.

– Был такой царь в Лидии, пятьсот с лишним лет до нашей эры, – богатейший властитель того времени.

– Тоже торговал чем-нибудь?

– Скорее завоевывал и грабил другие страны, – улыбнулся Андрей. – Дед, проголодался я.

– Сейчас я тебе сварганю ужин, – поднялся со скамейки Федор Федорович. – С обеда осталась тушеная картошка с мясом, в холодильнике банка с огурцами моего приготовления.

Пока Андрей ел, Федор Федорович рассказал про Бориса Александрова: после работы где-то успел набраться, пришел к ним просить в долг бутылку красного, Казаков не дал, а Дерюгин – пьянчужка пообещал ему принести новую велосипедную камеру – выставил бутылку. Борис выпил прямо из горлышка, зачем-то полез через колодец на территорию детсада да и ухнул вниз! Хорошо, что цепь крепкая, Федор Федорович вытащил его оттуда. Упади другой – калекой мог бы остаться, а этому хоть бы что, а колодец – пять метров глубины! Попил из ведра, прихватил с собой пустую бутылку и ушел как ни в чем не бывало.

Григорий Елисеевич Дерюгин уже спал в соседней комнате, оттуда слышалось негромкое посапывание. После двух кружек хорошо заваренного чая Андрей разомлел, глаза стали слипаться. Он с трудом сдерживал зевоту. Ноги приятно ломило, – давно он таких больших переходов не совершал, пожалуй, только в армии…

– Двадцать три километра – это чепуха, – говорил Казаков. – Помню, я раз за ночь прошел пятьдесят километров, когда работал мастером на железной дороге… Да и сейчас, когда пойдут грибы, двадцать – тридцать километров для меня пустяк!

Федор Федорович не хвастал. В лес он ходил каждый день, даже когда грибов-ягод еще не было. Говорил, что в бору ему хорошо дышится. Он знал многие лекарственные травы, в его комнате в углах и над печкой полно наторкано пучков. Изучил повадки многих птиц; когда в огороде завелся червяк трубочник и стал точить картофельные клубни в земле, он стал приносить из леса в спичечном коробке жужелиц и пускать в огород. Дерюгин ворчал на него, не верил, что длинные противные жуки помогут. Однако осенью, когда выкопали картошку, к своему удивлению, убедился, что проточин в клубнях почти не было.

Старики в основном жили мирно, но иногда за столом вспыхивали мелкие ссоры: полковник в отставке любил подтрунить над бывшим начальником дистанции пути. Сам он в лес ходил, лишь когда поспевали грибы, а ежедневные лесные прогулки Казакова почему-то выводили его из себя.

– Ходит и ходит как заведенный… – ворчал он. – Ну чего в лесу летом делать? Ладно бы охотник был, глядишь, зайца или рябчика в сумке принес бы, а то идет в лес пустой и возвращается пустой. Одна трата времени.