Этой весной цветущие яблони особенно хороши. Красота белопенных садов столь велика, что остается сладостью на языке, а дыхание их пьянит. До самого горизонта пологие холмы Хетендераны облачены в цветочную кипень. Но трудно увидать горизонт — разве что с вершины холма откроется он; чуть спустишься, и дорога тонет среди пышных ветвей, и мнится, будто коляска катит по дну яблоневого моря… Вот-вот покажется усадьба Хозяина урожая, который в честь прихода весны принял облик разбитного юнца, и не будет спасения от зова и ворожбы, от пляски, длящейся тысячи лет, и клокочущего вина сил, что до дна выпивает людей…

Но возносится над холмами серебряная звезда.

Присмирев, склоняются буйные духи, развеиваются чары, и лишь цветы остаются — неразмыкаемым заклятием жизни.

Колеса стучат по доскам маленького моста, низкие кроны расступаются. В шелесте листвы грезятся голоса. Вторя ветру, поет чья-то флейта, и мелодии, рожденной на другом краю мира, тихо внимают яблоневые холмы.

Ирмерит, Наставляющая Сестра, сидит на скамье у дверей церкви. Коляска останавливается напротив, и седок выходит, приветливо улыбаясь издалека. Священница машет ему рукой.

— Кровь небесная! — говорит она, когда гость приближается. — Кто пожаловал в наш светлый дом — сам господин наместник восточных провинций!

Тот качает головой.

— Не потешайтесь надо мною, Ирме. Я подумываю отказаться от назначения.

— Вот как?

— Придется переезжать в Метеаль, а там холодно, как у бесов в Бездне! — с чувством говорит гость и вдруг смущается. — Простите, Сестра…

Священница отвечает улыбкой.

— Однако же, я сегодня рассеян! — огорчается гость. — Я даже не поприветствовал вас толком. Простите, Ирме, и — прекрасного вам дня, Средняя Сестра.

— День воистину прекрасен, потому что я рада вас видеть. Я соскучилась по вас, — тепло говорит она. — И, полагаю, мы достаточно знакомы, чтобы порой обходиться без лишних слов.

Гость искоса глядит на нее, и они обмениваются улыбками. Потом он подходит и опускается на скамью с нею рядом.

— Скажите, — помолчав, спрашивает Ирмерит, — вы всерьез намерены отказаться от кресла наместника?

Он отводит глаза. Говорит:

— Я еще не решил.

— В самом деле?

— Это большая честь, тем более для человека моего происхождения. Большая ответственность. Большой груз. А я… — он внезапно обрывает фразу и заканчивает шутливо, — я мерзлявый, да и раны беспокоят в холод. В Метеали, с ее ветрами, можно залубенеть. Климат Хетендераны мне полезен. Здесь я не чувствую хода лет.

Ирмерит наклоняет голову к плечу.

— Да будет мне позволено сказать, — в тон ему говорит она, — что господин губернатор сам весьма полезен для климата Хетендераны.

— Право, Ирмерит, не стоит, — утомленно смеется он.

Они молчат. Потом Ирмерит встает и выходит на солнце из тени храмовых стен. Лицо ее задумчиво. Среди яблонь призраками сквозит ее причт, молодые священницы в белых одеждах. Издалека все они кажутся ослепительно красивыми. По-прежнему поет флейта. Становится совсем тепло; из-за дальних холмов плывут облака, высокие, как дворцы.

Неподалеку показывается девушка с лентами Средней Дочери. Сопровождающий ее молодой офицер глаз не может оторвать от юной священницы, и Ирмерит, переглядываясь с гостем, вновь улыбается пониманию без слов…

…священница — туземка. Офицер, судя по смуглой коже и черным глазам — уроженец Нийяри.

Увидев, что на них смотрят, юнцы прядают в разные стороны, точно зайцы. Девушка заливается жгучей краской, юноша вытягивается и козыряет губернатору: тот в мундире. Помявшись, они торопливо проходят по тропинке к ручью и скрываются с глаз старшего поколения.

— А вы так и не женились, Рэндо, — вернувшись и снова сев, говорит Ирмерит не без лукавства.

Рэндо Хараи, губернатор Хетендераны, разводит руками.

— Но вас, тем не менее, прочат в наместники, — вслух думает Ирмерит. — Для любого другого это стало бы серьезным препятствием.

— Выходите за меня замуж, Ирме.

Священница покатывается со смеху, хлопает по колену ладонью.

— Что это с вами, господин губернатор?

— Я не шучу, — насупившись, сурово отвечает тот. — Я люблю вас!

И они дружно смеются.

— Я вас тоже очень люблю, — говорит Средняя Сестра.

Они знакомы почти четверть века, и уже два десятилетия делают одно дело — каждый по-своему. По странной прихоти обоих они остаются на «вы», но знают друг друга лучше, чем иные супруги. Их близость подобна близости брата и сестры.

— Выпьемте чаю, пока не стало жарко, — говорит Ирмерит.

На тенистой веранде они сидят, склоняясь друг к другу через маленький столик, и пьют чай с ягодными сиропами. Утренний хлеб не успел остыть. Рэндо извиняется за то, что ломает его руками, словно пахарь, а Ирмерит хихикает, как девчонка, и отмахивается.

— Ирме, — говорит, наконец, Рэндо, — эта девушка, что гуляла с офицером, Средняя Дочь… она ведь из заложниц?

— Да.

— Двадцать лет прошло… — вполголоса говорит губернатор. — Они возвращаются домой… взрослые.

— И все так, как вы и предполагали, — Ирмерит вздыхает. — Юноши из знатных семей, воспитанные в Кестис Неггеле, уже с головой в заговорах. Не все, но большая часть. Нет, они не держат на нас зла, но дома им было бы веселей — и этого нам не простят.

— А девушки?

— Готовы на все, лишь бы не возвращаться в отчие дома, а вернувшись, стараются выстроить в них кусочек континента. Иным это удается даже лучше, чем коренным уаррцам… Вы сейчас вспомнили об одной Средней Дочери, Рэндо? — подняв бровь, замечает женщина. — Нет, из жалости Церковь никого не принимает, Эйяль настоящая священница. Но я поражаюсь, как вы сумели предсказать все это двадцать лет назад.

Рэндо улыбается с долей грусти.

— Я ничего не предсказывал. Просто в то время мало кто думал о конфликте культур. Едва отгремело восстание, на Аене еще шли бои, а Янния и вовсе оставалась верной Царю-Солнце. Даже фельдмаршал Эрдрейари еще не думал о мирном устроении. Будущее прозревала только госпожа Моль…

— И вы оказались единственным, кто смог ответить на ее вопросы.

— Тому были причины.

Ирмерит кивает.

Она долго молчит, наливает чай взамен выпитого, переставляет вазочки на столе. Флейта смолкла, солнце поднялось к зениту, тени стали резче.

— И теперь тоже есть причины, — наконец, говорит она. — Причины, по которым вы все же примете назначение и уедете в Метеаль. Причины, по которым вы решили сегодня навестить меня. Причины, по которым вы не чувствуете хода времени… полагаю, это одни и те же причины.

Собеседник со стуком опускает чашку на блюдце: его рука дрогнула.

— Вы ужасающе проницательны, — отвечает после паузы губернатор Хараи.

— Я Наставляющая Восточных островов, Рэндо, — говорит Ирмерит, и в глазах ее встают тени скорби. — Мне иначе нельзя.

— Я не могу сразу перейти к делу, — признается губернатор, глядя на сплетенные пальцы. — Простите.

— Я понимаю. Давайте пройдемся в саду — или у реки, если вам наскучил запах яблонь? Только не думайте, что отнимете у меня время, Рэндо. Когда дела позовут вас обратно в Ниттай?

— В Ниттай я поеду не раньше, чем через неделю. Я прибыл из своего дома за городом и вернусь туда же.

— Хорошо. Условимся: я свободна так же, как вы.

Губернатор Хараи пристально смотрит на Среднюю Сестру. Взгляд ее тверд, и он отвечает:

— Спасибо, Ирме.

Рука об руку они спускаются к реке, идут по тенистой аллее вдоль берега, где даже в полдень прохладно. Ветер стих, река струится безмолвно; ослепительные солнечные блики дробятся на зыби. Над кронами, на фоне ясной голубизны, парит святая звезда.

— Помните, как строилась эта церковь?

— Церковь — всего лишь стены, — отвечает Средняя Сестра. — Копия храма, который стоит над берегом Неи в Кестис Неггеле… в Университетском районе. Как это далеко…