Себстьян прислушивается к разговору и подмигивает мне. Я хлопаю его по плечу и иду к фургону.

- Эй, стой! - окликает меня усатый. - Ты подожди. Я должен сделать звонок...

Крепкий, смуглый и огромный, он чувствует себя не в своей тарелке. Мужик выбрался наверх, поднявшись с самого низов. Бумажная суета вызывает у него раздражение и, бьюсь об заклад, он боится потерять эту работу. В таких местах работа - это статус, мерило жизненного успеха. Останься не у дел и прослывешь неудачником. После смены он возвращается к жене и детишкам, которым с гордостью показывает красную каску начальника смены.

"У папы не было ничего, - рассказывает он. - А теперь он большой человек в большой компании, дети. Учитесь, работайте и когда-нибудь вы достигните не меньшего, чем я".

Нехитрая философия среднего класса одинакова во всем мире.

Я потираю подбородок, глядя на него. Вызывающе сплевываю.

- Мне насрать, - говорю я. - Даже если вас тут не предупредили, то мне все равно. Знаешь почему, приятель? Я прилетел из Детройта и компания оплачивает мое время по тройной ставке. Будет сделана работа или нет, какая разница? Я-то все равно получу деньги за каждый день, проведенный в этой чертовой стране. А если какую-то часть моего гонорара высчитают с тебя, только потому что кто-то не сделал нужный телефонный звонок, а кто-то другой, не способный отыскать собственный член, не может разобраться в бумагах, то какое мне до этого дело? Сomprendo, аmigo?

Усатый неуверенно кивает, явно разобрав одну треть сказанного.

- Я сейчас вернусь в Хилтон, куда закажу шампанского и двух очаровательных смуглых малышек с глазами, черными и блестящими, как оникс, - говорю я. - Это, сам знаешь, куда приятнее, чем глотать пыль, проверяя правильно ли ваши придурки подсоединили кабели. Ты оказываешь мне услугу.

Этого достаточно. Начальник смены решает, что оно того не стоит.

- Не спеши. Похоже, все в порядке, - говорит он. - Тут неразбериха творится. Офисные крысы все путают. Не могут найти член, ты правильно говоришь. Тут творится хрен знает что. Fuck!

- Ладно, - соглашаюсь я. - Проехали.

Стоящий рядом Себастьян кивает и что-то говорит рабочим. Те разочарованно ворчат, вновь принимаясь выгружать наше барахло. Правильные парни. Не любят работать так же, как и все мы.

Усатый осторожно и тщательно расписывается на бумагах, которые подсовывает ему человечек в желтой каске.

Я закуриваю и угощаю окружающих.

- Ты прав насчет клерков, - говорю я. - Только все путают и строят из себя невесть что. Знаешь байку про жену соседа?

- Не-а.

Он мотает бритой безмозглой головой.

- Закрутил парень роман с соседской женушкой, - начинаю я. - Трахает ее, значит, и тут возвращается ее муж...

Себастьян бегло переводит рассказ рабочим.

- Сам крыса - крысой, клерк, одним словом. Входит он в спальню, видит как они трахаются и кричит: "Ты мне изменяешь!" А мужик ему и говорит: "Ты чего, сосед? Ты же дверью ошибся". Тот башку почесал и отвечает: "Да. Чего это я? И правда ведь дверью ошибся. Простите".

Раздается смех. Усатый расплывается в улыбке, хлопает меня по плечу и предлагает пропустить после смены по паре пива. Я легко соглашаюсь при условии, что выпивка за мой счет. С этой минуты мы вроде бы друзья. Человечек в желтой каске смотрит на меня с ненавистью. Возможно, это была его жена.

Себастьян зовет ребят. Мы идем в сторону недостроенного здания, больше всего смахивающего на полуобглоданный скелет. Порядком стемнело, но площадку освещают прожектора. Плюются пучками синих искр сварочные аппараты. Надрывно гудит кран. Оборачиваясь, я вижу, как усатый что-то говорит человечку в желтой каске. Они смотрят на нас. Друзья - это больше, чем незнакомцы, но меньше, чем родственники. Иногда это вроде бы никто.

12. Прошлое: Шон

Если бы ученые придумали аппарат с помощью которого можно увидеть в прошлое, я бы сейчас отмотал время на шесть лет назад и заглянул в родной дом.

Южный Центервилль, штат Юта. Местечко тихое и ничем особенным не примечательное, как раз из тех, где уютно и живым, как мои родители, и мертвецам вроде меня. Вместе с тем, не думаю, что тогда между нами была особенная разница. Разве только в том, что они каждый день оправлялись на дерьмовую работу, а я, запершись в комнате, оплакивал разломанную на части жизнь.

С высоты прожитых лет трудно сказать, кто был виноват, но тогда моя ненависть имела вполне определенную направленность. Джуди, Бен, чертов водитель грузовика и свора важных докторов, которые, при виде меня, лишь разводили руками. Черт! Тогда меня приводили в ярость подобные выражения. "Увы, мы ничего не можем сделать, - говорили они и разводили..." Вот именно. Руками.

Я много плакал, но потом слезы иссякли, и я лишь часами таращился в телевизор, то ли в полусне, то ли в каком-то странном оцепенении.

Это не было похоже на тех японских ребятишек - как их там? отаку? - которые запираются в комнатах, на чердаках, в подвалах и живут так годами, не желая выходить на свет божий. Там, у себя, они по крайней мере живут, как им нравится, пусть этот выбор и странен. Они жуют "Top Ramen", печенье и пиццу, которую папы и мамы просовывают под дверь, общаются в чатах и глянцевом киберпространстве. Я не делал ничего подобного. Строго говоря, я даже не жил, больше смахивая на овощ, который изредка поливают "Спрайтом" и удобряют - да, все той же чертовой пиццей, просунутой под дверь.

В какой-то момент я начал мечтать о том, чтобы убить Джуди и Бена и водителя грузовика, а быть может, поскольку разницы все равно никакой - и еще несколько человек, которые насолили мне когда-то. Планы мести были сладостны и я смаковал их часами, разыгрывая в воображении те коротенькие сценки, которые услужливо подсказывали мне голливудские киношедевры и определенного рода комиксы черно-белые персонажи которых топили друг друга в лужах рубиновой крови.

Вот Бен, вернувшийся из очередной деловой поездки, входит в дом, включает свет и проходит в комнату, небрежно бросая связку ключей на журнальный столик. Он фальшиво насвистывает что-то бессмысленно-древнее из ранней Селин Дион и я говорю ему "Как твои сраные пылесосы, Бен? Загнал парочку слепым старушкам?" Тогда он оборачивается и видит меня, сидящим в углу комнаты, в кресле, скрытом тенями. На моих коленях лежит массивный "Ремингтон" какого-то там калибра и дуло смотрит Бену в живот. "Что ты здесь делаешь? - изумленно спрашивает Бен и вдруг понимает. Лицо его искажается, он пятится, бессмысленно повторяя словно заклинание: "Нет, нет, прошу тебя, ради Бога, Шон, нет!" Я смеюсь и стреляю, проделывая в его животе дыру размером с футбольный мяч, а потом выхожу, небрежно помахивая ружьем. Серые стены забрызганы рубиновой кровью, но у меня еще есть дела.

Я отправляюсь в кафе дядюшки Хью на выезде из города, где дожидаюсь водилу и забираюсь в его многотонную фуру. Когда этот ублюдок, набив брюхо выходит, стирая рукавом клетчатой рубашки жир с пухлых губ, я лихо закуриваю, завожу машину и включаю фары. Яркий свет слепит водиле глаза и вот он, мистер Селлерс, лучший, мать его, дальнобойщик года, примерный семьянин, отец трех детишек, ревностный христианин, озадаченно пятиться назад, грязно ругается, прикрывает глаза рукой. Он старается разглядеть того подонка, кто вздумал угнать его машину, но я не собираюсь ничего угонять, а просто подаю вперед и размазываю мистера Селлерса по стене забегаловки, превращая в рубиновый фарш.

Джуди я оставляю напоследок. Светловолосую Джуди, внимательную, ласковую, потрясающе красивую суку, которая предала меня. Здесь мое воображение отказывается повиноваться. Я мог бы подстеречь ее дома, как Бена, мог бы встретить в кафе или прийти прямо в офис, чтобы увидеть изумленно-брезгливый взгляд, раздражение, смешанное с пренебрежением, но этого не будет. Правда в том, что я не способен убить свою любовь. Правда в том, что я - беспомощный калека, не способный поднять "Ремингтон" и угнать грузовик.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: