Сэм обеспокоенно посмотрел на брата.

— Наверное, ты собираешься продать её дом?

— Да, хотя сомневаюсь, что на рынке за него много дадут. — Марк подвинул стакан ближе к Сэму. — Давай, не жалей, — заметил он.

— Не волнуйся.

Сэм наполнил оба стакана доверху.

Братья сели друг напротив друга, подняли стаканы с виски и выпили, не говоря ни слова. Превосходный напиток легко полился по горлу Марка, быстро распространяя в груди приятный жар.

Марка, как ни странно, успокаивало присутствие брата. Казалось, что их далеко не спокойное детство, полное ссор и мелких предательств, больше не мешает им. Теперь они выросли и могли стать друзьями, что было невозможно при жизни их родителей.

Однако с Алексом они никогда не могли сблизиться настолько, что понять, нравится ли он им или нет. Он появился на похоронах с женой Дарси, пробыв на поминках минут пятнадцать, а потом они ушли, едва перекинувшись с присутствующими парой слов.

— Они уже ушли? — недоверчиво спросил Марк, когда заметил их отсутствие.

— Если ты хотел, чтобы они остались подольше, то следовало устроить поминки в Нордстроме, — сказал Сэм.

Без сомнения, люди удивлялись, как три брата, живущие на одном острове, население которого не превышало семисот человек, так мало общались друг с другом. Алекс с Дарси жили в Рош-Харборе, на северной стороне острова. В свободное от работы время — постройки многоквартирных домов — он сопровождал жену на светские мероприятия Сиэтла. Марк, в свою очередь, был занят своим небольшим предприятием по обжариванию кофе, располагавшемся во Фрайдей-Харборе. А Сэм всё своё время проводил на винограднике, заботливо ухаживая за виноградными лозами, а потому чувствовал себя ближе к природе, нежели к людям.

Объединяла всех троих лишь любовь к острову Сан-Хуан. Эта часть архипелага состояла из примерно двухсот островов, некоторые из которых входили в материковые округи Уотком и Скеджит. Ноланы всё детство провели под прикрытием Олимпийских гор[2], месте, в основном, защищённом от влияния ненастных тихоокеанских северо-западных ветров.

Ноланы выросли, вдыхая влажный воздух океана, их босые ноги вечно были перепачканы илом, выброшенным на берег. Им достались в дар туманные бледно-лиловые утра, ясные синие дни и самые красивые на свете закаты. Ничто не могло сравниться с видом проворных песочников[3], гоняющихся за волнами. Или белоголовых орланов[4], бросающихся вниз в стремительной погоне за добычей. Или с танцем дельфинов-косаток, гладкие тела которых погружались в море, а потом взлетали в прыжке, разбивая воды Сэлиша[5], и перемещались скачкообразно, выискивая для питания богатые косяки лосося.

Братья облазили остров вдоль и поперёк, сверху донизу, карабкаясь по обветренным склонам над берегом моря, среди высокоствольных деревьев лесного заповедника и бродя по полянам, густо поросшим ягодниками и покрытым дикими цветами с чýдными названиями… Шоколадная лилия[6], метеор[7], морской румянец. Никакое иное смешение красок воды, песка и неба не могло быть более совершенным.

И хотя они уехали учиться в колледж и пытались жить в других местах, остров всегда манил их вернуться обратно. Даже решительный и амбициозный Алекс возвратился сюда. При здешней жизни вам известны все местные фермеры, которые выращивают бóльшую часть продуктов, что вы едите. Вы знакомы с тем парнем-мыловаром, изготавливающим мыло, которым вы моетесь. Вы на короткой ноге с владельцами ресторанов, в которые ходите. Тут не опасно путешествовать автостопом, а дружелюбные островитяне подвозят друг друга, когда возникает такая необходимость.

Виктория — единственная из них нашла стóящую причину покинуть остров. Она влюбилась в стеклянные высотки и цементные равнины Сиэтла, в городские декорации, где даже кофе подавалось вприкуску с культурой, в модные, стильные рестораны, соблазняющие деликатесами, в завораживающий лабиринт рынка Пайк-плейс[8].

В ответ на замечание Сэма о том, что в городе все слишком много болтают и думают, Виктория ответила, что в Сиэтле она набралась ума-разума.

— А мне не нужно умнеть, — ответил Сэм. — Чем умнее ты сам, тем больше причин чувствовать себя несчастным.

— Это объясняет то почему мы, Ноланы, такие оптимисты, — заявил Марк и Виктория рассмеялась в ответ.

— За исключением Алекса, — охладила она веселье минутой позже. — Мне кажется, Алекс ни дня в своей жизни не чувствовал себя счастливым.

— Алексу не нужно счастье, — ответил Марк. — Он обходится заменителями.

Вернувшись мыслями в настоящее, Марк подумал, как бы отреагировала Виктория, если бы знала, что он собирается растить Холли на острове Сан-Хуан. Он даже не сознавал, что высказал эту мысль вслух, пока не услышал ответ Сэма:

— Как будто это бы её удивило. Вик понимала, что ты не уедешь с острова. Тут твоё кофейное предприятие, твой дом, твои друзья. Я уверен, она знала, что если с ней что-то случится, ты заберёшь Холли во Фрайдей-Харбор.

Марк кивнул, чувствуя внутри себя пустоту и холод. Не в его силах восполнить девочке её потерю.

— Она что-нибудь говорила сегодня? — спросил Сэм. — Я не слышал от неё ни звука.

С тех пор, как несколько дней назад Холли сообщили о смерти матери, она молчала, отвечая на вопросы, лишь утвердительно или отрицательно качая головой. На её лице застыло отсутствующее выражение, она погрузилась в свой внутренний мир, куда никто не мог проникнуть. В ночь смерти Виктории Марк прямо из больницы поехал к ней домой, где за ребёнком присматривала няня. Утром он всё рассказал девочке, и с тех пор присматривал за ней.

— Ничего, — сказал Марк. — Если она до завтра не заговорит, я отведу её к педиатру, — он неглубоко, судорожно вздохнул, а потом добавил: — Я даже не знаю, кто он.

— На холодильнике есть список, — сказал Сэм. — В нём несколько телефонных номеров, в том числе и номер телефона доктора Холли. Мне кажется, Вик специально наклеила его, чтобы няня смогла позвонить в случае необходимости.

Марк пошёл к холодильнику, снял клейкий листочек и запихнул его в бумажник.

— Замечательно, — язвительно произнёс он. — Теперь я знаю, по меньшей мере, столько же, сколько и няня.

— Это начало.

Вернувшись к столу, Мрак сделал большой глоток виски.

— Мне нужно кое о чём с тобой поговорить. Мы с Холли не сможем жить в моей квартире во Фрайдей-Харборе. Там только одна спальня и нет двора, где бы девочка могла поиграть.

— Ты её продашь?

— Наверное, сдам.

— И куда вы потом отправитесь?

Марк долго молчал, намеренно затягивая паузу:

— У тебя много места.

Сэм вытаращил глаза:

— Нет.

Два года назад Сэм купил пятнадцать акров в Фолс-Бей, стремясь осуществить давнюю мечту — создать собственный винный завод. Земля с хорошо дренируемой песчано-каменистой почвой и прохладный климат идеально подходили для виноградарства. А впридачу он получил ещё и похожий на пещеру, полуразрушенный деревенский дом викторианской эпохи с широким крыльцом, бесчисленными эркерами, большой угловой башней и кровлей, напоминающей разноцветную рыбью чешую.

Дом нуждался в ремонте. «Подремонтировать» — слишком мягко сказано по отношению к домищу, который вызывал беспокойство скрипами, просадкой, неожиданными протечками и невесть откуда взявшимися лужами. Бывшие хозяева оставили следы своего пребывания в доме, устроив ванные комнаты там, где им вовсе не место, огородив их непрочными стенами из фанеры, построили хлипкие шкафы с раздвижными шаткими дверями и с кучей полок из вишневого дерева, небрежно вымазанных дешёвой белой краской. Первоначальные полы из твёрдых пород древесины покрыли линолеумом или жёстким ковровым покрытием, которое давно приказало долго жить, и ему пора было на свалку.