Дядя Бен с беспокойством спросил:

— А мать дома? Чарли улыбнулся.

— Нет. Пошла достать для отца трав.

— Ну, что ж, я тогда, пожалуй, зайду. Чарли только хмыкнул про себя. Дядя Бен взял свой сверток и, аккуратно придерживая его, скрылся за углом лачуги. Дядюшка Бен старательно избегал встреч с матерью Чарли, она была решительной противницей его чрезмерных возлияний и не уставала отчитывать его при всяком удобном случае. Дядюшка Бен доводился ей родным братом, но жил отдельно, в крохотной хижине где-то на другом краю локации. Он был не женат и жил один, пропивая большую часть того, что удавалось заработать на случайных малярных подрядах. Чарли сразу догадался, что дядюшка Бен так бережно кутал в свой комбинезон.

Он укладывал на место последний камень, когда небо все-таки прорвало и пошел дождь. Дождь хлестнул по крыше и с остервенением набросился на Чарли, заплескал по двору, высоко вскидывая брызги, повис сплошной стеной и закрыл все вокруг. Чахлые камедные деревья, приземистые смоковницы и лачуги — все слилось в одну мутную свинцово-серую тень. Чарли сполз с крыши, нащупал ногой шаткие козлы, и, оттолкнувшись, спрыгнул на землю, но зацепился об острый край жести плащом, дернул, выругался, услышав, как затрещала желтая клеенка, бросился за угол и влетел в кухню.

«Боже правый! — Чарли с трудом перевел дух в кухне. — Надеюсь, этот ливень не застиг ее посреди дороги», — подумал он о матери. Он стянул с себя дождевик. Дождь за стенами ревел и стучал, а небо висело над крышами, темно-серое, свинцовое. Вода залила во дворе все канавки и стекалась под старую шелковицу, кружа в водоворотах вокруг кольев изгороди и угловых опор дома, размывая песок, на котором они покоились, и бетонные глыбы оседали, и дом скрипел и стонал, теряя под собой опору.

Чарли стряхнул дождевик прямо на пол. В дверь протиснулся Сторож, и в одно мгновение добавил к этому всю грязь, собранную им на улице. Собака шумно отряхнулась и юркнула за печку. Непогода продолжала реветь за дверью голодным чудовищем.

Приоткрыв занавеску, из спальни, где лежал отец, показался дядюшка Бен.

— Бедняга, — сказал он, входя. — Он здорово болен, правда, Чарли. Сильно болен.

Чарли рассматривал покоробившийся картон на потолке. Он ответил:

— Еще бы. Я вот думаю: неужели мать попала в самый ливень? Ты подожди, дядя Бен, пока дождь кончится. — Потолком он вроде бы остался доволен. — Ничего, здесь пока держит. Надо взглянуть, как в той комнате. Там у отца не потекло, не заметил? Я не хочу ходить туда взад-вперед.

— Вроде все в порядке, — сказал дядя Бен. Его свернутый в узел комбинезон лежал на кухонном столике, и он положил на сверток ладони, как бы в благословении.

— Слушай-ка, Чарли, малыш, — сказал он полушепотом. — Я тут прихватил с собой кое-чего. Пару бутылочек. Сладкая роса, божья слеза. Что, если мы с тобой одну быстренько раздавим, как ты считаешь?

— Можно, — усмехнулся Чарли. — Отчего же нет. Только пойдем лучше в нашу комнату. — Он подмигнул дяде Бену и засмеялся. И первым прошел в дверь. Плащ он повесил сушиться на гвоздь, но так, чтобы клеенка не касалась еще горячей печки. Дядюшка Бен последовал за ним, прихватив сверток и свою затрапезную шляпу.

С потолка в маленькой холодной комнатушке больше не текло, и только огромное сырое пятно все еще расплывалось по намокшему картону. Вот только бы теперь в другом месте не открылась течь, может, даже сразу в нескольких. На какую-то минуту он замер среди застоявшихся запахов еды, постелей и плесени, а из дыр в стенах дул ветер, и дождь изо всех сил барабанил по крыше.

— Садись на постель Ронни, — сказал он дяде Бену. Он принес с собой из кухни две стеклянные банки и поставил их на ящик между кроватями. Дядя Бен почтительно развернул свой комбинезон и, освобождая оттуда бутылки, сказал:

— А что еще, как не выпить в такой день, а? — Он откупорил одну и разлил желтую влагу по банкам. Неожиданно ему в голову пришла какая-то неприятная мысль, и он с нескрываемой тревогой посмотрел на Чарли:

— Слушай-ка, Чарльз, а ты не думаешь, что твоя матушка будет ругаться за выпивку?

Чарли взял одну банку, ту, что поближе, и посмотрел ее на свет. Он сказал:

— Ма вовсе не против, если человек иногда выпьет. Почему иногда не выпить? — И он серьезно добавил: — Но ты ведь всегда пьян в стельку, вечно еле на ногах держишься.

Дядюшка Бен грустно уставился в свою банку. Он сказал:

— Я и сам не понимаю, что со мной. 'Прав да, Чарли. Ведь вот у каждого своя мера, разве нет? А меня будто что-то толкает: пей, пей, пей. Будто сила злая заставляет человека пить до тех пор, пока он уже на ногах не держится. Говорю тебе — будто сила злая!

Шквал налетел на крышу, прогрохотал и пронесся дальше, оставив за собой на какое-то мгновенье непривычную тишину ровно моросившего дождя, но тут же обрушился новым потоком. В комнате, где лежал больной, стали громче и протяжнее жалобные стоны.

— Я слышал, непьющие люди говорят, будто выпивка — большой грех, — сказал Чарли.

— Ну, я так не думаю, — сказал дядюшка Бен, и они выпили. — Грех, Чарли, — это то, что заставляет человека упиваться до смерти, что заставляет бедного старого человека до могилы трястись от холода в лачуге с дырявой крышей, без ложки горячего супа и без лекарств.

— Ты думаешь, отец умрет? — в тревоге спросил Чарли.

— Я этого не говорю, — угрюмо ответил дядюшка Бен. Выпивка всегда нагоняла на него безысходную тоску. — Я не говорю этого. Но что заставляет человека страдать? Вот так трястись и дрожать до смерти?

Чарли отпил немного и сказал:

— Ну ты же принадлежишь к этой масонской ложе. Там, поди, вас учат, что к чему.

— А-а, давным-давно бросил эту ложу, — сказал дядюшка Бен. Он чувствовал, как на него наваливается тоска. Он прихлебывал из банки, в перерывах затягивался сигаретой из пачки Чарли, и его опухшее от пьянства лицо светилось в клубах дыма, как безжизненный лик солнца в зимнем небе. — Ничему она не учит человека, эта ложа, — вот все, чему я там научился. Библию я вот почитываю. Чарли сказал:

— Ма читает Библию каждый вечер. Непохоже, чтобы старику от этого полегчало.

— Мы должны верить в бога, Чарли, — сказал дядя Бен. — Твоя матушка читает Библию потому, что ей пришлось трудно. С семьей у нее беда, хлопот полон рот. Ты вот, и отец еще болен, и этот малец Ронни от рук отбивается, и Каролина собирается рожать, и нищета заела…

— И ты еще… — подхватил Чарли и, посмеиваясь, выпил глоток. — Ты тоже свое приложил.

Ветер успокоился, и дождь теперь опять ровно барабанил по кровле. Муха, захваченная зимой врасплох, сонно проползла по рассохшейся обшивке на стене и запнулась в самом низу, у пыльного плинтуса. Она обшаривала комнату мириадами своих глаз, и в полумраке чуть поблескивали ее радужные крылышки. Поколебавшись, она оторвалась от стены и, прожужжав в крутом вираже, села на ящик между кроватями. Почистила крылышки, перепрыгнула через горку стряхнутого с сигареты пепла и остановилась, умываясь передними ножками. Казалось, она дрожит от холода. Затем она снова снялась с места, описала петлю над кроватью, где сидел дядя Бен, и понеслась на тусклый свет из крохотного оконца. Она ударилась о стекло и стала падать вниз, но выровнялась и, прогудев над ухом Чарли, уселась ему на рукав. Он смахнул ее, и она, покружившись, снова опустилась на ящик. Она осторожно поползла по крышке ящика, наткнулась на каплю пролитого вина, отпрянула, потом погрузила в нее хоботок и принялась пить. Дядя Бен говорил:

— …так-то вот. Просто не знаю, что это, Чарли. — Он уже был во власти печали, вина в первой бутылке заметно поубавилось, оставалось меньше чем на четверть.

Чарли сказал, подняв бутылку и опоражнивая ее себе в банку, в то время как дядя Бен откупоривал вторую:

— К нам на трубопровод пришел один новенький из города. Знаешь, что он говорил? А уж он знает, он всегда читает газеты и все такое. Он говорил: бедные вовсе не должны быть бедными. — Чарли взял вторую бутылку и долил, чтобы в обеих банках было поровну. — Он говорит, если б бедные собрались все вместе и захватили все, что есть в этом чертовом мире, никакой бы бедности больше не было. Просто смех разбирает, послушаешь, а ведь похоже, так оно и есть… — сказал Чарли.