Алфи был худенький, ничем не приметный юноша с лицом, отмеченным удивительным безличием, будто кто-то взял да и попробовал печать, оставив на бумаге размазанный неразборчивый отпечаток: лицо в серой массе, пятно в толпе, начисто лишенное хоть каких-нибудь черт индивидуальности. Но он был работящий парень и хороший муж, хотя сейчас и обескураженный слегка результатами собственной недавно открывшейся доблести на супружеском ложе. На людях он почти рта не раскрывал, и одна Каролина знала, о чем у них были разговоры в лачуге из старого контейнера. Чарли сказал ему с набитым ртом:

— А у вас крыша не должна протекать, толь хорошо держит. А, Алфи?

— В порядке, — пробормотал Алфи, не поднимая от тарелки глаз.

— Так Каролина считает, что вам не добиться этого домика.

Алфи ничего не ответил, и мать строго взглянула на Чарльза.

— Не говори с полным ртом, Чарльз, сделай одолжение, — сказала она.

Чарли проглотил и сказал:.

— Извини, ма. — И потом продолжал: — А забавно все-таки, ведь сколько вот наберется таких, как мы, кто обмирает и трясется за свои крыши всякий раз, как с неба покаплет, а есть люди, которым ни черта не приходится ни о чем заботиться. Живут себе в шикарных хоромах, вроде таких, где Фрида работает. Я вот дяде Бену рассказывал. Да взять хотя бы даже этих, по шоссе… — Он собрал с тарелки последнюю ложку, отломил кусок хлеба и вытер тарелку насухо. — У одних ни гроша, другие кое-как перебиваются, у третьих чуть побольше, а есть такие, у кого до черта, купаются в деньгах. Тут один новенький к нам пришел, когда я работал на прокладке труб, так он говорит, что беднякам надо просто организовать вроде бы союз. — Он сунул в рот мякиш, которым вытирал тарелку, и молча жевал.

Мать сказала:

— Каждый несет свою ношу.

— Вот и я так говорю, — сказал дядя Бен.

— J а, — сказал Чарли. — Пожалуй. Только вот не мешало бы подумать, кто это высчитывает да назначает, кому какую ношу нести?

Мать сказала:

— Ты говорил про Фриду. Как она там?

— В последний раз, когда я ее видел, ни чего, нормально, — сказал Чарли. — Можно мне теперь мою чашечку кофе, ма?

Мать наливала кофе, а Рональд с трудом поднялся и, ни на кого не глядя, стал выбираться из-за стола. За все время, пока они ужинали, он не сказал ни слова. Он исподлобья взглянул на Чарли. Тот усмехнулся ему в ответ.

Мать спросила, бросив в сторону Рональда сердитый взгляд:

— Ну что это ты как печаль смертная? Чего ты опять надулся?

Рональд не ответил, он пошел к себе, и они услышали, как он хлопнул дверью.

— Просто не знаю, что с ним творится, — сказала мать. — А все эта девушка, за которой он увивается. Дурная эта девушка.

Чарли знал причину скверного настроения брата. Он отозвал Рональда в сторону, когда тот вернулся с работы, и рассказал ему о стычке с этим типом, Романом.

— Слушай, — сказал он ему. — Я не хочу ничего говорить при матери, сам знаешь, отец болен, и вообще… Но этот тип, Роман, точит на тебя зуб, потому что считает, что ты путаешься с его бабой, с этой Сюзи Мейер…

Рональд, как обычно, полез в бутылку.

— Его баба? — закипятился он. — Черта с два она его баба!

— Ты послушай, — сказал ему Чарли. — Я тоже считаю, что у него нет на нее никаких прав, он женат и все такое. Но мне пришлось с ним сегодня подраться, потому что он полез на меня. Ну, я-то с ним всегда справлюсь, так?

В любое время, пока у него не пропадет охота задираться. Но вообще-то он твердый орешек, этот малый. И для тебя он, пожалуй, тяжеловат. И потом я вообще не считаю, что из-за этой Сюзи стоило нарываться на неприятности. Что тебе, других мало?

— …— выругался Рональд. — Никто тебя не просит за меня заступаться, понятно? Не лезь не в свои дела!

— О'кэй, — сказал Чарли, — но не могу же я стоять в стороне и смотреть, как Роман станет разделывать моего маленького братца, верно?

— Маленького? — разозлился Рональд. — Если надо будет, я сам справлюсь с твоим Романом, слышишь? Не лезь в чужие дела, говорят тебе.

— Ладно, а только я ему велел оставить тебя в покое. Надеюсь, он не полезет на рожон.

— Говорят тебе, я сам с ним разберусь! — крикнул Рональд и ушел.

Мать устало посмотрела ему вслед.

— Мы так старались для нашей семьи, ваш отец и я. Теперь вот он заболел, нам и так тяжело, хватит с нас и без того неприятностей.

Чарли сказал:

— А, обойдется, не обращай внимания, ма. Дядя Бен сказал, отодвигая табуретку и поднимаясь из-за стола:

— А я так полагаю, что с семьей всегда одни неприятности. У семейных вечно заботы, не то, так другое.

Мать сказала:

— Да. А только по мне лучше пусть заботы, чем совсем ничего. — И она посмотрела на дядю Бена.

Чарли допил кофе и тоже встал, потирая затекшие икры. Собака юркнула у него между ног и забилась под стол. Чарли спросил:

— Ну, ты идешь, дядя Бен? А то я бы с то бой прогулялся за компанию.

Мать спросила:

— Куда это ты собираешься в такой дождь, Чарльз?

— А что, погода как погода, — сказал ей Чарли. Он снял с гвоздя желтый дождевик и рывком натянул его на себя. — А ты без пальто, дядя? — спросил он.

— Мне тут недалеко, — ответил дядя Бен. Мать сказала, обращаясь к Чарли:

— Осторожнее, смотри. Здесь по ночам какого только хулиганья не шатается.

— О, как-нибудь постоим за себя. Дядя Бен сказал:

— Да пусть его, Рахиль. Он ведь уж муж чина. Ах, черт, а ведь ему было семнадцать годочков, когда он ушел в армию. И вот уже взрослый мужчина. Ну и бежит времечко, черт его подери.

Чарли улыбнулся ему и подмигнул. Мать сказала дяде Бену.

— Jа, взрослый мужчина. И я надеюсь, он не пойдет по твоим стопам.

Дядя Бен смутился, а Чарли захохотал. Он сказал:

— Ма, а мне так кажется, ты просто не знаешь дядю Бена. Правду я говорю, дядюшка?

Он снова подмигнул, но дядя Бен не видел: он печально уставился в пространство, застыв посреди сизой от дыма кухни.

Он постучал и через некоторое время услышал в доме какое-то движение и затем ее голос:

— Кто там?

— Это я, Чарли, — отозвался он тихонько. Шел мелкий моросящий дождь, и он стоял у хижины, зажав в кулаке сигарету, ожидая, когда в замочной скважине повернется ключ. Неба над головой не было видно, повсюду кругом царила кромешная тьма, нарушаемая лишь небрежно раскиданными точками огней. Ветер шуршал листьями, ударялись друг о друга ветки деревьев — казалось, по дереву скрежещут бесчисленные напильники. Он услышал, что дверь отпирают, и отшвырнул сигарету в слякотную темноту.

Дверь слегка приоткрылась, и он протиснулся в щель.

— Здравствуй, Фрида, моя девочка, — сказал он.

Она несла свечу в жестянке и прикрывала пламя рукой, пока он не захлопнул за собой дверь и не повернул ключ.

— Тише, — прошептала она, — не разбуди детей, — и добавила: — В такой дождь ты на улице?

— Ты недовольна? Хочешь, чтобы я ушел? — пошутил он.

— Не говори глупостей. Хотя ты давно не приходил.

— Bokkie, bokkie, — засмеялся он. Они стояли в дрожащем свете.

Ее жесткие волосы были заплетены на ночь в две короткие косы по обеим сторонам лица, и он видел тяжелые холмы ее грудей под старой, застиранной фланелью ночной рубашки. Он шел следом за ней по комнате, стягивая на ходу мокрый плащ, мимо детей, которые ворочались и бормотали во сне на диванчике.

— Здесь тепло и приятно, — сказал он.

— Я зажгла примус, — ответила Фрида. — Но он плохо горит. — И, зайдя за занавеску, висевшую посреди комнаты, усмехнувшись, спросила:

— Ты пришел допить ту бутылку?

— Вот еще, — он засмеялся. — Какого черта.

Она поставила свечу на туалетный столик у кровати, и Чарли почувствовал, что у него пересохло во рту, когда он смотрел, как движутся ее полные округлые бедра под ночной рубашкой.

— Мать знает, что ты здесь? — спросила она с издевкой.