Элиот — ангел-хранитель иллюзорного мира, явился нам вдруг во плоти; ему предшествовали неотделимые от его личности барабаны и саксофоны. Джип резко затормозил у тротуара, дверца распахнулась. Элиот стоял рядом со мной.

— Вильямс! Какой очаровательный сюрприз!

Я готов был поклясться, что на лице у него была непритворная радость. Я вынужден был представить его Грете.

— Мисс Герцен, я счастлив с вами познакомиться. Я слышал, Дэвид, что вы подали в отставку. Должен сказать вам, я просто расстроен. Что мы будем делать без вас, без вашей помощи? Вы справлялись великолепно, несмотря на все трудности. Можете себе представить, как я был огорчен этой историей в Джулапе! Вы там хлебнули горя. Верьте мне, виновные не уйдут от возмездия. Вы надолго к нам, мисс Герцен? Побудьте с нами. Что бы вам ни понадобилось, я всегда к вашим услугам.

Да, Вильямс, чуть не выскочило из головы, — я надеюсь, что вы и мисс Герцен окажете мне честь и пожалуете сегодня вечером ко мне.

Скромная пирушка для близких друзей. Мы отметим открытие сезона. Никаких вечерних костюмов, разумеется.

Я выслушал эти любезности с самым сумрачным видом и даже не помню, ответил ли что-нибудь вообще, хотя Элиот был, конечно, уверен, что мы приняли его приглашение.

— Какой симпатичный человек, не правда ли? — сказала Грета. — Любезный, воспитанный и как он тебя любит!

— Откуда ты взяла?

— Ну, по всему видно. По тону, по обращению. А что, разве он тебя не любит?

— Не знаю, — сказал я. — Может быть, и любит.

— Фальшь легко отличить. — Грета сжала мою руку в своей. — Ты не замечаешь, милый, как все тебя любят.

Я ни за что не пошел бы к Элиоту — не следует садиться за трапезу с врагом, — но Грете хотелось развлечься, и оба мы были так счастливы, что я не мог ей отказать, Элиот радостно встретил нас.

— Приветствую вас и вашу прекрасную даму.

Он выдал улыбку самого высшего разряда, которая заставила меня вдруг вспомнить о добродушного вида сахарных черепах; их продают у нас в некоторых местах в День поминовения.

Элиот снизил голос до благоговейного шепота:

— Я познакомлю вас сейчас с несколькими очаровательными, прелестными людьми.

Мы пошли знакомиться с очаровательными, прелестными людьми. Это была заграничная корреспондентка американского журнала женских мод — самая расфранченная дама, какую я когда-либо видел; три или четыре президента туристских компаний и Гельмут Стерн с женой.

Элиот особенно сиял, представляя меня журналистке, которая одновременно была главой женской туристской ассоциации «Дщери пилигримов». Элиот сказал мне, что это одна из самых блестящих и популярных молодых женщин в США; хотя ей всего тридцать с небольшим, она принадлежит к высшим журналистским кругам.

Он оторвал мисс Рэнкен от ее восхищенных собеседников, и она устремила свет своего интеллекта на нас.

— Мистер Вильямс, говорят, у вас здесь собственная асьенда? Это просто сказка! Вы, конечно, позовете меня в гости?

Пока я объяснял, что у нас, в Гватемале, говорят не асьенда, а финка, появился приземистый принц из королевского рода древних майя с подносом в руках. Приятно изумленная мисс Рэнкен взяла тарелочку с тамалой и чуть-чуть отведала.

— Боже, какой тонкий аромат. Как, высказали, это называется?

— Тамала, а напиток — агуардьенте.

Руководительница «Дщерей пилигримов» съела, конечно, не одну порцию тамалы за время своих путешествий, но ей хотелось убедить нас, что она лакомится этим деликатесом впервые в жизни.

— А что значит агуардьенте? Его гонят из кактуса?

— Нет, из сахарного тростника.

— Какая жалость. Кактусовая водка — в этом есть что-то порочное, что-то захватывающее. Мисс Герцен, возьмите еще немного тамалы. Одной мне неловко, скажут, что я обжора. Просто тает во рту. Вы-то, наверное, едите это каждый божий день. Мне говорили, что вы уроженка этой прелестной страны. Счастливица!

Грета улыбнулась, подтверждая, что она счастливица. Глядя на этих столь несхожих женщин, я сделал важное наблюдение.

Мисс Рэнкен была законченным продуктом весьма совершенной машинной выделки, венцом представляемой ею цивилизации. Она была красива, обаятельна, энергична и даже — с поправкой на обязательный для подобных вечеринок уровень — не лишена остроумия. Она была одета в точности так, как следовало; лицо и руки у нее были в идеально ухоженном состоянии. Думаю, что она в меру верила в бога, в меру уповала на вечное блаженство, в меру жертвовала на благотворительные цели, — короче говоря, она, как выражаются американцы, «принадлежала к обществу», принадлежала и не собиралась его покидать. На весах успеха и неудач ее чаша была высоко вверху, чаша Греты — в самом низу. Но совершенства мисс Рэнкен отдавали повапленным гробом, а в недостатках Греты бурлила неистребимая человечность. Говорится же в Библии, что блаженны неудачники, все, кому не везет, от нищего Лазаря до Марии Магдалины. Блаженны нищие духом, блаженны бестолковые и те, кто не знает, как жить, и те, у кого не хватает хитрости, чтобы отстоять себя. Грета заблудилась на ничьей земле, между двумя мирами. Мисс Рэнкен принадлежала к тому благополучному миру, который умеет решать все проблемы к своему удовольствию.

Загремела музыка, мисс Рэнкен исчезла. Ее место занял мужчина, в точности похожий на того джентльмена, который с важным видом прикладывается к стаканчику виски на рекламных объявлениях в «Нью-Йоркере». Подчеркивая важность своих слов, он сказал:

— Нужны свежие идеи, которые подогрели бы нас.

Он тоже исчез. Мы поставили пустые стаканы и, проталкиваясь в толпе, пошли искать Стернов. Гельмут был вне себя от досады. Он протянул мне печатный листок:

— Я считаю это совершенно безнравственным.

Лиза что-то успокаивающе промурлыкала.

От ее наряда, походившего на детское праздничное платьице, пахло ландышем; сощуренные глаза и храбрая улыбка свидетельствовали, что она борется с головной болью. Я поглядел на листок и прочитал:

«Индейский Новый год в красочном городе Гвадалупе».

. — Что вы нашли тут худого?

— Почитайте, увидите сами.

Мужчина с рекламного объявления снова стоял возле нас.

— Думайте что хотите, а для туристов это свежий товар. Абсолютно неосвоенный рынок.

Я придумал название для нового маршрута:

«Кто найдет первым урановую руду?» — Он положил в рот тамалу, задумчиво покачал головой и снова исчез.

— Очень прошу вас прочитать до конца, — сказал Гельмут. — Здесь он весь от головы до пят. Тамалы? Нет, спасибо. Я ее не терплю.

Агуардьенте тоже видеть не могу. Для кого это угощение? Мы пока еще не индейцы.

Я стал читать вслух рекламный листок:

— «Авторитеты признают древних maya (произносится май-я) самым одаренным из первобытных народов нашей планеты. Их потомки, добродушные, работящие, простосердечные индейцы, сохранили в своем быту и фольклоре многое от былого великолепия своих предков.

Красочные новогодние празднества в Гвадалупе (туземцы соблюдают летосчисление и календарь своих предков) дают неповторимую возможность воочию увидеть древние церемонии, сохранившиеся лишь в самых глухих уголках гватемальского нагорья, и принять в них личное участие».

— Пока не вижу ничего особенного, обычная белиберда, — сказал я.

— Нет, нет, почитайте дальше. Это не поддается описанию.

— «В романтических кущах парка Аламеда вы увидите мистический Танец Оленя, поразительный Танец Змеи, а также Танец Конквистадоров, живописующий победу испанцев над индейцами (не забудьте захватить фотоаппараты и достаточный запас пленки). Вы, конечно, пожелаете принять участие в изумительном шествии с цветами…»

— О, боже, — простонал Гельмут, — они превращают это в битву цветов.

— «…которое, наряду с торжественным поклонением солнцу, знаменует окончание веселых ритуальных торжеств».

— Что ж, — сказал я. — По-моему, недурно.

— «Днем вы примете участие в изумительной поездке на вершину вулкана Тамансун, где увидите собственными глазами жреца майя, отправляющего службу перед каменным изображением Тцултака (Повелитель Вселенной)…»