Император Николай Первый, подавив при вступлении на престол мятеж масонов-помещиков, именуемых в нашей отечественной традиции декабристами, начал своё царствование успешными и решительными мерами, обещавшими много. Зрелый Пушкин редко ошибался в своих оценках. Вспомним: «Его я просто полюбил, он бодро, честно правит нами; Россию вдруг он оживил войной, надеждами, трудами». Так полагал Пушкин в 1827 году.

Оглядываясь назад, с этой оценкой нельзя не согласиться. Отброшены были от южных российских рубежей хищные турецкие и персидские феодалы. Намечались в императорском кабинете весьма широкие преобразования, привлечены к подготовке их М. Сперанский и граф П. Киселёв — видные государственные деятели, поддерживал начинания молодого императора и Пушкин. Намечались даже изменения в святая святых крепостнического строя — освобождение крестьян.

Но... затем в России начался «застой». Обращаясь к опыту истории, люди ищут в ней ответа на завтра. Мы тоже попробуем искать ответы для решения насущных вопросов, но то будет уже на «послезавтра», ибо нынешние правители России «завтра» ничего уже сделать не смогут. Не сумеют или не захотят.

Николаевский «застой» был того же политического толка, как и памятный нам всем брежневский. Внешне в стране и вокруг её пределов, да и вообще в мире, всё вроде бы казалось относительно спокойным. Зачем же чего-то там серьёзное предпринимать, ломать тем более — всегда ведь найдутся недовольные, зачем же без нужды создавать общественное напряжение?

Впрочем, о николаевском «застое» не раз писали (причём порой сильно преувеличивая его, вспомним хотя бы писания известного маркиза де Кюстина, этого оракула наших либералов). Но есть и другая сторона николаевского времени, о чём мало знают и почти не поминают. Речь идёт о внешнеполитическом курсе тогдашней России, где императорским кабинетом по сути руководили Нессельроде — Бенкендорф — Канкрин — Дубельт и прочие «исконно русские» приближённые близорукого, к сожалению, Николая.

Основным вектором внешней политики его долгого царствования стал, если можно так выразиться, «дворянский интернационализм». Основы его были заложены во время Венского конгресса 1815 года, когда европейские монархи, в том числе и недавние эмигранты, делили мир, не спросясь народов. «Дворянский интернационализм» был нечто вроде «пролетарского интернационализма» от Ленина до Брежнева включительно: национальные интересы страны в обоих случаях приносились в жертву неким умозрительным доктринам.

В первом случае — «легитимизму», то есть всевластию «законных» монархов, какими бы свирепыми не были бы их правления. Ну, о втором, когда во имя «мирового коммунизма» труд и кровь нашего народа растрачивались на Кубе и в Анголе, во Вьетнаме и Афганистане, эти времена памятны и понятны всем.

Однако обратимся ко временам, непосредственно предшествовавшим Крымской войне. Революция 1848 года потрясла почти всю континентальную Европу, но особенно неверную соседку России Австрию. Империи Габсбургов грозил распад на немецкое, венгерское и славянские государства (что, кстати, и случилось через семь десятков лет). Ясно, что для национальных интересов государства Российского распад сильной и враждебной империи на ряд слабых государств был бы выгоден.

Однако Николай I и его окружение поступили как раз противоположным образом: российские войска были введены в отделившуюся Венгрию. Восстание было подавлено, от шашки русского казака погиб в одном из последних боев поэт Петефи — кумир венгерской молодёжи. Отношения между Россией и Венгрией были отравлены надолго. Вот что означала догма «легитимизма» на практике.

Итог был закономерен. К концу царствования Николая I Россия оказалась в полном дипломатическом одиночестве, весь мир стал ей враждебен, союзников она растеряла. Влияние России на соседнюю Оттоманскую империю, где проживало множество православных, ещё столь сильное недавно, было вытеснено Англией и Францией. Однако правительство Николая I не понимало этого. (Возможно, кое-кто и не хотел понимать: Нессельроде и Канкрин были выкрестами, Бенкендорф и Дубельт — масонами).

Николай I потребовал исключительного права России на покровительство православным подданным турецкого султана (славянам, грекам, армянам и другим). В Константинополе это требование безусловно отвергли — англо-французский флот с десантом на борту уже приближался к черноморским проливам. Так началась война, которая в русской традиции именуется Крымской. Это весьма неточно: боевые действия велись на многих российских границах, даже за Северным полярным кругом.

По сути это была мировая война. Но если в официально именуемых Первой и Второй враждебные стороны делились на два лагеря, причём силы сторон были как-то уравновешены, то здесь почти весь мир объединился против одной России.

Как же начались столь важные в историческом смысле события?

Характерно, и это надо подчеркнуть, что войну начало не руководство России. Турецкий султан, чувствуя за собой твёрдую поддержку великих стран Запада, объявил войну России 16 октября 1853 года. Турки надеялись на свои немалые силы, но... Уже 18/30 ноября русская эскадра под командованием адмирала Павла Нахимова полностью уничтожил турецкий флот в их же гавани Синопе. Примерно тогда же русские войска вошли в нынешнюю Румынию. Стало ясно, что судьба турецкого султана предрешена.

В феврале 1854 года Великобритания и Франция вступили в войну на стороне Турции. Тогда же Австрия, лишь недавно спасённая Николаем 1 от распада, недвусмысленно выступила против России. Российский император, человек прямодушный, но столь же и прямолинейный, был потрясён двоедушием молодого австрийского императора Франца Иосифа. На донесениях русских дипломатов из Вены он поначалу накладывал растерянные резолюции: «??? Не верю!» А потом прямо-таки разражался явно недипломатическими выражениями по поводу австрийских деятелей: «Каналья! Мерзавец! Негодяй!»

Однако в Вене резолюций Российского императора не читали, но потребовали вывода русских войск из Румынии. Увы, после стольких побед на Балканах, России пришлось на этот раз подчиниться судьбе, причём без единого выстрела с обеих сторон...

Что ж, с точки зрения объективной, задачи великих мировых держав к весне 1854 года вроде бы были решены. «Русский медведь» опять заполз в свою снежную берлогу, он не станет более вылезать за её пределы, как бы обширна она ни была. Однако в Лондоне и Париже поступили совершенно наоборот — было принято совместное решение о высадке крупных войсковых сил в Крыму. Зачем? С какой стратегической целью вторгаться в глухую окраину России?

...Двадцать с лишним лет спустя виднейший деятель английскою парламента времён Крымской войны назвал её «глупой и безнравственною». Верно, она не принесла Великобритании ничего, кроме огромных людских и материальных потерь. Однако вину за всё это Г. Синклер возложил, по обычаям традиционной английской политики, на своего тогдашнего союзника. Он писал с запоздалым сожалением: «Мы были тогда привязаны к колеснице Наполеона III, тирана Франции».

Да, задним умом все крепки... Но в том самом 1854 году «император французов» был для правительства Великобритании самым желанным союзником. Да, так было, Англия ещё с 17-го столетия была врагом России, но никогда не могла напасть на неё в одиночку. И вот момент вроде бы настал: превосходная французская пехота в союзе с превосходящим весь мир английским флотом приблизились, наконец, к границам коренной России. Союзники были тут весьма согласны по центральным задачам. Авторитетнейшая в ту пору французская газета «Конститюсьонель» в те поры писала с присущей тогда журналистам непринуждённой откровенностью: