— А сейчас где тот конь?
— Я его уступил чеканщику из Расы, побратиму.
— Печенеги!! — раздался внезапный крик. — Печенеги бегут! Вон они, за камнями! Много! — Оба «лютых разбойника» возбуждённо указывали на то место крутого берега, где выпирали из высокого бурьяна три огромных гранитных зуба.
Люди на суше вели себя странно. Действия их были разрозненны, сумбурны. Они явно не знали, встречать ли заморский корабль или бежать от него подальше. Одни прятались за выступами камней, встревоженно выглядывали оттуда, метались от укрытия к укрытию, другие, напротив, карабкались на гранитные глыбы и, выставляя себя напоказ, смотрели в море, прикрывая ладонями глаза от солнца.
— Да, — сказал Улеб, — это они.
Все, кто был на борту, сгрудились вокруг юноши, ожидая его распоряжений. А он бросился к мачте. Анит и несколько бойцов помогли ему убрать парус в считанные секунды.
Печенеги, кто посмелее, приблизились к самой воде. Те, что прятались, тоже покинули свои укрытия и потянулись к предполагаемому месту высадки чужестранцев.
— Не понимаю, — удивлённо молвил Улеб, — почти безоружны. Это на них непохоже.
— Не ломай голову, — сказал Анит. — Не грозятся железом оттого, что Округ Харовоя в согласье с империей.
Юноша на всякий случай велел Кифе и мальчишкам запереться в надстройке. Девушка послушно скрылась на корме. Мальчишек, разумеется, пришлось загнать туда бесцеремонными пинками.
Корабль мягко ткнулся косом в берег. Единственный сохранившийся после давешних схваток с норманнами его кол-таран вошёл в глинистую почву обрыва.
Анит Непобедимый перебросил конец длинной доски на твердь, не спеша окинул взглядом тесно сомкнувшихся печенегов, оглянулся на безукоризненный строй горстки своих храбрецов.
— Что дальше? Так и будем стоять да глазеть друг на друга? Ну и встреча! Хоть бы повод какой-нибудь дали, а то ни биться, ни говорить с этим племенем.
— Что с ними сталось?.. — недоумённо произнёс Улеб. — Это не войско.
— У них и узнай.
— Каким образом? — Улеб в сердцах сдёрнул шлем и перчатки, швырнул под ноги. — Как же выпытать у них про Улию?
— Христос спаситель, они не меньше нашего ждут разъяснений.
— Воины предпочитают пустые речи меж собой, — послышался сзади насмешливый голос Кифы. Девичье любопытство побороло осторожность. — Обычные люди, ни капельки не страшные. Молва о них несправедлива. Хоть и нет на них кольчужной ткани, хоть и не дал им господь благодати, язык и облик православных, зато не сверепы и забавны очень.
— Да уж попали на забаву, — проворчал Улеб.
Между тем печенеги всё прибывали и прибывали. Осмелели помаленьку, загомонили меж собой. Какой-то коренастый и скуластый человечек закатил штанины и почему-то полез не на сходни, а в море со связкой невзрачных беличьих шкурок. Он стоял по колено в воде, вытянув руки, держал рыжеватую связку пушнины на весу, потряхивал ею, прищёлкивал языком и призывно лопотал что-то, как заправский меняла.
И всё-таки подавляющее большинство держалось отчуждённо. В глазах немой вопрос: «Кто вы, приплывшие издалека, и почему, одетые, как боги, завидев нас на берегу, прервали свой путь к большим торговым городам? Не за жалкой низанкой полусгнивших белок завернули сюда, так за чем же?»
— Нет, это не войско, — снова сказал Улеб.
— Отстегнём мечи, выйдем к ним вдвоём и попытаемся договориться, — предложил Непобедимый. — Потребуем, чтобы вызвали своего кагана. Раз ты решил спасти сестру, не теряй времени. Кифа, мой ангел, правильно заметила: мы отвлеклись от дела пустыми пересудами.
Улеб с Анитом шагнули в круг печенегов. Те встретили безоружных куда приветливей, нежели раньше, загомонили пуще прежнего. Иные подняли растопыренные ладони в знак доверия. Иные, улыбаясь, закивали головами. Были и такие, что невозмутимо, а может, и презрительно глядели на пришельцев.
Улеб указал на себя и отчётливо произнёс по-эллински:
— Я. Посол Страны Румов.
Затем ткнул пальцем в толпу печенегов.
— Вы. Позовите Курю.
И тут произошло нечто совершенно неожиданное для него. Из всего сказанного им печенеги разобрали только «Румов» и «Курю». Но этого оказалось достаточно, чтобы повергнуть их в неописуемую ярость вместо предполагаемой радости.
— Куря? — с ненавистью вопрошали они.
— Ит Куря! — исступлённо ругались другие. — Шакал!
— Гачи, рум, гачи!! — вздымая трясущиеся от негодования кулаки, наступали третьи.
Казалось, вот-вот с полсотни разъярённых людей вцепятся в абсолютно сбитых с толку Улеба и Анита. Резкий, острый, как боль, отчаянный крик Кифы встряхнул Улеба. Он увидел, как мощным движением рук Анит отбросил передний ряд нападавших, как всколыхнулись копья и сверкнули топоры спешивших на выручку бойцов. И он вскрикнул, покрывая своим голосом шум назревающей бойни:
— Торна, греки! Назад! Уберите оружие! Свершилось чудо! Или эти несчастные не те, за кого мы их приняли! Они проклинают Чёрного!
Бойцы щитами оттеснили печенегов, которых, в свою очередь, озадачило поведение светловолосого витязя, запретившего своим воинам колоть и рубить их. Хоть и бурлила толпа по-прежнему, но её уже что-то сдерживало от намерения немедленно растерзать чужеземцев.
— Куря — тьфу! Куря — шакал! — Улеб изобразил отвращение. — Я не посол Страны Румов!
Мало-помалу печенеги успокаивались, уставясь на него широко раскрытыми глазами. А он уже улыбался и говорил по-росски:
— Я росич. Понимаете? Я русский человек. Кто из вас понимает меня?
Он попросил Анита увести бойцов, чтобы они не смущали своим присутствием уже вовсю притихшую толпу. И когда те отошли, повторил снова:
— Я росич. Из уличей.
— Руся? — послышалось наконец в ответ.
— Да, да, я руся! Черти этакие, руся я, руся!
Будто ветер прошелестел листвой, так пронёсся среди них приглушённый шёпот. Недоверчиво косясь на Улеба, переглядываясь, они всё чаще и явственней произносили в сумбурном своём споре слово «Маман-хан».
Вот какой-то печенег, сбросив кафтан, чтобы не стеснял движений, что есть духу припустил через бурьян мимо каменных зубьев прочь от моря.
Улеб сообразил, в чём дело, согласно закивал:
— Давайте, люди, давайте сюда своего Мамана.
— Что такое? — спросил Анит.
— Если не ошибаюсь, послали за толмачом.
— Дай бог, чтобы не за конницей.
Улеб с нетерпением и волнением дожидался местного толмача. Он надеялся с его помощью разобраться во всём, что поразило его сегодня. А главное, хоть что-нибудь разузнать о судьбе Улии. Он и сейчас думал о сестрице, как думал в годы разлуки с отчим домом, с щемящим чувством неискупленной вины.
Мелкими шажками, осторожно ступая в колючем сухотравье, к нему приблизилась Кифа. В тёмных, как спелые вишни, её глазах ещё не унялась тревога за жизнь любимого; смуглое, тонко очерченное, подернутое бледностью личико не успело согреться после пережитого леденящего страха. Она, словно слепая, на ощупь ухватилась за руку Улеба, прижалась к нему, неотрывно и настороженно наблюдая за печенегами. А те, в свой черёд, уставились на неё, как гурьба бедняков на изумруд.
Дыхание моря играло лёгким, точно розовая паутина, платьем девушки. Она, стройная и хрупкая, была прелестна и трогательна, ибо стояла, сама того не подозревая, в позе матери, заслоняющей собою дитя. Улеб умилённо сказал:
— Испугалась, Кифушка?
— Я им покажу, — отозвалась, — пусть только попробуют тронуть. Я тебя защищу. — И она показала кинжал, припрятанный в широком рукаве. Сердито, предостерегающе глядела на безмолвно любовавшуюся ею толпу.
Улеб рассмеялся. Печенеги тоже загоготали, оценили, значит, поступок маленькой защитницы светловолосого силача. А Твёрдая Рука подхватил её как былинку, понёс на корабль, приговаривая:
— Уморила, глупышка! Тебя не разберёшь: то поёшь наперекор буре да мужей вдохновляешь, то помираешь со страху, когда незачем. Вспомнил, как забоялась речей Лиса и удирала по оврагам. Нынче вот с ножом на сотню степняков. Сил нет, до чего потешная!