Редактор задумчиво смотрел на него сбоку и молча соображал - что же сказать этому парню? Нужно сказать что-нибудь хорошее, правдивое и искреннее. Но у Дмитрия Павловича Истомина ничего нужного в данный момент не нашлось ни в голове, ни в сердце. Давно уже всякие идейные и выспренние разговоры по "вопросам" вызывали в нем чувство скуки и утомления. Он вышел сегодня отдохнуть, нарочно избегал встреч с знакомыми - и вот этот человек со своими речами. Конечно, в его речах, как и во всем, что говорят люди, есть некоторая доля правды. Они - любопытны и могли бы послужить очень интересной темой для фельетона...

- Все, что вы сказали, - не ново, знаете, - начал он. - О несправедливости отношений человека к человеку давно идет речь... Но, пожалуй, эти ваши речи являются новостью - в том смысле, что раньше их говорили люди иного сорта... Вы несколько односторонне и неверно формулируете ваши думы... но...

- Опять ваша точка зрения! - усмехнулся Гвоздев. - Эхма, господа, господа! Умом-то вы награждены, а сердце-то, видно, померло... Вы мне скажите что-нибудь такое, чтобы сразу по недугу мне пришлось... вот!

Он, опустив голову, ждал ответа.

Истомин снова посмотрел на него, наморщив лоб, ощущая сильное желание уйти. Ему казалось, что Гвоздев пьянеет и оттого так раскис после своих возбужденных речей. Он смотрел на белую фуражку, съехавшую на затылок, на рябую щеку и задорный вихор Гвоздева, смерил взглядом всю его сильную жилистую фигуру и подумал про него, что это очень типичный рабочий, и если б...

- Так что же? - спросил Гвоздев.

- Да что же я могу вам сказать? Откровенно говоря, я не совсем ясно представляю себе, что именно хотели бы вы...

- То-то вот и есть!.. Ничего вы мне не можете ответить, - усмехнулся Гвоздев.

Редактор облегченно вздохнул, справедливо предполагая, что разговор окончен и Гвоздев уже не будет больше к нему приставать с вопросами... И вдруг он подумал:

"А что, как он побьет меня? Он - такой злой".

Ему вспомнилось выражение лица Гвоздева там, в редакции, во время этой глупой сцены. И он подозрительно покосился на него.

Было уже темно. Тишина прерывалась звуками песни, долетавшей издалека с реки. Пели хором, теноровые голоса слышались совсем ясно. Большие жуки, металлически звеня, носились в воздухе. Сквозь листву деревьев видны были звезды... Иногда та или другая ветка над головами отчего-то вздрагивала и слышалось тихое трепетание листьев.

- А ведь роса будет, - сказал редактор осторожно.

Гвоздев вздрогнул и поворотился к нему.

- Что вы сказали?

- Роса будет, говорю, вредно это...

- А-а!

Помолчали. На реке раздался крик:

- Эй-й! На-а барже-е!..

- Я думаю идти. До свидания!..

- А не распить ли нам пару пива? - предложил вдруг Гвоздев и, усмехаясь, добавил: - Окажите честь!

- Нет, извините, я в это время не могу. И потом пора мне, знаете...

Гвоздев встал с дерева и угрюмо посмотрел па редактора.

Тот протягивал ему руку, тоже встав.

- Не желаете, значит, пить пиво со мной?! Ну и черт с вами! - отрубил Гвоздев, нахлобучивая свою фуражку резким жестом. - Аристократия! На грош пара! Я и один напьюсь...

Редактор храбро повернулся спиной к своему собеседнику и пошел вверх по тропинке, странно втянув голову в плечи, точно боялся задеть ею за что-нибудь. Гвоздев крупными шагами пошел вниз по горе.

С реки доносился надрывавшийся голос:

- На барже-е! Черти-и! Да-а-вай лодку-у-у!

И среди деревьев разносилось тихое эхо:

- О-у-у-у!..


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: