- Я часто думаю, - продолжал он, - каково было бы мне, если б я сам оказался на их месте.

- Ты? Ну нет, ведь ты такой большой и величественный, дорогой; не успеешь и оглянуться, как сам король назначит тебе пенсию.

Грентер, бренча в кармане монетами, встал с полированного кресла. В его воображении одна за другой, словно кадры кинофильма, возникали живые картины: серебристая, залитая солнцем река, и этот мерзавец с перекошенной, мрачной физиономией - вот он открыл рот и что-то хрипит; и этот ребенок с желтым личиком, и девица с черными цыганскими глазами; а потом - полицейский суд и, наконец, он сам, там, на суде, заставляет их отвечать по всей строгости закона. И вдруг он выпалил:

- Сегодня на набережной меня пытались шантажировать.

Она не ответила, а когда он в раздражении обернулся, то увидел, что она заткнула уши.

- Да перестанешь ли ты наконец бренчать! - сказала она.

Проклятье! Она ничего не слышала.

- Со мной произошло целое приключение, - снова начал он. - Знаешь девушку-цветочницу, что стоит на углу Тайт-стрит?

- Да. Такая нахальная цыганка.

- Гм! Так вот, я как-то купил у нее цветы, и она мне рассказала о себе такую душещипательную историю, что я зашел к ней, желая проверить, правда это или нет. Оказалось, все правда, и я, понимаешь, дал ей денег. Потом я решил, что хорошо бы поглядеть, как она их тратит, и, понимаешь, зашел к ней опять...

Жена прошептала: "О Чарлз!" - и он поспешил закончить:

- А сегодня, подумай только, за мной увязался какой-то мерзавец и пытался меня шантажировать - вымогал десять фунтов.

Он услышал какие-то странные звуки и оглянулся. Откинувшись на спинку кресла, жена его давилась от смеха.

И тут Грентер понял, что именно этого он боялся больше всего. Он боялся, что жена будет смеяться над ним, когда он падет с пьедестала! Да! Именно это страшило его, а вовсе не то, что она усомнится в его верности. Он слишком большой, думалось ему, чтобы позволить смеяться над собой. Он и в самом деле был слишком большим. Природа установила предел, который не должны превышать мужья...

- Не вижу, что тут смешного! - холодно заметил он. - Нет более гнусного преступления, чем шантаж.

Его жена перестала смеяться; две слезы скатились по ее щекам.

- Ты дал ему деньги? - спросила она уже спокойно.

- Конечно, нет.

- А чем он угрожал?

- Угрожал рассказать тебе.

- Но что же?

- Свои грязные выдумки о моих невинных визитах. - От слез в пудре образовалось два ручейка, и он добавил со злостью: - Ну, конечно, он ведь с тобой не знаком.

Жена вытерла платком глаза, и по комнате распространился запах герани.

- Мне кажется, - продолжал Грентер, - что ты бы еще больше развеселилась, если б за веем этим действительно крылось что-то!

- О нет, Чарлз! А может... тут и в самом деле что-то кроется?

Грентер посмотрел на нее в упор.

- К сожалению, должен огорчить тебя: нет.

Он увидел, как она прикрыла рот платком, и, резко повернувшись, вышел из комнаты.

Он ушел к себе в кабинет и сел у камина. Так, значит, это смешно быть верным мужем? И вдруг у него мелькнула мысль: "Если моя жена могла обратить все это в шутку, как же... как же она сама?..." Гадкая мысль! Несправедливая мысль! Словно этот негодяй, шантажируя его, в самом деле осквернил его душу, и в ней остались лишь низкие побуждения. Пробили часы на соседней церкви. Уже шесть! Этот проходимец придет на набережную и будет ждать своих десяти фунтов. Грентер поднялся. Его долг пойти и передать этого человека в руки полиции.

"Ну, уж нет! - подумал он со злобой. - Пусть придет сюда! Я очень хочу, чтобы он пришел сюда! Я его проучу!"

Но какой-то стыд остановил его. Подобно большинству крупных людей, он не привык применять силу - в жизни пальцем никого не тронул, даже в детстве - ни разу случая не представилось. Он подошел к окну. Отсюда сквозь деревья ему был виден в надвигающихся сумерках парапет набережной, и сразу же - так и есть! - он разглядел этого человека, который, словно голодный пес, сновал взад-вперед. Грентер стоял у окна и смотрел, позвякивая монетами, взволнованный, торжествующий, злой, снедаемый любопытством. Что этот негодяй станет делать дальше? Начнет обходить все квартиры подряд в этом огромном доме? А эта девица тоже там - эта цветочница со своим желтолицым ребенком? Он увидел, как человек, за которым он наблюдал, крадучись, пересек улицу и скрылся в тени домов. В этот волнующий миг Грентер прорвал карман брюк: монеты со звоном покатились по полу. Он еще искал последнюю монету, когда раздался звонок, - до этого он все-таки не верил, что проходимец осмелится прийти к нему домой! Он резко выпрямился и вышел в прихожую. Прислуги они не держали, поэтому в квартире не было никого, кроме него и жены. Снова раздался звонок, и жена тоже вышла в прихожую.

- Это мой приятель с набережной, который так тебя развеселил. Я хочу, чтобы ты его увидела, - сказал он мрачно.

Заметив на ее лице виноватое и вместе с тем насмешливое выражение, он отворил входную дверь.

Ну, конечно! Перед ним стоял этот человек. При электрическом свете, на фоне драпировок вид у него был особенно жалкий. Скверный тип, но все-таки бедный и несчастный, в драных башмаках, худое, перекошенное лицо дергается, сам весь какой-то ощипанный, и только в голодных глазах затаилась угроза.

- Входите, - сказал Грентер. - Полагаю, вы хотите видеть мою жену.

Человек подался назад.

- Я вовсе не хочу ее видеть, - зашептал он, - если вы сами меня к этому не вынудите. Дайте нам пять фунтов, господин, и я отстану от вас. Разве я хочу ссорить мужа с женой?

- Входите, - повторил Грентер. - Она ждет вас.

Человек не двигался с места, молча облизывая бескровные губы, словно прикидывал, как ему теперь выпутаться из этой истории.

- Ну, смотрите, - вдруг сказал он. - Вы еще пожалеете.

- Я пожалею, если ты не войдешь. Очень уж ты занятный парень и к тому же отъявленный негодяй.

- А кто меня сделал таким? - вырвалось у того, - Как, по-вашему?

- Войдете вы наконец?

- Да.

Он вошел, и Грентер запер за ним дверь. Это было все равно, что впустить в дом змею или бешеную собаку, но он испытывал почти удовольствие: слишком свежо было воспоминание о том, как его высмеяли.