- Послушайте, дружище, не обижайтесь... вы что... совсем на мели? Если я могу быть вам чем-нибудь полезен, пожалуйста, не стесняйтесь. Мы же старые знакомые и все такое...

Он опять, выпучив глаза, уставился на какой-то предмет на полу, и Кейстер посмотрел туда же. Там, над ковром, он увидел... свой собственный башмак. Башмак ритмично покачивался в шести дюймах от пола, и на нем видны были трещины... как раз посредине между носком и шнуровкой две большие трещины. Так и есть! Кейстер давно их заметил. В башмаках этих он играл Берти Карстерса в "Простаке" еще до войны. Хорошие были башмаки. Теперь это его единственная пара, не считая башмаков доктора Доминика, которые он очень берег. Кейстер перевел глаза на добродушное, озабоченное лицо Брайс-Грина. Тяжелая капля оторвалась у Кейстера от сердца и затуманила глаз за моноклем. Губы его искривились горькой усмешкой. Он сказал:

- Спасибо. Но откуда вы взяли, что я на мели? Вовсе нет.

- Извините. Мне просто показалось...

Глаза Брайс-Грина снова опустились, но Кейстер уже убрал ногу.

Брайс-Грин заплатил по счету и поднялся:

- Очень сожалею, дружище, но у меня свидание в половине третьего. Чертовски рад, что встретил вас. До свидания!

- До свидания, - произнес Кейстер, - и спасибо.

Кейстер остался один. Опершись подбородком на руку, он смотрел через монокль в пустую чашку. Наедине со своим сердцем, своими башмаками, своим будущим... "В каких ролях вы выступали последнее время, мистер Кейстер?" "Да так, ничего особенно интересного. Впрочем, роли были самые разнообразные". "Понятно. Оставьте ваш адрес, сейчас не могу обещать вам ничего определенного". "Я бы мог э-э... почитать вам что-нибудь. Может, послушаете?" "Нет, благодарю, это преждевременно". "Ну что ж, может быть, я пригожусь вам позднее".

Кейстер ясно представлял себе, как он смотрит при этом на антрепренера. Боже, какой взгляд! "Великолепная жизнь!" Собачья жизнь! Все время ищешь, ищешь, выпрашиваешь работу. Жизнь, полная бесплодных ожиданий, старательно скрываемой нищеты, тяжкого уныния и голода.

Официант, скользя на носках, подлетел к столу: видно, хотел убрать посуду. Надо было уходить. Вошли две молодые женщины и сели за столик у двери. Кейстер заметил, что они посмотрели на него, до его обостренного слуха донесся их шепот.

- Конечно, это он... в последнем акте... Разве ты не видишь его седую прядь?

- Ах, да! Это он. В самом деле он...

Кейстер выпрямился, поправил монокль, на губах заиграла улыбка. Они узнали в нем доктора Доминика!

- Разрешите убрать, сэр?

- Разумеется, я ухожу.

Кейстер встал. Молодые женщины все еще пристально смотрели на этого представительного мужчину. Слегка улыбаясь, он постарался пройти мимо них как можно ближе, чтобы они не увидели его рваный башмак.

СОВЕСТЬ

Перевод Г. Журавлева

Таггарт приподнялся. Канаву для ночлега он выбрал очень удачно, под изгородью у домика сторожа; ее скрывали нависшие ветви деревьев. Птицы в ХайдПарке уже завели свои утренние песни. Часов у Таггарта не было, они отправились туда же, куда за последние три месяца ушли и остальные вещи, и только по сумеречному свету он мог догадаться, что начинает светать. Ему было не за что благодарить птиц: их щебетание разбудило его слишком рано, и он уже чувствовал голод, а до завтрака еще далеко, да и откуда он появится, один бог ведает. Однако Таггарт с интересом прислушивался к птичьему пению. Это была его первая ночь под открытым небом, и, как все новички, он испытывал что-то вроде торжества при мысли, что вопреки закону, сторожам и утренней сырости он все же начал жизнь бродяги.

Таггарт был родом из Нортамберленда и, по его собственному выражению, никогда не вешал носа. Родился он в городе, так что его знакомство с природой было весьма ограниченно и не шло дальше умения отличать воробьев от дроздов, однако писк и гам, поднятый крылатыми бродягами, доставляли ему истинное удовольствие, и, если не считать некоторой ломоты в костях, он чувствовал себя превосходно.

Таггарт раскурил трубку и снова вернулся к не дававшей ему покоя проблеме: как достать работу и почему он ее потерял.

Три месяца назад Таггарт, хорошо упитанный, статный и самоуверенный, весело вошел в кабинет своего начальника в конторе "Журнально-газетного объединения". Начальник сказал ему:

- Доброе утро, Таггарт. Джорджи Гребе согласен дать нам статейку для "Маяка". Писать у него, конечно, нет времени. Я хочу поручить это вам - один столбец, что-нибудь в его стиле, а он подпишет. Хорошо бы пускать такие статейки в "Маяке" каждую неделю. Нам нужны популярные имена. Я уже раздобыл с полдюжины таких знаменитостей. Мы заставим широкую публику охотиться за "Маяком".

Таггарт улыбнулся. Джорджи Гребе! Кто его не знает? Первоклассная мысль - дать его статейку в газете.

- А написал ли он в своей жизни хоть строчку, сэр?

- Вряд ли... но о чем он мог бы писать, нетрудно догадаться. Конечно, за статью он не получит ничего, кроме рекламы. А для следующего номера я наметил сэра Катмана Кейна. С этим вам надо быть осторожней. Его стиль легко изучить по той его книге о процессах знаменитых убийц. Он чертовски занят, и писать за него придется вам, но он подпишет что угодно, если будет хорошо сделано. Да, да, Таггарт, я заставлю публику покупать наш "Маяк". Ну так не теряйте времени и принимайтесь за статью Гребе!

Таггарт кивнул и, достав из кармана несколько отпечатанных на машинке листов, положил их на стол.

- Вот ваша передовая, сэр. Пожалуй, немного резковата.

- Мне некогда читать. Спешу на поезд, Таггарт.

- Не смягчить ли ее немного?

- Пожалуй. Смотрите сами. Садитесь здесь и кончайте передовую. Вернусь в пятницу. До свидания.

Таггарт помог ему надеть пальто, и, схватив шляпу, главный редактор скрылся.

Таггарт сел и начал править написанную им передовицу. "Хорошая статья, - подумал он, - жаль, никто не знает, что пишу все это я..."

Эта работа за других - настоящее искусство, только, как всякое искусство, оплачивается она неважно... Но довольно приятно сознавать, что ты - зерно, а главный редактор - только шелуха... Это он-то, с его именем и влиянием в обществе!.. Таггарт закончил правку, написал сверху: "В печать" и подумал: "Теперь Джорджи Гребе! О чем же писать, черт возьми?" Раздумывая об этом, он направился к себе.