– Я где-то то ли слышал, то ли читал, – начал он, – что маньяки подсознательно хотят, чтобы их поймали. Это правда?

– Часто, – согласился Чигаев. – Но не всегда. Видите ли, это зависит от многих причин. Немаловажную роль играют форма и течение психического расстройства. Скажем, у больного маниакально-депрессивным психозом подобные желания могут отсутствовать вовсе. Он ведь не нападает, он защищается. Для него важно не убийство как таковое, а возможность избежать опасности. Мнимой, разумеется. В собственном понимании он не делает ничего противозаконного. Значит, и раскаиваться ему не в чем.

– Но это не наш случай, – покачал головой Волин. – Если бы это была работа «защищающегося», то он не стал бы прятать труп. Зачем, если, как вы говорите, он не совершает ничего предосудительного?

– Да, верно, – психиатр усмехнулся.

– Значит, мы имеем дело с убийцей-»агрессором».

– Скорее всего.

– Какова вероятность того, что этот человек вернется на место преступления, если не будет знать, обнаружен ли труп? Психиатр задумался. Его и без того объемная фигура на несколько секунд расслабилась, словно обтекая стул, отчего стала казаться еще объемнее.

– Думаю, крайне мала. Скорее, он пойдет дальше. Действия людей, страдающих острыми формами психических расстройств, всегда… или почти всегда подчиняются строго определенной цели. Цель же диктует и все прочее: орудие убийства, время суток, пол жертвы. Обнаружен труп или нет, не имеет значения. Важна цель, и только цель.

– Но если все-таки допустить, что для него важен и факт обнаружения тела?

– Полагаю, он не вернется и в этом случае. Хотя найдет способ узнать, обнаружен ли труп. Волин хмыкнул. Доводы психиатра были логичны. Настолько логичны, что походили на правду. Конечно, его утверждения строятся на предположениях, а те, в свою очередь, базируются на опыте, но… В главном Волин был убежден: психиатр подсказал ему основную линию, которой следует придерживаться. Признак. Место и жертва. Возможно, их что-то объединяет. По какой-то причине убийца соотнес жертву и место преступления. Над этим стоит поломать голову.

– И вот еще что. – Чигаев снова скрестил руки на груди. – Если наш подопечный – человек, страдающий каким-то психическим заболеванием, то, возможно, это преступление у него далеко не первое…

Разговор вышел не очень гладким. Маринка попыталась отбиться от внеплановой «ночнухи», но Сергей Сергеевич настаивал, нажимал с мягкой настырностью моржа:

– Мариночка, – всех сотрудниц он почему-то называл именно так, уменьшительно-ласкательно: Мариночка, Любочка, Наташенька. – Мариночка, но вы поймите и меня. Мне-то, мне что делать? Ну что? Закрыть линию? Мариночка, вы не можете так со мной поступить. Маринка хотела ответить, что очень даже может, переживет как-нибудь это несчастье и Сергей Сергеевич, не умрет. И спать он будет спокойно, и кушать с аппетитом. С его-то фигурой. Но… Каляев принадлежал к той породе непробиваемых зануд, которым легче сказать «да», чем отказать.

– Сергей Сергеич, у моего… мужа сегодня день рождения!

– У мужа, – с облегчением протянул Каляев. – Мариночка, золотко, сколько их еще будет в вашей долгой супружеской жизни. Муж – категория непреходящая. Мужья, они, как тараканы, заводятся однажды и навсегда. Не избавитесь. Я сам муж, знаю. А тут, можно сказать, судьба целой организации висит на волоске.

– Врете, Сергей Сергеич, – с мрачной решимостью заявила Маринка. – Вы – холостяк. Все девчонки об этом знают. И потом, если судьба целой организации от меня одной зависит, чего же тогда вы мне такой скромный процент положили?

– Вру, Мариночка, вру, – радостно засмеялся Каляев, пропуская «процент» мимо ушей. – Истинный крест, вру. Но ведь только для пользы дела. Мариночка, вы мне необходимы! Давайте договоримся так: вы спокойно отмечаете день рождения своего драгоценнейшего супруга, потом берете такси и едете на работу. Девочка из дневной смены вас дождется, я распоряжусь. Такси оплачиваю из своего кармана.

– Сергей Сергеич, дело ведь не в такси, – попыталась возразить Маринка.

– Э-э-э, не скажите, голубушка, – мгновенно перехватил инициативу Каляев. – Как же не в такси? И в такси тоже. Вы ведь, если мне не изменяет память, где-то рядом живете? На Кутузовском? Так тут совсем близко. Значит, договорились, такси за мой счет. Хорошо?

– Сергей Сергеич…

– Вот и славненько. Мариночка, золотко, вы меня, можно сказать, из петли вытащили. Только долго не засиживайтесь и сильно не того… одним словом, не выпивайте чрезмерно. Договорились? Вот и чудненько. И славненько. И хорошо. Всех благ вам, Мариночка, – щебетал Каляев. – Отличненько. И не забудьте поздравить супруга от моего имени. Всего доброго.

– Не забуду, – вздохнула Маринка в нудящую короткими гудками трубку. Она откинулась на подушку, тяжело глядя в экран, на котором два мордоворота самозабвенно увеличивали друг другу и без того широкие физиономии. Ногами. «День насмарку, – подумала Маринка. – И не один день, а целых два. Сегодняшний и завтрашний». Тяжелый вздох вырвался у нее сам собой. Надо поспать, иначе ей ночь не высидеть. А ведь еще придется «заниматься страстной любовью» с этими вечно голодными ребятами, засевшими в телефонной трубке, как в противотанковом доте. Иногда, хотя и не слишком часто, Маринка ненавидела свою клиентуру. Всю, без исключения. Априори. Кипящая в груди злость мешала уснуть. Маринка сползла с тахты, прошлепала в кухню, достала из холодильника бутылку пива, откупорила и сделала несколько жадных глотков. Покатила по телу приятная ватная расслабленность, мягко ударил в голову сладкий и густой солодовый хмель. Быстро «зацепило». После бессонной ночи, что ли? Но пивная прохлада залила злость, остудила раскаленную занозу. Маринка вернулась в комнату, прилегла, щелкнула зажигалкой, раскуривая сигарету, и потянулась за телефонной трубкой. Надо было позвонить Мишке, «порадовать». Он, наверное, расстроится. Маринка сделала еще один глоток и негнущимся пальцем ткнула в нужную цифру на светящейся панасониковской клавиатуре.

К середине дня Волин успел провернуть кучу работы. Во-первых, связался с отделением милиции, к которому относился злосчастный двор. Распорядился насчет опроса жильцов ближайших домов. Мера, конечно, более чем сомнительная в смысле результата – если бы кто-нибудь что-нибудь видел, уже позвонили бы, – но обязательная практически при любом расследовании. Во-вторых, сходил к прокурору, получил разрешение на использование в разыскных мероприятиях средств массовой информации. Это было очень непросто. Начальство не любит выносить сор из избы. Основным доводом против было: «Прошло слишком мало времени, чтобы рассчитывать на серьезные результаты. Давайте наберемся терпения и посмотрим, как будет развиваться расследование». Волину пришлось пустить в ход все свое красноречие, дабы убедить собеседника: промедление может стоить кому-то жизни. В конце концов, прокурор согласился, хотя и с неохотой. Затем Волин отправил «Карту неопознанного трупа» на проверку по учету лиц, пропавших без вести, и разослал соответствующие запросы в отделения милиции. Его интересовали заявления, поступившие в течение последней недели и касающиеся исчезновения девушек, подходящих по возрасту и телосложению. Сразу после этого Волин заказал сводку аналогичных нераскрытых преступлений по Москве и Московской области за последний год. Потом связался с газетой, дал информацию, – процедура, ставшая в последнее время вполне обычной. Без фотографии, разумеется. Затем еще полчаса дозванивался до телевидения. Одним словом, утро напоминало бег с препятствиями. Заявлений об исчезновении в течение последней недели не поступало, а сводка по аналогичным преступлениям оказалась не просто большой. Впечатляюще огромной. Сорок четыре листа. И это только Москва и область. Волин подумал о том, что если убийца – приезжий, по этому списку вычислить его вряд ли удастся. А еще он ощутил нечто похожее на разочарование, смешанное с растерянностью. Похоже, Чигаев прав. Сумасшедших в этой стране больше, чем Волин мог себе даже представить. Он просматривал сводку, вычленяя более-менее похожие случаи и потихоньку дурея от обилия чужих смертей. Правда, отрезанных голов Волин больше не обнаружил, но это ничего не означало. Убийца мог быть из другого города, другой области, а то и, еще лучше, из «братской» страны Украины, Белоруссии, Молдовы, мог «выйти на большую дорогу» впервые, а еще мог изменить «почерк». Смена «стиля» хотя и не характерна для сумасшедших, однако и не так редка, как может показаться на первый взгляд. Чаще всего это обусловлено прогрессом заболевания и соответственно регрессом личности больного. Это ему тоже объяснил Чигаев. Волин выделил несколько убийств, напоминавших их случай, – молодые высокие брюнетки, тела которых были обнаружены в людных местах, – подчеркнул красным карандашом. Надо поднять всю информацию по этим происшествиям, подумал он. Абсолютно всю, до самых незначительных мелочей. Никто не может проконтролировать ВСЕ. Как правило, в любом случае существует пусть крошечная, но зацепка. Важно ее отыскать. Обдумывая преступление, убийца стремится избежать больших ошибок и не замечает маленьких. Эти-то «маленькие» просчеты подчас могут дать следствию больше, чем крупные и значимые улики. О крупных ошибках подследственный может вспомнить, а вот мелочи упрямо ускользают из памяти, не даются, смущают. Человек нервничает и начинает допускать все новые и новые ошибки, одну за другой. Тут-то его и ловят. Волин отложил нужные страницы сводки, остальные бумаги убрал в шкаф. В этот момент в дверь постучали. Затем створка приоткрылась, и в щели появилась голова Саши Смирнитского: