Эмилия кивнула. Она казалась не то встревоженной, не то сбитой с толку; а может быть, она просто устала. Хотя Ханако была знакома с Эмилией уже несколько лет, и за это время ей довелось встречаться и с другими чужеземцами, она до сих пор не всегда могла определить, что же за эмоции написаны у них на лицах. В отличие от японцев, чужеземцы зачастую не стремились скрывать свои чувства, но сам этот недостаток внутреннего контроля мешал Ханако понимать их. На лице одновременно отображалось слишком много мимических сигналов, и в их числе — некоторые совершенно неуместные. Иногда Ханако сидела у Эмилии, когда ее навещал кто-нибудь из ее друзей-американцев — флотский офицер, Роберт Фаррингтон, или тот скотовод, Чарльз Смит. Во время этих визитов она часто читала на лицах мужчин отражение чувств, носящих настолько интимный характер, что она краснела от стыда. Но Эмилия, казалось, не узнавала этих проявлений, поскольку продолжала разговор, как будто ничего не произошло, и сама не гневалась, не оскорблялась и не смущалась. Ханако не раз думалось: интересно, а они вообще понимают друг друга или нет?

Теперь Эмилия, очевидно, думала одновременно о множестве разных вещей, — вероятно, этим отчасти и объяснялось написанное у нее на лице замешательство. Но когда она заговорила снова, то отчего-то резко изменила тему.

Тебе что-нибудь известно про телохранителя по имени Го? — спросила Эмилия.

Конечно, — отозвалась Ханако, радуясь тому, что Эмилия забыла про свитки и переключилась на другую тему. Эти свитки имели право читать лишь князья и их наследники. Князь Гэндзи сделал исключение для Эмилии. Потому она имела право их читать. Ханако — не имела. — Го — один из великих героев нашего клана. Если бы не он, господин Хиронобу умер бы в раннем детстве, и так и не дал бы начало роду князей Акаоки.

Этот Го был монголом?

О, нет! — отозвалась Ханако, шокированная столь вопиющим предположением. — Я уверена, что нет.

А откуда он был?

Откуда? Он был из Японии.

Но откуда именно из Японии?

Ханако на мгновение задумалась.

Я не припоминаю, чтобы мне доводилось слыхать что-либо об его детстве. Разве только то, что он научился ездить верхом раньше, чем ходить. — Она улыбнулась. — Но это, конечно же, просто легенда. А так о нем всегда говорят только как о телохранителе господина Хиронобу. Он был телохранителем князя с самого его детства и до конца.

До конца… — повторила Эмилия. — Какого конца?

Они вместе погибли в сражении, — сказала Ханако, — удерживая армию Ходзё, чтобы маленький сын князя смог бежать и впоследствии отомстить.

Это тоже было знаменитым эпизодом из истории клана.

Этот сын, Дандзуро, стал вторым князем нашего княжества. Едва лишь выйдя из детского возраста, он помог сокрушить регентство Ходзё. — Вдруг Ханако в голову пришла мысль, от которой ее пробрал озноб. И, не удержавшись, она спросила: — А что, в “Судзумэ-но-кумо” написано иначе?

Эмилия покачала головой.

Нет, все написано в точности так, как ты сказала.

А! — Ханако сразу стало легче на душе. Такое нередко случалось в различных кланах: вышестоящие знали нечто такое, чего не говорили нижестоящим, а рассказывали вместо этого совсем иное. А уж в таком клане, как клан Окумити, на протяжении многих поколений возглавляемый пророками, это и вовсе могло очень сильно различаться. Но теперь, когда она сама затронула тему свитков, лучше всего для нее будет поскорее удалиться, пока тема не всплыла опять. Ханако поклонилась подруге. — Прошу прощения, что побеспокоила вас, Эмилия. Теперь я вас покину, чтобы не мешать вам работать.

Ханако, мне нужна твоя помощь.

Ханако заколебалась.

Я с радостью сделаю все, что смогу, если для этого мне не придется читать свитки или выслушивать что-либо, написанное в них.

Это не те свитки, которые тебе запрещено читать, а другие.

И с этими словами Эмилия протянула Ханако свиток, который держала в руках.

Ханако снова поклонилась, но свиток не взяла.

Я не могу.

Это не “Судзумэ-но-кумо”.

За проведенное здесь время Эмилия чрезвычайно далеко продвинулась в изучении японского языка. Однако же Ханако совершенно не была уверена, что Эмилия в состоянии различить, что является, а что не является частью тайной истории клана. Если свиток извлечен из одного из этих сундучков, как он может не быть частью их истории? Отказаться взять этот свиток было бы чрезвычайно невежливо. Но принять его — значит, нарушить основополагающее правило клана. И все же лучше избегать оскорбления, пока это возможно. Ханако нерешительно взяла протянутый ей свиток. При первом же указании на то, что Эмилия ошиблась, она немедленно прекратит читать.

Но Ханако довольно было бросить взгляд на беглые строки, написанные фонетическим письмом хирагана, и увидеть почти полное отсутствие сложных иероглифов кандзи, чтобы понять, что Эмилия права. Никто не стал бы писать историю клана столь неофициальным образом. Но едва лишь Ханако принялась читать, как упоминание о князе Нарихира и известном, неверно истолкованном пророчестве о розах заставило ее остановиться.

Эмилия, я не могу.

Похоже, это своего рода дневник, — сказала Эмилия. — Не история, а сплетни.

Что бы это ни было, но здесь идет речь о князьях и о пророчествах, — сказала Ханако. — С моей стороны было бы дурно читать это дальше.

Эмилия улыбнулась.

А разве никто здесь и сейчас не говорит о пророчествах? Разве сам князь Гэндзи не становится темой сплетен?

Ханако улыбнулась в ответ. Конечно же, Эмилия права. В клане Окумити пророчества, мысли и действия князя постоянно служили темой разговоров, споров и рассуждений. Это не было должным поведением. Но такова уж человеческая природа — чего иного от нее ожидать? Ханако стала читать дальше. И к концу первого абзаца не удержалась от смеха.

Да, — кивнула Эмилия, — я тоже засмеялась на этом месте. Я бы перевела его так: «Когда небеса отдали мужчинам власть над миром, боги тем самым показали, что в их чувстве юмора очень много вредности».

Да, я полагаю, это правильный перевод.

Это писала женщина, — сказала Эмилия.

В том не может быть никаких сомнений, — согласилась Ханако. — Почерк, стиль, тема — все это очень женское. — Она прочла еще немного и заулыбалась; теперь, когда Ханако уверилась, что она не читает ничего запретного, ей сразу стало спокойнее. — Она говорит о делах любовных — очевидно, о какой-то тайной и трагической любви.

Среди всего прочего.

Интересно, а как эти свитки смешались с прочими?

Это не совсем так. Они не смешаны с прочими. — Эмилия подняла крышку сундучка с красным драконом и синими горами. — Вот здесь они все написаны в одном стиле.

Тогда этот сундучок поместили вместе с другими по ошибке.

Мне вот еще что интересно, — сказала Эмилия. Она сняла сверху грубую ткань, и под ней обнаружился прекрасный шелк цвета небесной синевы, с пеной облаков на нем и с узором из разноцветных роз. — Это не те самые розы, котрые в вашем клане называют «Американской красавицей»?

Да, похоже, это они и есть, — согласилась Ханако. Ей снова сделалось не по себе. — Я думаю, это должны быть они, раз они упомянуты в свитке.

Их впервые посадил князь Нарихира, — сказала Эмилия.

Да.

А когда это произошло?

В восемнадцатом году правления императора Огимати, — сказала Ханако.

А какой это год по западному календарю?

Ханако быстро произвела подсчет.

Полагаю, 1575.

Эмилия кивнула.

Так я и думала. Но я решила было, что ошиблась в расчетах. Чужеземцу легко запутаться в японском календаре и в порядке следования императоров. — Она внимательно взглянула на рисунок на крышке сундучка. — Мне потребовалось две недели, чтобы прочитать их. Я закончила вчера. И с тех пор не могу думать ни о чем другом.

Кажется, Эмилия хотела сказать что-то еще, но все же промолчала.

В конце концов Ханако спросила:

А почему вы подумали, что ошиблись в дате?

Из-за роз, — отозвалась Эмилия, — в рукописи и на ткани.