Туман, столь помогавший отряду замка подойти к оврагу, теперь мог помешать. Лучники вначале били не спеша, тщательно целясь в тех, кто был ясно видел между полосами и пятнами тумана. Били точно, и человек, не успевая выбраться из тяжелого, пьяного сна, без остановки переходил в иной мир. Но затем лучники перенесли удары в туман и кто-то не убитый, а легко раненый, закричал, будя остальных. В стане началась паника. Ошалелые и не проспавшиеся воины Хорста выбегали из тумана на чистое место и, не успевая ничего понять, получали свою стрелу. Вот когда отомстило им разоренное прусское селение! Брага с медом застилали глаза и путали ноги.

Часть лучников перенесла прицел на полосу, отделяющую вражеский лагерь от пасущихся поодаль лошадей. К ним так никто и не прорвался…

В отряде Хорста был самый разный народ — и крестьяне из зачумленных германских местностей, и разорившиеся купцы, и ремесленники-горожане, бежавшие от налогов и долгов. Но немало было и таких, как сам Хорст, — воинов-наемников, закаленных и умелых, прошедших не одну европейскую войну от Адриатики до Балтики. Эти, вооруженные не дубинами, а мечами, саблями и самострелами, спали, не снимая шлемов и доспехов. Именно их созывал в тумане Хорст. Сам он спал под кустом, в кольчуге, прославленной миланской работы, в шлеме с опущенным забралом, положив на ноги длинный русский, неизвестно где добытый щит. Стрелы попадали в него, но не причиняли вреда. Сейчас он зычным голосом сзывал своих, подняв щит над головой. Лучники сверху ничего не могли с ним поделать. Опытные воины сбегались со всех концов распадка, но добежали далеко не все — трудно бежать, держа над годовой щит, не у всех они были, не все их нашли в тумане после веселой ночи, а у лучников было время прицелиться.

Туман все редел и уже почти пропал, когда Кривой Хорст построил остатки отряда черепахой. Встав в плотные шеренги, воины Хорста прикрылись сверху щитами, образовав непробиваемую крышу над головами, и медленно двинулись к запертому кнехтами выходу. Осталось их немного, не более ста. Но все же больше, чем семьдесят человек фон Штайна на этом направлении, ион почувствовал, как его прошиб холодный пот. Время от времени из клочка тумана или густого куста еще выскакивали воины, но не добегали ни до «черепахи», ни до обрыва. Только один огромный, заросший детина, появившийся как из-под земли с тяжелой дубинкой над головой, был, казалось, неуязвим для стрел и с грозным ревом несся к тому месту, где подъем на стену оврага казался наиболее пологим. По нему били десятки лучников, а он все несся огромными прыжками и вертел лад головой дубиной так, что она казалась круглым шитом. Фон Штайн увидел необыкновенно четко, несмотря на расстояние, капли пота на его лице, когда великан взобрался почти до середины обрыва. И так же четко увидел фон Штайн, что из его лба в мгновение ока вырос длинный и тонкий рог. Брат-эконом не сразу понял, что это стрела. Великан еще раз взревел, запрокидываясь навзничь. В то же мгновение в него впились десятки стрел, и он покатился вниз гигантским ежом. Больше для лучников не было работы, а «черепаха» приближалась. Время, казалось, остановилось, как солнце, некогда остановленное Иисусом Навином.

— Укрепи и помоги! — взмолился в душе фон Штайн, сам не зная кому. И помощь пришла. Замковые лучники, закаленные во множестве больших и малых боев, знали, что надо делать. Снова засвистели стрелы. Примерно половина лучников с каждой стороны спустилась с обрывов в овраг по веревкам и стреляли по «черепахе» сзади й с боков. «Черепаха» заметалась, несколько солдат бросились на лучников, но Хорст их остановил. Он отлично понимал, что пока они добегут, лучников подтянут наверх. Его же лучники полегли в самом начале. По команде Хорста «черепаха» сомкнулась. Задний и боковые ряды отгородились щитами и она снова поползла, мучительно медленно, но уже неприступно для лучников. Однако два с лишком десятка человек из нее остались лежать, утыканные стрелами. Силы сравнялись, и Вернер фон Штайн возблагодарил Господа. Однако он еще не исчерпал положенных ему на этот день удач. Полтора десятка лучников успели перебежать к самому началу оврага, туда, где он резко сужался и уходил вверх. Земля пруссов хранила в себе и на себе множество валунов. Здесь их было пять или шесть. Когда они покатились и ударили с двух сторон по стиснутой, сомкнутой «черепахе», эффект был разителен. Они буквально разметали ее на части, перекалечив и раздавив половину. Серый гранит на глазах становился красным.

Вернер фон Штайн опустил забрало и, второй раз за утро выкрикнув «С нами Бог!», послал рыцарей вперед и тронулся сам.

Это была не битва, это была бойня. Закаленные воины Хорста разбегались, почти не сопротивляясь, кнехты и рыцари гонялись за ними… Вернер фон Штайн уже хотел запеть благодарственный псалом, как вдруг увидел, что один из рыцарей странно закачался в седле, взмахнул руками и упал. А на коне стремительно возник огромный человек в блестящей кольчуге, с тяжелым двуручным мечом и без шлема. Фон Штайн узнал его— это был Кривой Хорст, и никто уже не успевал к брату-эконому на помощь, только он загораживал Кривому Хорсту дорогу к выходу из ущелья. Отчаянным усилием фон Штайн взметнул вверх колючий шар Моргенштерна и впился глазами в Кривого Хорста. Он успел разглядеть его в мельчайших подробностях. У Кривого Хорста было повреждено веко правого глаза — оно было полузакрыто, а подбородок слева пересекал небольшой, извилистый, ярко-белый на загорелом лице, шрам. И ещё Вернер фон Штайн заметил, что Кривой Хорст лыс. В ту же секунду сверкающее яблоко Моргенштерна обрушилось на голову врага, а меч Кривого Хорста развалил шлем Вернера фон Штайна.

«Неужели я так и не смогу его победить?» — мелькнуло в голове рыцаря перед тем, как асе померкло.

Потом Трофимов и думать забыл о последних мыслях фон Штайна, это была не единственная и не самая важная загадка. Всю же важность ее он понял только в больнице, познакомившись с Наполеоном. Трофимову не надо было объяснять, где он его видел раньше. Именно так и должен был выглядеть Кривой Хорст, доживи он до шестидесяти. Именно так — со шрамом на подбородке, полученном в детстве от удара о батарею, и с полуопущенным веком — следствием контузии в битве под Москвой, зимой 41-го…

6

«Хотел бы я знать, кто здесь сумасшедший?» — подумал Анатолий Петрович Выговцев, выходя на центральную аллею больничного парка.

Еще утром он твердо знал, что сегодня — выходной. Однако, приход на работу в день отдыха еще не повод для подозрений в ненормальности. Это смотря откуда выйти. Анатолий Петрович, к примеру, вышел из кустов. А перед тем, как из них выйти, он долго и, самое главное, неизвестно зачем шлялся по грязным кривым тропинкам и дорожкам «Шанхая». Он провалился в полускрытую травой канаву, его трижды облаяли беспородные и оттого, наверное, злые собаки. Причем одна из них, мелкая и докучливая, гналась за ним минут пять. Приученный анализировать не только психологическое состояние своих пациентов, но и свое, Анатолий Петрович дал себе отчет в следующем:

1. Он не должен был сегодня идти на работу.

2. Тем более у него не было оснований ходить по «Шанхаю».

3. Он отвратительно грязен, весь в репьях, и не может в таком видел показаться на работе.

4. Тем не менее, он оказался вблизи больницы.

5. Его поведение в это утро не поддается логичному объяснению.

6. И, наконец, несмотря на все это, настроение у него было чудесно! Последнее требует уточнения. С чудесным настроением он только вылез на дорожку. С первых шагов по ней настроение стало портиться. Причем, не столько от своего вида, сколько от необъяснимости этого самого хорошего настроения. Дав себе вышеуказанный отчет, Анатолий Петрович снова нырнул в кусты. Здесь, с помощью пучков сухой травы, он постарался хоть бы частично отчистить брюки и туфли. В какой-то степени это удалось. По-прежнему хоронясь за кустами, он выскочил с территории больницы и отправился домой. Что-то несомненно произошло, но что именно, Анатолий Петрович не понимал и был склонен отнести все на счет переутомления. Он знал, какие шутки может шутить человеческая психика, если сдают тормоза.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: