- Чихала я! - насмешливо говорит Наталья. Бригадир отворачивается от нее, снова становится хмурым, важным.

- Становись на место! Ворочай! - приказывает он Ульяну и зычно кричит на весь стрежевой песок: - На замет!

Добродушно посмеиваясь, рыбаки лезут в лодку-завозню, а дядя Истигней, проходя мимо бригадира, на секунду задерживается, как бы мимоходом говорит:

- Ты, Николай, зря на Степку. Здесь он.

- То есть как?! - не понимает Николай Михайлович.

- Спит на песке... Я разрешил не будить. Пусть полентяйничает! - Дядя Истигней улыбается, запахивая брезентовую куртку.

- Вот это вопрос! - ошеломленно вскрикивает бригадир. - Как так спит, когда трудовой день... Немедля разбудить!

Растерянность бригадира, его взлетевшие на лоб кустистые брови вызывают дружный хохот и в лодке-завозне и у выборочной машины. Подергивается от смеха дядя Истигней, грохочет басом Григорий Пцхлава, сверкая зубами, заливается Наталья Колотовкина, трясется всем своим большим, грузным телом повариха тетка Анисья. И только Виктория Перелыгина - красивая, стройная девушка, работающая учетчицей, - не смеется: строго сдвигает тонкие брови, хмурится, точно хочет сказать, что ничего нет смешного в том, что Степан Верхоланцев спит в рабочее время. Но она ничего не говорит и решительно поднимается, крупными шагами идет к спящему Степке.

- На замет! - кричит бригадир Николай Михайлович. - Кончай хиханьки да хаханьки! Наташка, кому говорят, кончай, - добавляет он обычным, будничным тоном, каким, наверное, говорит дома. - Наташка, кон-чан! - Суровое, начальственное лицо бригадира сразу становится добродушным. - Зачинай, парни! - напевно, чисто по-нарымски, кричит он, забираясь в рубку катера.

На мачте, установленной посередине стрежевого песка, поднимается голубой флаг - внимание, началось притонение! Флаг полощется на ветру до тех пор, пока не закончатся замет и выборка невода, и в это время лодки и катера проходят мимо стрежевого песка осторожно, с оглядкой, боясь задеть невод. Капитаны пароходов, если случается им в это время идти мимо Карташева, командуют в переговорную трубку: "Тихай!" А вахтенные подходят к леерам и, вглядевшись в берег, вздыхают: "Осетринка!" Пассажиры толпятся на бортах, гадают, спорят приглушенными голосами, идет ли в эту пору нельма или жирный осетр.

"Внимание! Началось!" - полощется на слабом ветерке голубой флаг.

Катер "Чудесный" идет к месту замета невода. В лодке-завозне четверо: дядя Истигней, Виталий Анисимов, Григорий Пцхлава, Наталья Колотовкина. Катер только отчалил от берега, а дядя Истигней уже прицелился в небо подмигивающими глазами, посмотрел, прикинул что-то и после этого вольно развадился в завозне. Проследив за взглядом дяди Истигнея, Виталий Анисимов тоже внимательно смотрит в небо, тоже прикидывает что-то, тоже разваливается на неводе. Помолчав, подумав, говорит:

- Скажу тебе, что облак ненадежный. Вон тот! - Он показывает пальцем на легкое облако, повисшее над старым, ободранным осокорем. - Не задул бы волногон! - Слова у него сливаются, текут одно за одним без остановки; там, где полагалось бы поставить точку, он только едва уловимо передыхает. - Дядя Истигней, а дядя Истигней! - невесть почему кричит вдруг Виталий, хотя старик сидит рядом. - Дядя Истигней, а дядя Истигней!

- Ты бы не орал, парниша, - спокойно отзывается старик.

- И то правда, - говорит Виталий. - Чего реветь, коли вы тут... Скажите, дядя Истигней, задует волногон или не задует?

- Это, парень, надо подумать. - Дядя Истигней вновь оглядывает небо, прозрачное облако, которое снизу подмалинено солнцем, а сбоку зеленое.

Потом дядя Истигней хлопает себя по карману, склоняет голову, точно хочет по звуку определить, здесь ли похлопал, и опускает в карман руку, чтобы достать кисет, такой длинный, что, вынимая его, дядя Истигней сначала тянет руку вверх, потом, когда не хватает руки, - в сторону, далеко от себя. Вытащив кисет, он по плечо запускает в него руку, достает пригоршню самосада, второй рукой из нагрудного кармана вынимает свернутую газету, тремя пальцами все той же левой руки отрывает кусочек и завертывает самокрутку. Виталий Анисимов внимательно следит за дядей Истигнеем, старается не пропустить ни одного его движения. Рот у парня полуоткрыт, глаза от любопытства блестят, как бусинки.

- Это, парниша, надо подумать, - прикурив, говорит дядя Истигней. - Тут с бухты-барахты не скажешь. Тут сплеча рубить нельзя. На прошлой неделе такая же страма над осокорем висела, а что... Ты говорил задует, а что...

- Не задул! -огорчается Виталий.

- То-то! С кондачка, парень, нельзя, - все так же медленно продолжает дядя Истигней, но после этого еще раз глядит на облако, потом на тальники, затем вздыхает, чтобы набрать в легкие побольше воздуха, и, выдохнув, решительно говорит: -Три дня не будет ветра. С понедельника, думаю, задует!

Сделавшись серьезным, сосредоточенным, дядя Истигней поднимается, проходит по завозне к рубке катера, который держит лодку "под руку", как выражаются речники. Он наклоняется, зовет: "Николай!" Стрельников высовывается из окошечка, слушает дядю Истигнея, согласно кивает головой. Затем старик возвращается на место, выбросив за борт недокуренную папиросу, зорко осматривает невод, завозню, рыбаков, Обь. Люди следят за дядей Истигнеем, тоже становятся серьезными, и даже с лица Натальи Колотовкиной сходит насмешливое выражение - она подбирается, туже натягивает зюйдвестку, а Григорий Пцхлава шепчет что-то про себя.

- Глядите! - Дядя Истигней показывает на высокий ободранный осокорь. Луч коснулся вершинки?

- Коснулся, - почтительно отвечает Виталий.

- Значит, можно начинать! Есть у меня такая примета... Правда, солнце каждый день меняет положение, но вы примечайте. Смекаете?

- Смекаю! - говорит Виталий. - Смекаю!

Солнце уже поднялось над горизонтом - тальниками, все залито желтым светом; песок и река точно слились. Пересекающая реку лодка кажется погрузившейся в расплавленный металл.

- Начнем, товарищи! - говорит дядя Истигней, сдвигая на затылок зюйдвестку.

Принайтовленная к катеру завозня скрипит, валко покачивается, коричневым потоком из нее льется тяжелый невод, постукивая о борта гулкими поплавками и тяжелыми грузилами. Как только невод начинает струиться в реку, неторопливые движения рыбаков становятся стремительными.